Чтение 18–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

— Вы о леди Беатрисе? Он отмахнулся.

— Да в жопу эту леди, я говорю про огромные земли! Будь здесь власть короля, он сразу же постарался бы выдать ее за кого-то из верных вассалов... или за того, чью верность хочет купить, но власть короля здесь не признают, так что... ну, вы поняли! Нет? Сэр Светлый, вы меня удивляете!.. Это же очевидно! Леди Беатрисе дают возможность самой выбрать мужа, но если она будет продолжать тянуть, то лорды сами решат этот вопрос.

— Как?

— Да как обычно. Соберутся на совет, поспорят, но выдадут ее за того, кого сочтут наиболее удобным. Так что она сейчас прижата к стене. И день, и ночь перебирает кандидатуры лордов...

Я подумал, сказал равнодушным голосом:

— Полагаю, ей надо выходить за графа Росчертского.

— Почему? — удивился он.

— Вроде бы самый могущественный...

— Это верно, — согласился он, — хотя с этим утверждением не согласятся граф Ансельм и барон Энгельярд. Да и граф Странжен тоже богат, силен, а войска у него даже больше... хоть и не так славно вооружено. Но за графа Странжена пойдет вряд ли.

— Почему? — спросил я с понятным интересом.

— У него уже были три жены, — сообщил сэр Растер. — И ни одна из них не умерла своей смертью. Поговаривают, что он их просто придушил.

— Гм... А барон Энгельярд?

— Этот не душил, — признал сэр Растер, — но одну за другой отправил в монастырь, а их земли прибрал. Думаю, леди Беатриса и в монастыре не захочет оказаться.

— Своя рубашка ближе к телу, — сказал я задумчиво. — Одним словом, шкура. И Росчертский, и Глицин — шкуры... и прочие пенелоповцы.

Он вытащил из-под стола второй кувшин, я смотрел, как темно-красная жидкость красивой дугой наполняет кубки, морщил лоб, чуть ли не впервые рассмотрев серьезный минус в этой стройной системе развитого феодализма. Сперва — да, все просто: сюзерен выделяет леннику достаточно земли и деревень, чтобы тот мог жить и содержать неплохое войско, с которым тот явится по первому требованию и станет по стройке «смирно». Лен выдавался не пожизненно, а только именно этому вассалу, но отсюда рукой подать до того, что лен переходил к старшему сыну, тот в свою очередь приносил присягу сюзерену, а потом — внуку...

Понятно, что ленники настолько к этому привыкли, что порученные им замки рассматривают как «свои», а присяга сюзерену уже вроде как пустая формальность. И вообще помогать сюзерену в войне договорились сообща не больше сорока дней в году и только в трех случаях оказывать финансовую помощь, то есть платить налог: если сюзерен попал в плен, при свадьбе старшей дочери и при посвящении в рыцари старшего сына.

Все, больше никаких обязательств, а заседание в суде вассалов — это не больше, чем возможность влиять на Дела сюзерена. Словом, ныне налицо ситуация, когда крупные феодалы уже не правят своими огромными землями, а подстраиваются под требования вассалов. Хорошо, если вассалы хоть какие-то обязательства берутся выполнять...

Похоже, леди Беатриса еще не поняла, что ее власть держится лишь на их добровольном подчинении, которое и не подчинение вовсе, а так, соблюдение некоего ритуала. В любой момент вассал может послать ее, и ничего она с ним не сделает. А созвать других вассалов, чтобы взять замок непокорного осадой или штурмом, — фигушки, каждый примерит ситуацию к себе и откажется участвовать в таком деле. Мятежный собрат ему ближе, чем сюзерен.

Если я вдруг когда окажусь крупным феодалом, именно крупным, то постараюсь с этой вольницей покончить. Я не тиран, который жаждет все подгрести под свою руку, но именно в крохотных владениях как раз рождаются и властвуют Салтычихи, Дракулы, де Сады и прочие-прочие захер-мазохи, не связанные никакими законами.

Под мои почти государственные размышления сэр Растер набивает брюхо старательно и методично, словно распределяя накапливаемый жирок на боках, в подбрюшной полости, на пояснице и прочих местах, где не мешает движениям, заодно все это послужит теплоизоляцией в холодные ночи, а еще и противоударными подушками, когда придется падать с коня или катиться кувырком с горы.

Я, увы, есть в запас не умею, я из того времени, когда продуктов в изобилии, и организм разучился делать жировые запасы, а если и делает, то все наперекосяк: чаще всего на пузе, морде и жопе.

— Думаю, — сказал он рассудительно, не прекращая жевать, — леди Беатриса выберет все-таки графа Росчертского... Или Глицина. На землях Росчертского издавна живут франки, могучие и беспощадные воины. У них всегда лучшие доспехи, а закованы в железо так, что только глаза через узкую щель блестят, а вот у галлисов, что на землях Глицина, лица всегда открытые, а вместо цельной брони они предпочитают кольчуги или пластинчатые доспехи. Но все-таки галлисы, хоть и вооружены хуже, зато отважнее франков и в одиночку бросаются на целое войско, настолько им важно выказать отвагу... А вот франки предпочитают идти сомкнутым строем...

— Доспехи, — сказал я, — это понятно, — но кто из них лучше в схватке?

Он почесал в затылке.

— Сразу и не скажешь, — признался он. — Если один на один, как я сказал, то галлисы вроде бы лучше всех... Но, говорят, франки дерутся еще лучше, а главное — красивее. На них смотреть, как на танец. Франк, даже сраженный, умирает красиво, не матерясь, а со словами, обращенными либо к Богу, либо...

— К бабе, — догадался я.

— Не к бабе, — поправил сэр Растер строго и вытер масляный рот тыльной стороной ладони, — а к женщине. Кто за баб станет сражаться?

— Да, за баб не стоит, — согласился я, — а женщин так мало. А кто еще из соседей чем знаменит?

Заскрипела дверь, Саксон вдвинулся в комнату, как окованный металлом торец тарана: неспешно и неотвратимо, такой же тяжелый и скупой в движениях.

Сэр Растер гостеприимным жестом указал на лавку напротив, Саксон посмотрел на меня с вопросом в глазах, я подтвердил кивком, что нисколько не против, и Саксон осторожно сел, принял в обе ладони медный кубок. Растер наполнил его до краев, Саксон выпил медленно и с чувством, наслаждаясь каждой каплей изысканного хозяйского вина.

— Я тут рассказывал о соседях, — обратился к нему Растер. — Говорят, франки дерутся лучше всех. Это правда?

Саксон опустил кубок на стол, подумал, ответил степенно:

— Смотря кому что дать в руки... франки лучше всех с копьем, но вот из лука бьют точнее всех и дальше всех галлисы. Однако же десяток галлисов побьет простой ягеллий с мечом в руках. Зато франк копьем побьет только тех, у кого такое же копье, но если ягеллий выйдет в своих доспехах и со своим мечом, то я не знаю, кто против него устоит...

Растер хохотнул:

— Я и говорю, с какого бы боку Барбаросса ни подошел, все равно придется уползать с окровавленным рылом. И франки, и галлисы, и ягеллий дерутся, как никто и нигде, здорово.

Он вновь налил Саксону, тот отпил, выказывая хорошие манеры, вытер губы и сказал так же степенно:

— Да, я тоже успел поездить... Конечно, на Юге не был, даже в других королевствах не довелось, но Армландию знаю. Согласен, что на землях графа Ришара де Бюэй издавна живут самые отважные народы. Наверное, это потому, что за спиной — Хребет. Отступать некуда, здесь либо сражайся, либо умри сразу. Вот и привыкли сражаться, не думая про отступление. Тут не только король Барбаросса, сам император обломает зубы...

Я слушал с удовольствием, хотя такая информация ничего не несет, но это лучше, чем бесконечные разговоры в Тарасконе о соотношении цен, о марже, о взятке тому и взятке этому, о понижении сбыта и стагнации торговли.

Конечно, и с сочувствием к королю слушал, Барбаросса еще не ощутил, что этот край для него в самом деле потерян. Даже если я выманю леди Беатрису на охоту и, подхватив на седло, увезу в Вексен, вряд ли это что-то изменит. Слишком уж тут все настроены против королевской власти. Хотя... кто знает Барбароссу... он хитер и настойчив. Возможно, если леди Беатриса окажется в его руках, он сумет этим воспользоваться лучше, чем я предполагаю.

— Кстати, — спросил я словно невзначай, — а когда госпожа ездит на охоту?

Саксон переспросил туповато:

— На охоту?

— Ну да, — сказал я чуточку раздраженно, что за новость, как будто не охота — любимое времяпровождение благородных людей. — Раз уж в турнирах леди Беатриса не выступает...

Он хмыкнул.

— Родись она мужчиной, трудно было бы найти бойца такого же яростного и неуступчивого. Но насчет охоты... гм... последний раз охотилась вместе с мужем на цапель за неделю до того, как он отправился со своими людьми в Каталаун.

— А без мужа?

Он покачал головой.

— Никогда.

— Не любит благородное искусство охоты?

— Некогда, — пояснил он. — Это только кажется, что она слабая женщина, сэр Светлый. Все хозяйство и раньше держалось на ней. Еще родители приучили с детства к основам, которые должен знать владетельный лорд. Мужчина, сэр Светлый, в походах проводит времени больше, чем дома! Потому хорошая жена должна уметь управлять замком и землями, иначе все разворуют, а хозяйство придет в упадок.

— Понятно, — протянул я озадаченно. — Значит, замок она не покидает?

Он посмотрел, как мне почудилось, гораздо внимательнее и с некоторым подозрением.

— Как не покидает? Покидает. Иногда приходится бывать в замках вассалов, но всегда ее сопровождают лучшие из лучших рыцарей. Не только те, кто под ее рукой, но очень охотно — граф Росчертский со своими людьми, граф Глицин... да и другие весьма охотно, даже очень весьма...

Я ощутил, что встал на тонкий лед, и, чтобы поскорее очутиться на твердой почве, поинтересовался:

— Хоть выяснили, что за сволочь разорила деревню леди Беатрисы? Кто посмел увести крестьян? Это же нелепость, как будто их можно увести в далекие страны!

Растер сказал с веселой укоризной:

— Как выяснить? Вы не оставили ни одного, кого могли бы поспрашивать...

— Женщины говорили, что их захватили люди Фалангера! — возразил я. — Кто это?

Он хмыкнул.

— Фалангер — главарь шайки разбойников. Только и всего.

— А разбойники где гнездятся?

— А кто их знает? Сегодня — в одном месте, завтра — в другом.

Саксон кашлянул, прося позволения вмешаться в разговор благородных рыцарей, сказал осторожно:

— Поговаривают... но только поговаривают, прямых доказательств нет, что Фалангер за плату выполняет некоторые услуги и знатных лордов.

— Какие?

Он прямо посмотрел мне в глаза.

— Некоторые.

— Грязные?

Он слегка кивнул.

— Можно сказать и так. Такие, которые благородный человек хотел бы сделать, но... не может.

Я вздохнул.

— Ладно, а чьи земли граничат с владениями леди Беатрисы с той стороны?

Он покачал головой.

— Сэра Инкризера. Нет, на него даже я не подумаю.

— Выходит, на него хотели бросить тень?

— Не думаю, — повторил он. — Скорее, могло быть простое давление... подталкивание, чтобы быстрее выбрала жениха. Мол, смотри, разбойники совсем распоясались, надо срочно выйти замуж, а муж недрогнувшей рукой наведет порядок, спасет и защитит...

— Тогда кто считает себя ближе всех к ее супружескому ложу?

Он подумал, развел руками.

— Я могу назвать троих, если не больше. Возможно, кто-то полагает, что он обошел остальных, но это как угадать? Улыбку женщины все толкуют по-разному.

Глава 9

Я нечаянно взглянул на небо и увидел в блистающей синеве по-восточному тонкий серп луны. Солнце еще только опускается к темному лесу, а этот туго натянутый лук из чистого золота уже блещет над миром, что-то пророча, обещая, указывая...

Неожиданно пахнуло свежими кожами, затем так же резко запахло горелым железом. Облака, обычно четкие и объемные, сейчас потеряли форму и растекаются, как медузы на берегу, в розовом закате. Почему-то слышнее стали голоса со двора, конское ржание.

Небо стало лиловым, месяц сперва заблистал ярче, затем покрылся кровавой дымкой, плывет по небесному морю, как наполненный ветром парус, почти растворяясь в тревожащей багровой ночи.

Добравшись до своих апартаментов, я сразу завалился на лавку. Перед глазами мелькают лица гостей леди Беатрисы, в ушах звучат рассказы Саксона и Растера, я слушаю и стараюсь все разложить по полочкам. Не признаваться же себе самому, что стараюсь не думать о леди Беатрисе так, как... думаю. Она мятежница, из-за ее амбиций прольются реки крови, потому это противник, пусть даже с ангельским лицом и волшебными фиолетовыми глазами.

Пес вскочил, подошел к окну и, встав на задние лапы, долго смотрел вниз. Не спится, слишком много впечатлений, я встал и тоже подошел к окну. Пес тут же опустился на пол, удовлетворенно вздохнул и лег.

— Ну и что высматривал? — спросил я сварливо. — Ничего интересного... Даже гуси все спят.

Пес открыл один глаз, в нем такой укор, что мне стало стыдно, как будто одухотворенного мыслями о высоком мудреца обвинил, будто тот срет, как все люди.

Через узкое зарешеченное окошко видны все тот же темный двор и красные вспышки на месте кузницы. Усердные слуги раздувают мехи, торопя кузнеца подковать коня господина еще до рассвета...

Захотелось увидеть небо, но это разве что из окна повыше... Я вспомнил о слухах, о нечистой силе, неспешно оделся, все еще переспрашивая себя: а оно мне надо, в самом ли деле попрусь на этажи выше, а руки сами подцепили молот на пояс, надели перевязь с мечом через плечо.

Пес снова приоткрыл глаз и посмотрел с недоумением. Я нагнулся, поцеловал в холодный нос.

— Жди! И стереги. А то, знаешь ли, гости... Хоть и графья, но рожи ненадежные.

Он довольно засопел, я вышел и осторожно прикрыл дверь. Коридора нет, ступеньки по винтовой лестнице ведут выше, я поднимался не просто настороженно, а время от времени ловил все запахи, а про теплозрение так и говорить нечего: просматривал даже стены, вслушивался, щупал камень и со ступеньки на ступеньку переходил со скоростью бодрой столетней бабульки.

Следующая дверь оказалась, как и положено, на уровне пятого этажа. Я поколебался, но толкнул, дверь не поддалась, я толкнул сильнее, увы, явно заперто. Сильно разочарованный, но втайне обрадовавшись — все-таки герой, не устрашился запретной комнаты, — потащился выше. Раз ступеньки идут туда, значит, что-то выше есть, есть...

На уровне шестого этажа — еще дверь, тоже закрыто. Я поколебался, свою неустрашимость уже выказал, можно и вернуться, тем более геройствовать не перед кем, а нам всем желательны зрители, но как-то по инерции потащился дальше. На уровне седьмого — еще дверь, которую я тоже попихал без успеха, но... ступеньки ведут выше. Еще дверь там, где должен быть восьмой, ступеньки продолжают подниматься по винтовой, я начал опасаться, что этажей будет немерено, недаром же предупреждали насчет запретной комнаты... или запретного этажа... Совсем некстати мочевой пузырь напомнил, что я выпил не меньше кувшина вина. Пусть слабого, почти виноградный сок, но, увы, много...

Наконец ступеньки закончились, дальше почти полный мрак, я кое-как вгляделся, зрение почему-то отказывается приспособиться, с трудом различил ровную площадку, с трех сторон каменные стены, ни одной двери. Я постоял, не зная, стоит ли подниматься на последние две ступеньки, что-то ноги гудят, как будто бегом поднялся на сороковой этаж... И вообще эта тьма чем-то очень не нравится.

Вдали в полутьме вроде бы проступила фигура. Я поспешно вгляделся, однако тьма не рассеивалась. Я быстро оглянулся, за моей спиной ступени успокаивающе уходят по спирали вниз, там обычная тьма, что для меня не тьма, а здесь именно нехорошая темень, вздохнул и сделал два последних шага, поднимаясь на площадку.

Фигура проступила отчетливее, тьма раздалась в стороны, и фигура вышла из нее, как из складок тяжелого плаща: серебристая, сотканная из лунного света, полупрозрачная, я не рассмотрел отчетливо лица, но вроде бы мужчина преклонных лет, суровый и в доспехах старинной работы.

— Кто посмел, — проскрежетал он жутким голосом, — в эту ночь... в эти запрещенные места?..

— Вы кто? — спросил я.

— Я герцог Луганер, — прошептал зловещий голос. — Я здесь уже пять веков...

— Как здорово, — сказал я. — Мне повезло, что встретил вас, а не какую-нибудь даму! Было бы неловко спрашивать, где здесь туалет. Понимаете, был обильный пир, а меня понесло вот сюда...

Он покачивался в воздухе, призрачные ноги истончаются в двух ладонях от пола, но темные впадины вглядываются в меня, словно хотят вобрать мою душу.

— У вас крест на груди, — проговорил призрачный герцог. — Но вы даже не делаете попытки защититься, прочесть молитву.

— Зачем? — удивился я. — Разве вы враг?

— Все пугаются... и не зря...

— Вас? — еще больше удивился я. — Вы такой представительный красивый лорд, что мне стыдно за этих людей! Вами нужно любоваться! Не каждый сохраняет с годами такую осанку, такую стать, такие величественные жесты...

Призрак запнулся, словно ударился о невидимый силовой пузырь, его качнуло из стороны в сторону, наконец ответил замогильным голосом:

— Этажом ниже прямо в стене наклонный желоб. Догадываетесь зачем...

— Да, конечно! Благодарю вас. Он заканчивается не над головами... гостей?

— Выходит на ту сторону замковой стены...

— Спасибо! — сказал я горячо. — Просто огромное спасибо! Вы не уйдете, пока я?.. Я быстро, обещаю!

Когда я, застегивая штаны на многочисленные крючки, поднялся на этаж снова, призрачная фигура все еще колыхалась в дальнем конце коридора. Я потянул носом, не так уж и пахнет, в замке везде запах сырости, гнили и запустения, так что намекать не надо, не надо, герцог, я не очень-то смущаюсь естественных проявлений организма.

— Спасибо, — сказал я горячо, — вы меня просто выручили. Я человек чистоплотный, как кошка какая, и хотя никто не узнал бы, если бы я вот прямо здесь... но уж лучше дотерплю, домучаюсь до ближайшего туалета. А вам здесь не одиноко? Что-то держит? Я могу чем-то помочь?

Он чуть приподнялся над полом, то ли чтобы быть выше, это важно даже для привидения, то ли старался рассмотреть меня получше.

— Вы первый за все пятьсот лет, — прошептал он тем голосом, который я в ветреную ночь иногда слышу в трубе, — кто задает такие вопросы... Остальные же...

Я сказал торопливо:

— Да ну их, они же просто люди. А я из допущенных к тайнам жидомасонов. К тому же я из Корпуса Мира, по уставу просто обязан помогать неграм, зеленым, пингвинам, гастарбайтерам, беглецам из Черной Африки и всяким итэдэ. Думаю, и привидениям мы должны помогать, это входит в «итэдэ», под этим обычно понимается передача денег оппозиции разных стран и помощь в устройстве палаточных городков, но если смотреть шире, а мы всех призываем смотреть шире...

Его заколебало из стороны в сторону, словно потянуло сильным сквозняком, но герцог то ли удержался усилием железной воли, то ли вцепился в незримую для меня атомарную решетку мироздания.

— Я герцог Луганер, —. повторил он свистящим голосом, от которого по спине побежали мурашки. — Я здесь пятьсот лет... Зачем я здесь?.. Уже не помню...

— Постарайтесь вспомнить, — посоветовал я. — От этого зависит лечение... Во всяком случае, облегчит.

— Не помню...

— Ну хоть что-то?

— Я герцог Луганер...

Я развел руками.

— Это не так уж и много. Хотя, если быть оптимистом, то и немало. Если вы по каким-то причинам, забывая все, упорно твердили свое имя, то в нем, возможно, и скрыта разгадка?

Он повторил безнадежным голосом:

— Я герцог Луганер... Я здесь пятьсот лет...

Я сказал со вздохом:

— Дорогой и высокочтимый сэр! Я хоть и гость здесь, но считаю своим долгом помочь вам... если это будет нетрудно и по дороге. Я буду интересоваться вашим случаем. Как только, так сразу! Ну, вы понимаете.

— Благодарю вас, сэр...

Утренняя свежесть уже не свежесть даже, а холодрыга, напоминание, что лето закончилось. Я вскочил, лязгая зубами, торопливо оделся. Солнце уже высоко над крепостной стеной, часовые прохаживаются, искря железом, словно живые бенгальские огни. В окно тянет запахами жареного мяса на ореховом масле, доносятся конское ржание и грубые мужские голоса.

Пес бесстыдно дрыхнет, но едва я открыл дверь, как одним гигантским прыжком ухитрился оказаться в коридоре, едва не размазав меня дружески о каменный косяк.

— Свинья ты, — сказал я в сердцах. — Большая толстая свинья, что прикидывается собакой!

Он оглянулся и весело оскалил клыки. Встречные слуги автоматически кланяются, но при виде Пса все-таки прижимаются к стенам и замирают.

В нижнем зале не прерывается пир, разве что бывают пики и спады, слуги заученно ставят на столы мясо, рыбу, головы сыра, караваи хлеба.

За столом новых лиц вроде бы не прибавилось, хотя не уверен. У меня теперь вроде бы абсолютная память, вот только обращаться с нею я пока что не научился. Запоминаю только тех, с кем хотя бы перебросился парой слов, а все эти одинаково гогочущие и рвущие жареное мясо руками... ну все на одно лицо, хотя одежды у всех, как у попугаев, а гербы полны львов, барсов и драконов.

Я перешел уже к десерту, когда в зал вбежал молодой воин. Его раскачивало на ходу, кровь на лице и одежде.

— Карнолк!.. — прохрипел он. — Карнолк в деревне!.. Его подхватили, голова запрокинулась, кто-то совал ему кубок с вином, проливая на грудь, кто-то громко требовал лекаря, а граф Росчертский тут же воздел себя на задние конечности во весь огромный рост.

— Я немедленно выступаю за этим зверем!.. Кто со мной, может присоединиться к моей дружине.

Он быстрыми шагами покинул зал. Я видел, с какой злостью переглянулись графы Глицин и Бауэр, это должен был выкрикнуть гордо и красиво кто-то из них, но старый увалень опередил, как будто знал и приготовился, но теперь остается опередить его в бешеной погоне за хищником...

Зал быстро пустел, я вышел в числе последних, даже неловко, как будто мне безразличны страдания простых людей в деревне, которых этот карнолк сейчас рвет на части... хотя, если честно, мне в самом деле безразличны, и ничего не могу с собой поделать, а свищу Зайчику потому, что все уже седлают коней и поедут уничтожать этого гада. Нам не должны быть безразличны страдания других людей, и мы действуем так, как будто они нам небезразличны, даже вон пресволочнейший Хоффман и тот люто орет на оруженосцев, что слишком медленно застегивают на нем доспехи, не подцепили боевую булаву и топор, а там же люди гибнут...

И хотя это, скорее всего, реакция пастуха на волка, который режет его овец, чем человека, защищающего других людей, но все спешат, торопятся. Я свистнул Псу, он примчался счастливый и с горящими от возбуждения глазами. Я взлетел в седло, со стороны ворот уже скрипит натужно колесо, поднимая тяжелую решетку ворот.

Граф Росчертский выметнулся на быстром, как огонь, коне первым, за ним его люди, эти всегда наготове, а следом суматошно выскакивали рыцари, многие даже не переоделись, страшась не успеть примкнуть к охотничьей партии, это же позора вовек не оберешься...

В деревне крик, слезы и мужики с вилами, косами и дубьем в руках, но человеко-зверь уже сбежал. Как подтвердили крестьяне, он отступил сразу, едва увидел на околице скачущую полным галопом рыцарскую конницу. За время, когда он неожиданно набросился на крестьян, а те организовали кое-какую оборону, успел убить троих мужчин и одну женщину, разорвал ребенка, быстро и безжалостно перехватил горло десятку коров.

Граф Росчертский повел свой отряд по следу карнолка, я задержался возле плачущих женщин и кое-как выяснил, что это просто человековолк, какие встречаются часто, но только очень сильный и очень быстрый. К счастью, карнолки охотятся в одиночку, иначе даже малая стая карнолков опустошила бы некоторые земли.

Женщины рыдали как над убитыми людьми, так и над растерзанными коровами, называя их кормилицами. Я выудил несколько золотых монет, подал той, что показалась знакомой. Она тоже сразу узнала меня:

— Сэр!.. Это вы нас тогда спасли от разбойников!