- Да, твое величество, я уже не тот, - как бы угадав мои мысли,
отбрасывая в сторону нож, заметил Тип.
- Зачем ты убил премьера?! - потрясенно спросил я.
- Это необходимая мера, спортсмены и конкуренты нам не нужны.
Я все еще пребывал в шоке и не мог собраться с мыслями. Самые
противоречивые чувства овладели мной. Типа, однако, не очень заботили мои
чувства.
- Вот твой паспорт, - грубо сказал он, а вот билет на самолет, беги.
- А как с Вероникой?
- О ней забудь. Она человек способный и я намерен лично заняться ее
политической подготовкой.
- Я никуда не двинусь без нее!
- Ну и дурак. Видимо, мои уроки воспитания не пошли тебе впрок. Я давал
тебе шанс. Ты им не воспользовался, а теперь сгниешь в тюрьме.
Глава двадцать третья
В застенке
По приказу маршала меня отвели в камеру, где моим соседом оказался
плешивый политик.
- А, монарх вонючий, - приветствовал он меня, - насосался крови народной?
- Заткнись! - Оборвал я его.
В свое время я спас этого человека от смерти и теперь он платил мне
черной неблагодарностью.
Три дня, которые я просидел с ним, были сущим адом. Он бесконечно травил
и попрекал меня монархическим прошлым. Несколько раз я бил котелком от
супа по его плешивой головке. Он начинал визжать, в камеру врывались
тюремщики и избивали нас обоих.
На четвертую ночь, когда я спал, он подло ударил меня осколком бутылки в
шею и тяжело ранил.
Я потерял сознание.
Очнулся я за городом, заваленный кучей мусора. Скорее всего, меня приняли
за мертвеца, вывезли из тюрьмы и бросили на свалку. Ну что ж, политик,
сам, не ведая того, ты отблагодарил меня за мой поступок. Теперь мы квиты.
Придя в себя, я отполз от груды мусора и пролежал рядом с останками
разлагающейся рыбы более суток, пока меня не подобрали местные арабы.
Подлечившись, я задумал пробраться к Веронике, но вдруг увидел в
газетах, что моя возлюбленная торжественно назначена главной и любимой
женой царя Соломона. Я представил себе на мгновение как Тип, не снимая
сапог, с грубым и необузданным натиском овладевает ею сзади, и холодный
пот выступил у меня на лбу.
Горю моему не было предела. Немного утешило меня известие о смерти рава
Оладьи. Поговаривали, что старик умер от дряхлости, но я был уверен, что
тут не обошлось без козней маршала и его подручных из канцелярии тайной
полиции.
Во время похорон рава разразился страшный скандал. Выяснилось, что он не
прошел обряда обрезания во младенчестве, и с марокканскими евреями, точно
так же как и с русскими, не имел ничего общего. Для "марокканцев" это был
большой удар, для "русских" - подавно.
Его похоронили без почестей и вместо надгробного камня поставили на
могилу двухпудовую гирю. Народная молва гласила, что это был его личный
рекорд, и он носил на своих причиндалах именно такой вес. Я не верю в это,
хотя всякое бывает, человек он все же был неординарный и если бы ни его
безвременная кончина, кто знает, по какому пути пошла бы страна в
грядущем, двадцать первом веке.
Премьер-министром назначили мою бывшую жену. Это было совершенно
неожиданно для меня и делало честь ее уму. Из третьеразрядной фаворитки
возвыситься в чиновное лицо столь высокого ранга отнюдь не просто.
Плешивый политик попал под амнистию, и, выйдя из стен тюрьмы, ушел в
глубокое подполье, пытаясь сколотить вооруженную оппозицию.
Глава двадцать четвертая
Письмо от любимой
Сначала я обманывал себя тем, что Вероника, наверное, так же как и все,
приняла маршала за меня. Но ведь она знала о его затее. Я ничего не
скрывал от нее. И потом, разве можно спутать мои чувства к ней с тем, что
мог дать ей маршал?
Конечно, он предлагал ей немало, но вряд ли это стоит той любви, которую
я испытывал к ней.
Так я терзался, пока однажды не получил письмо и чемодан набитый
долларами.
Чемодан принесли арабы, подобравшие меня. Один из них был придворным
поставщиком ослиного молока, в котором, для омолаживания, купались царские
жены. Через него Вероника вышла на меня. Кроме денег я обнаружил в
чемодане письмо. Писала моя любимая. Она умоляла меня покинуть страну:
"Твое сходство с маршалом беспокоит его. Он не пожалеет сил, чтобы найти
и уничтожить тебя"
В тот же вечер я позвонил ей. Она расплакалась, услышав мой голос.
- Нас могут подслушать, ты должен немедленно уехать, немедленно, ты
слышишь?!
- Ты ведь знаешь, я и в первый раз остался из-за тебя.
- А сейчас ты сделаешь наоборот: уедешь ради меня.
- Я люблю тебя.
- И я тебя, милый. Только ты один и никто больше не был в моей жизни.
Это были последние слова, которые я услышал от нее.
В тот же день я уехал и это спасло мне жизнь, потому что ночью за мной
уже пришли агенты тайной канцелярии.
А через год монархия в Израиле была свергнута.
Тип бежал в неизвестном направлении. Жен распустили, а религию отделили
от государства.
Премьером был избран плешивый политик. Он стал национальным героем:
оппозиция, которую он сколотил в подполье, сыграла свою роль, приведя к
свержению монархии.
Я несколько раз обращался в посольство с прошением вернуть мне
израильское подданство, но каждый раз мне вежливо отказывали. Новый
премьер считал, что я злейший враг еврейского народа и могу способствовать
реставрации монархии. На самом же деле, Плешь не мог простить мне, то, что
я бил его в камере котелком по лысине.
О судьбе Вероники я долгое время ничего не знал, и только недавно (через
бывшего придворного поставщика ослиного молока, которому я был обязан
жизнью), мне удалось раздобыть документы, подтверждающие, что она была
уничтожена в день нашего последнего с ней телефонного разговора.
Подлый маршал, как всегда, перехватил нашу беседу и убил ее, послав своих
агентов по моему следу. Мне удалось, не без помощи моих спасителей,
ускользнуть от него.
Как я люблю тебя Вероника!
Глава двадцать пятая
Тюфяк
10 марта 1977 года.
Я уже два года в Штатах. Забрался в захолустье, подальше от
цивилизации. Смаковать свою тоску мне хотелось в одиночку за поеданием
дешевых сосисек из поддержанного холодильника; так мне было легче и
привычнее переносить горе.
Сегодня в местной лавке продавец-индеец с удивлением спросил меня:
- Ведь вы покупали утром спички, сэр, зачем вам еще?
Я не обратил внимания на его вопрос, а потом заподозрил неладное. "Может
быть это Тип, ведь мы теперь двойники?"
Чтобы не напугать продавца, я не рискнул ни о чем расспрашивать, но стал
ждать появления маршала.
И он появился, под ручку с моей "Бывшей". Она перекрасила волосы,
намалевалась так, что ее невозможно было узнать, и нацепила на глаза
солнечные очки.
Я выследил их, узнал номер телефона и позвонил. Трубку взял маршал.
- Поздравляю, сказал я, - вы назначены царем Соломоном.
Он помолчал немного, видимо, разнервничался.
- Значит, ты жив, дружище? - сказал он, - как поживаешь?
- Твоими молитвами.
- Заходи, будем рады тебе, - сказал он и положил трубку.
Я знал, что он будет убегать сейчас же (не теряя времени и, несмотря на
поздний час), и уже ждал его в подъезде. Он, видимо, хотел скрыться без
нее, но она, почувствовав это, выбежала за ним, и я встретил их
бранящимися у самого выхода.
Увидев меня, он вытащил нож:
- Ты был не очень способным учеником, - сказал он, - до сих пор я щадил
тебя. Надеялся, что возьмешься за ум, но ты неисправим. Придется от тебя
избавиться, как это не больно, я ведь в тебя не мало труда вложил.
Пока он разглагольствовал, я спокойно подошел и ударил его кулаком в
висок. Тип не ожидал этого. Он был вооружен, а я нет. И он, видно,
подумал, что и на сей раз, сломил мое сопротивление.
Я вложил всю силу и ненависть в этот удар. Он упал, как подрубленный. Моя
бывшая жена с визгом бросилась к Типу, но я знал, что он мертв.
- Что ты наделал, ничтожество! - закричала она. Но я знал, что она не
права, и она тоже знала об этом. Только ей от этого было тем более горше,
а я почувствовал внезапное облегчение. Теперь то я умею постоять за себя.
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Махров Алексей
Майер Стефани
Глуховский Дмитрий