прохожему, что тот потерял кошелек, потому что в таком случае прохожему
пришлось бы отплачивать ему ценностями, намного более превышающими
стоимость содержимого кошелька. Нечто похожее Сэвэдж отыскал в одном
старинном отчете, в котором говорилось о человеке, упавшем с лодки в реку,
которого игнорировали гуляющие по берегу люди, чтобы спасенному ими
человеку не пришлось снова и снова, и снова отплачивать своим спасителям -
во веки веков в этом эфемерном земном существовании, покуда он, спасенный,
не смог бы отплатить полностью, тоже спасши жизнь, или же умереть, как
предназначили ему боги, швырнув в реку и не позволив никому вмешиваться в
божественный промысел.
Стыд и долг держали японца в повиновении как личность. Преданность чести
подавляла и угнетала его. Мир мог быть неуловимым, усталость духа -
неотвратимой. Ритуальный суицид - сеппуку - временами был единственно
возможным выходом из положения.
Изыскания Сэвэджа дали ему понять, что подобные ценности присущи лишь
неиспорченным западной цивилизацией японцам, тем, кто отказался
приспосабливаться к культурной послевоенной заразе американских
оккупантов. Но Акира производил впечатление и неразвращенного, и -
несмотря на отменное знание Америки и ее культуры - непреклонного патриота
Страны Богов. Но даже несмотря на это, чувство в его глазах очень
отличалось от традиционной японской меланхолии. Печаль проникала во все
уголки его души. Такая темная, глубокая, черная - абсолютная. Бесконечная
стена сдерживающего эмоции черного дерева. Сэвэдж мог ее ощутить. Ею
"плимут" был перегорожен на две части.
8
В одиннадцать вечера проселочная, вьющаяся среди укрытых темнотой гор
дорога привела их к городку под названием Мэдфорд Гэп. И снова Камичи с
Акирой обменялись несколькими репликами на японском. Акира наклонился
вперед.
- На главном городском перекрестке, пожалуйста, сверните налево.
Сэвэдж повиновался. Удаляясь от огней Мэдфорд Гэпа, он помчался по
узенькой извилистой дороге, надеясь только на то, что с горы на них не
мчится другая машина. На обочине было невозможно припарковаться, а
весенняя оттепель утопила несколько оставшихся природных парковок в грязи.
Машину обступали разлапистые деревья. Дорога начала подниматься все выше и
петлять. Фары "плимута" высвечивали лежащие на обочинах белоснежные
сугробы. Через десяток минут дорога выровнялась, а крутые повороты стали
мягкими и плавными. Впереди и сверху над массивным лесом Сэвэдж заметил
какое-то свечение. Проехав сквозь открытые ворота, он развернулся и,
обогнув груду булыжников, выехал, наконец, на огромную поляну. Сады под
паром; прожектора выхватывали из темноты дорожки, скамейки, кусты. Но
внимание Сэвэджа было сконцентрировано на жутком, выплывающем словно из
небытия или страшного кошмара, доме.
Поначалу он было решил, что здесь несколько зданий: одни построены из
кирпича, другие из тесаного камня, третьи из бревен. У них была разная
высота: пять этажей, три, четыре. Каждое было выстроено в своем стиле:
современный жилой городской дом, пагода, замок, шале. У одних строений
были прямые, у других, наоборот, закругленные стены. Трубы, башенки,
фронтоны и балконы дополняли странную архитектурную сумятицу.
Но, подъехав ближе, Сэвэдж понял, что все эти казавшиеся разнородными
строения, оказывается, соединены в форму единого и страшно загадочного
здания. Боже мой, подумал он, какой же длины этот дом? Полкилометра? Он
был огромен.
Тут оказалось, что ни в одной - кроме средней - части дома нет дверей, а к
самой средней части подходит дорожка, и что на деревянном крыльце их ждет
человек в ливрее. Ливрея с эполетами и золотыми позументами напомнила
Сэвэджу униформу швейцаров в дорогих отелях. И тут же на стене он увидел
табличку, на которой было выведено: "Мэдфорд Гэпский Горный Приют". И
понял, что это поразительное здание действительно является отелем.
Когда Сэвэдж остановился у крыльца, ливрейный швейцар спустился по
лестнице и подошел к машине.
Мускулы Сэвэджа напряглись.
Почему, черт побери, у меня такие неполные инструкции?
Следовало упредить, где мы остановимся. Это место... на вершине холма в
полной изоляции, где лишь я да Акира будут охранять Камичи, от которого не
поступало никаких объяснений по поводу того, почему мы сюда приехали, и
который вряд ли объяснит расположение комнат - ведь в таком огромном
здании практически невозможно проконтролировать приход и уход живущих
здесь людей... в общем, Сэвэдж понял, что погод в настоящий кошмар для
любого защитника.
Вспомнив загадочный обмен чемоданчиками, Сэвэдж повернулся к Камичи,
собираясь сказать, что, конечно, ура, то есть личные мысли, в Японии дело
хорошее, но в Америке, судя по всему, являются шилом в одном месте, и что
здесь в конце концов происходит?
Но его так и не начавшуюся речь прервал Акира.
- Мой хозяин понимает вашу озабоченность. Он признает, что чувство долга
дает вам право возражать по поводу всех этих довольно рискованных
приготовлений. Но вы должны понять, что здесь кроме нескольких гостей
больше никто не проживает. И эти гости тоже имеют охрану. За дорогой
ведется наблюдение. Никаких случайностей не намечается.
- Я не обычный телохранитель, - сказал Сэвэдж. - Обычный телохранитель -
вы! И, несмотря на все свое уважение, я могу сказать, что - да, я
обеспокоен. Вот вы согласны со всем этим?
Акира наклонил голову, стрельнув глазами - удивительно печальными - в
сторону Камичи.
- Я согласен со всем, что делает мой хозяин.
- По идее я тоже должен бы быть доволен. Но если не для протокола - не
нравится мне все это.
- Ваши возражения приняты к сведению. Мой хозяин освобождает вас от
ответственности.
- Вам, конечно, виднее. Но пока я даю обещание защищать людей, то не могу
принять ничьего освобождения. Акира вновь поклонился.
- Разумеется. Я изучил ваши верительные документы. С одобрением. Именно
поэтому я согласился с хозяином, когда он решил выбрать вас.
- Тогда вы должны знать, что этот разговор бесполезен. Я сделаю все, что
необходимо, - сказал Сэвэдж. - Абсолютно все. Но никогда более не буду
работать с вами и вашим хозяином.
- По окончании работы - пожалуйста.
- Так давайте ее поскорее завершим. Возле машины все еще стоял ливрейный
швейцар. Сэвэдж нажал кнопки, открыв двери и багажник. Выйдя из машины, он
приказал мужчине внести чемоданы в здание. Чувствуя, как дрожат от
напряжения нервы, он оглядел вновь наступившую темноту и прошел мимо
Камичи и Акиры по лестнице.
9
Вестибюль казался осколком прошлого века. Концом прошлого века. Древняя
сосна украшала стены. Вместо канделябров фургонные колеса. Единственный
примитивный лифт находился рядом с впечатляющей старинной, уходящей
крестообразно наверх лестницей. Но, несмотря на весь исторический шарм,
здесь пахло плесенью и гнилью.
Сэвэдж стоял к Камичи спиной, наблюдая за пустынным вестибюлем - Акира
тоже - пока их принципал вполголоса о чем-то разговаривал с пожилой
женщиной, стоящей за конторкой, волосы которой сильно смахивали на паутину.
- В лифте ехать нельзя, - сказал Акира.
- Я всегда предлагаю своим принципатам избегать их, где только возможно.
- Я лишь могу сказать, что мой хозяин лично выбрал подъем по сей
несравненной лестнице.
Будто Камичи бывал здесь ранее.
Третий этаж. Поднимаясь наверх, Сэвэдж слышал, как позади швейцар грохает
о стены чемоданами. "Ай-ай-яй, как скверно, - подумал он. - Лифт был бы
для тебя более полезен. Но в нем - ловушка, а я чувствую, что здесь
придерживаются каких-то своих правил".
Человек в ливрее остановился возле одной из дверей.
- Благодарю. Оставьте чемоданы здесь, - сказал Сэвэдж.
- Если так, предпочтительнее, сэр...
- Чаевые...
- Получены, сэр.
Швейцар отдал три ключа не Сэвэджу или Акире, а Камичи. Сэвэдж наблюдал за
тем, как мужчина исчезает внизу. Вполне возможно, он получил образование в
одной из школ телохранителей. Потому что знал, что занимать руки
охранников нельзя.
Камичи открыл замок и отступил назад, давая Акире возможность обследовать
комнату.
Акира, вернувшись, коротко кивнул Камичи, затем повернулся к Сэвэджу и
поднял брови.
- Может быть, вы...
- Да.
По стандартам отелей, обслуживающих богатую публику, и даже по любым
стандартам, комната была крайне простой. Непокрашенная батарея. Тусклая
лампочка под потолком. Единственное окно было закрыто дешевыми
занавесками. Пол - потертый, сосновый. Кровать - узкая, провисшая,
покрытая очень старым пледом ручной работы. В ванной - съемный душ на
зажиме над тусклыми кранами. Запах плесени казался всепроникающим.
Телевизора не оказалось, хотя телефон был - старый, огромный черный гроб с
диском вместо кнопок.
Сэвэдж открыл единственный шкаф. Неглубокий, распространяющий запах
плесени. Потом подошел к следующей двери, находящейся возле окна с
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Конан-Дойль Артур
Куликов Роман
Василенко Иван