наоборот, бугор. Я же казался сам себе камушком в детской погремушке. Набрав
побольше мягких вещей: одеяла, полиэтилен, две фуфайки, - я сначала
устроился вполне комфортно. Но уже через пять минут сильный толчок подбросил
меня до самого потолка, причем головой я угодил в железную дугу, поверх
которой был натянут тент. Потерев ушибленный лоб, я уперся ногами в
скамейки, надеясь, что это как-то защитит меня, но тут вездеход завалился
вперед, и все неприкрепленное имущество с кормы покатилось на меня, причем
чайник очень сильно стукнул меня железным боком по уху. Я еще зажимал ухо,
когда наш железный конь вздыбился,
на свое место. От чайника я сумел отбиться, а вот шальная банка с тушенкой
угодила мне по коленке, заставив взвыть от боли.
свободный мешок. На теле не осталось живого места... На очередном бугре
угрожающе наклонилась в мою сторону бочка с соляркой. Я лежал как раз под
ней и успел
газанул, и резкий рывок машины поставил бочку на место, качнув ее напоследок
еще несколько раз.
раз отползал подальше от своей пузатой железной соседки.
трудновато. Слегка пошатываясь я отправился к ближайшему поваленному дереву.
Андрей.
лбу и прикушенный язык. К концу моего рассказа о борьбе с непокорными вещами
оба моих попутчика рыдали от смеха, причем если Павел вел себя более или
менее прилично, то человек, которого я считал другом, просто катался от
хохота по земле. Но, как это не раз уже бывало, я не смог долго таить обиду
и вскоре смеялся наравне со всеми.
бедного мальчика нехорошие чайники и бочки. Сейчас я с ними разберусь.
Котелок и чайник будем пытать огнем, а бочку я отлуплю.
для ночлега. Спрыгнув с вездехода, он издали показал мне банку тушенки и
торжественно прокричал:
приготовлением жратвы. В меню были все те же тушенка, пшенка и чай. Ночевать
решили не в душном кузове машины, пропахшем соляркой, а под открытым небом.
Чего не нашлось в запасах артельщиков, так это палатки.
на каждого, мы упаковались в накомарники и попытались заснуть. Павел
захрапел тут же, через несколько минут заснул и Андрей, а я только попусту
ворочался с боку на бок, таращась на угольную черноту ночи с невероятным
количеством ярких таежных звезд и вслушиваясь в нескончаемый шум реки.
проснувшийся Андрей. - Спи!
километр... Спи ты, нашел тоже проблему!
над ухом кто-то заохал и захохотал. Я вздрогнул.
темное, резко взмыло вверх около самого костра и, поспешно махая беззвучными
крыльями, скрылось в темноте.
все равно ни один зверь не позарится. Мяса нет, одни кости...
тут ветер стих, и комары начали свое черное дело. Несмотря на накомарники и
одеяло, они все-таки забирались под них и жалили, как всегда, больно и
неожиданно.
Чего я только не делал! Получше закутывался в одеяло, кисти засовывал в
рукава бушлата, но уже минут через пять снова вздрагивал от очередного укуса
нахального крылатого "брата по крови". Мужиков они доставали так же, но
немного поворочавшись, они снова начинали храпеть, вызывая у меня жуткую
зависть. В конце концов я все-таки ненадолго забылся, но через час был уже
на ногах. Руки горели от комариных укусов, но сам я совершенно замерз.
Костер давно потух, веяло стылым ветерком. Разворошив угли, я подбросил в
костер припасенный с вечера сушняк. В свете разгорающегося пламени я увидел
скрюченную от холода фигуру Андрея, но зато детина белорус, развалившись во
весь рост, могуче похрапывал, да так, что сетка накомарника, обтянувшая его
лицо, аж подпрыгивала. Подивившись его здоровью, я лег и как-то совсем
неожиданно провалился в сон.
постепенно в оглушающий рев. "Медведь!" - подумал я, вскакивая и готовясь
увидеть нечто страшное. Но первый, кого я увидел, был сонный Андрей,
таращивший на меня глаза.
деревьев раздался знакомый голос. Белорусс нещадно мерился, перемежая
русские и белорусские матюги. Мы кинулись на звук, пробежали метров десять и
увидели Павла, отплясывающего какую-то странную джигу и поспешно сдирающего
с себя одежду.
прожгла сначала его телогрейку, потом свитер, рубаху и, наконец, нательное
белье...
мне горчичник на грудь налепил, - рассказывал Павел, потирая ожог чуть выше
правого соска. - А тут еще какой-то мужик выскакивает и на меня с ножом! Я
отбиваюсь, а он меня режет! Я заорал и проснулся.
поддел его Андрей.
продолжая улыбаться, Павел.
утешить лейтенанта. Но тот был изрядно раздосадован.
самую, с дырой на груди размером с блюдце.
призрачным светом. Деревья замерли в безветрии, и звук топора Андрея, со
звоном вонзающегося в плотную древесину, многократно умножался эхом, словно
отталкиваясь от деревьев, и то приближался к нам, то убегал куда-то вдаль.
Но стоило солнцу бросить первый луч из-за голубых сопок, как словно какой-то
великан дунул на деревья, и вершины их зашумели, радостно шумя листвой.
Сразу прорезались голоса птиц, и вскоре тайга дышала и жила своей обычной,
суетной и хлопотливой жизнью. Вот отчаянно запищал какой-то мелкий зверек,
погибая в зубах у более крупного хищника. От сложенной в кучу провизии
метнулся в кусты бурундук... Этих забавных и наглых зверьков я и раньше
видел в окрестностях артельного лагеря. Похоже было, что людей они считали
лишь помехой своему воровскому делу, и каждый раз выражали свое недовольство
сердитым писком. Впрочем, полосатый ворюга не успел наделать беды, он лишь
только начал трудиться над нашим мешком с пшенкой.
притащивший срубленную лесину. Особой нужды в этом не было, сушняка кругом
валялось много, но Лейтенант, по всей видимости, хотел размяться.
густое вяжущее варево окончательно прогнало остатки сна и согрело нас. Губы
мои поневоле начали сворачиваться в трубочки, не помогала даже двойная
порция сахара.
хватит только на неделю.
чаепитие.
берега поднимались вверх, течение и глубина увеличивались. Все чаще
приходилось выводить вездеход наверх и обходить глубокие места, делая
большой крюк. К тому же и сопки становились все круче, хотя лес на них
заметно поредел.
все вещи в мешки или привязал к скамейкам. Единственной незакрепленной
Якубенко Николай
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Круз Андрей
Чернецов Андрей
Орловский Гай Юлий