верхнем этаже отеля в Риме.
письмо заинтриговало его. Он их получал редко, и, как для большинства
простого люда, прибытие письма являлось важным событием. Теперь он понял,
что итальянец, смотревший на него преданными глазами спаниеля, словно он,
Ковальски, мог разрешить его проблему, обратился к портье и ему сказали, что
в этом отеле Ковальски не проживает.
его. Когда двери раскрылись на восьмом этаже, на Ковальски глянуло дуло
автоматического пистолета. Охранник осмотрел кабину, убедился, что Ковальски
один, поставил пистолет на предохранитель и убрал в карман. Подниматься на
восьмой этаж имел право лишь Ковальски. По заведенному порядку охранник
доставал пистолет, если сигнальные огоньки над дверью указывали, что лифт не
остановился на седьмом этаже.
лестницы. И внутренняя, и пожарная лестницы были заминированы, хотя
администрация отеля об этом не знала. Электрическая цепь, ведущая к
детонаторам, прерывалась рубильником, установленным на столе в коридоре.
жили главари ОАС. В случае внезапного нападения им на помощь пришли бы еще
три человека, отстоявшие ночную вахту и днем отсыпающиеся в своих комнатах
на восьмом этаже. Для того чтобы перейти от сна к делу, им хватило бы
нескольких секунд. Сигналом общей тревоги являлся подъем лифта на девятый
этаж. Такое и произошло однажды, совершенно случайно, когда коридорный с
подносом напитков в руках нажал кнопку "9". Его быстро отучили от подобных
ошибок.
Ковальски на лестницу. Бывший капрал засунул письмо, адресованное ему, в
карман. Корреспонденция для Родина и его коллег находилась в стальном
ящичке, прикованном к левой руке Ковальски. Ключи от наручника и от ящика
Родин держал при себе. Три минуты спустя подполковник отомкнул оба замка, и
Ковальски спустился в свою комнату. Он мог спать до полудня, когда
начиналась его смена у лифта.
оно пришло от Ковача, которого он не видел с год. И если Ковальски читал с
трудом, то Ковач писал как курица лапой. Ковальски пришлось чуть ли не
расшифровывать письмо. К счастью, оно было коротким.
Родине, Монклере и Кассоне, живущих под охраной в этом римском отеле. Он
предположил, что с ними будет и его давний друг Ковальски, поэтому он и
направляет туда свое письмо.
документов, поступающих приказах о нападениях на банки и ювелирные магазины.
Ковач написал, что участвовал в четырех налетах, жаловался, что чуть ли не
всю добычу приходится отдавать.
Ковач встретил Мишеля, а тот говорил с Жожо, который сказал, что у маленькой
Сильвии какая-то болезнь, кажется люка, что-то такое с кровью, но он, Ковач,
надеется, что она скоро выздоровеет и Виктор может не волноваться.
тридцать шесть прожитых лет сердце Виктора превратилось едва ли не в камень
и крайне редко отзывалось на чью-то боль. Ему было двенадцать, когда немцы
захватили Польшу. Еще через год его родителей увезли в черном фургоне. Он
был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, чем занимается его сестра в
большом отеле за кафедральным собором, куда часто наведывались немецкие
офицеры. Родители пытались протестовать, обратились в военную комендатуру, и
больше их не видели. Ковальски ушел в партизаны. Первого немца он убил в
пятнадцать лет. В семнадцать пришли русские, но Виктор счел за благо
покинуть Польшу. Через Чехословакию он добрался до Австрии и попал в лагерь
для перемещенных лиц, высокий, худой, говоривший только по-польски и
ослабевший от голода. Его приняли за обычного беженца, которого война
занесла на чужбину. На американской еде он быстро окреп. Весной 1946 года,
вместе с другим поляком, знавшим французский, Виктор удрал из лагеря. Они
двинулись на юг, сначала в Италию, потом во Францию. В Марселе он ограбил
магазин, убил хозяина, заставшего его на месте преступления, и снова
ударился в бега. Его спутник расстался с ним, указав, что теперь Виктору
осталась одна дорога - в Иностранный легион. Ковальски вступил в Легион на
следующее утро и оказался в Сиди-Бель-Аббес до начала полицейского
расследования. Разрушенный войной Марсель по-прежнему служил перевалочной
базой для поступающего из Америки продовольствия, и грабежи магазинов,
торгующих заморскими товарами, случались часто. Через неделю полиция закрыла
дело, не утруждая себя особыми розысками. Ковальски узнал об этом, уже
будучи легионером.
bonhomme1. Потом он показал им, что умеет убивать, и его стали звать
Ковальски.
Ковальски послали в Алжир. Он постоянно воевал, лишь однажды его направили
на учебную базу близ Марселя для прохождения шестимесячного курса
специальной подготовки. Там он встретил Жюли, миниатюрную, порочную
подавальщицу из портового бара, у которой возникла ссора с ее сутенером. От
удара Ковальски тот пролетел шесть метров и потом оставался без сознания
десять часов. Сломанная челюсть в конце концов срослась, но он уже не мог
выговаривать многих букв.
защитником, по вечерам провожая девушку домой, в чердачную каморку во Вью
Пор. Страсти в их отношениях, особенно с ее стороны, было много, любви -
чуть, и стало еще меньше, когда она поняла, что беременна. Ребенок, заявила
она Ковальски, его, и он поверил, потому что хотел поверить. Она также
сказала, что ей ребенок не нужен и она знает старуху, которая поможет
избавиться от него. Ковальски поколотил ее и пригрозил, что убьет, если она
это сделает. Через три месяца он должен был вернуться в Алжир. За это время
он подружился с другим поляком, экс-легионером Джозефом Гржибовски, все
звали его Жожо. Тот потерял ногу в Индокитае и, вернувшись во Францию,
сошелся с веселой вдовой. У нее был лоток на колесиках, который она возила
вдоль платформы, предлагая пассажирам прибывающих поездов пирожки и
бутерброды. После их свадьбы в 1953 году они работали вдвоем. Жожо брал
деньги и отсчитывал сдачу, его жена раздавала бутерброды и пирожки.
Свободные вечера Жожо проводил в барах, где собирались легионеры из
близлежащих казарм. Большей частью новобранцы, вступившие в Легион после
того, как его отправили во Францию, но однажды он наткнулся на Ковальски.
ребенка надо сохранить. Они оба когда-то были католиками.
свой успех еще бутылкой вина. Проснувшись, Жожо вспомнил о своем обещании,
но прошло еще три дня, прежде чем он решился сказать об этом жене. К его
изумлению, мадам отнеслась к этой идее весьма благосклонно.
командиру батальона. В Марселе Жожо и его жена кнутом и пряником держали в
узде беременную Жюли. К отъезду Виктора она была уже на пятом месяце, так
что об аборте не могло быть и речи, о чем Жожо и сказал сутенеру со
сломанной челюстью, вновь замаячившему на горизонте. Этот тип уже понял, что
с легионерами лучше не связываться, даже с одноногими ветеранами, поэтому,
обругав последними словами свой прежний источник дохода, он отправился
искать счастья в другое место.
и его жена оформили необходимые документы на удочерение. Жюли их подписала.
После официального утверждения документов Жюли вернулась к прежнему образу
жизни, а в семье Жожо появилась дочка, которую назвали Сильвией. Письмом они
известили об этом Виктора, немало его обрадовав. Однако о том, что у него
растет дочь, он никому не говорил. Потому что у него отнимали все, что ему
принадлежало, если об этом становилось известно.
районах Алжира, капеллан предложил Ковальски написать завещание. Такая мысль
не приходила тому в голову. Да и что он мог завещать, если жалованье он
тратил в барах и борделях во время редких отпусков, а его вещи являлись
собственностью Легиона. Но капеллан заверил его, что в нынешнем Легионе
завещание вполне уместно, и с его помощью Ковальски изложил свою волю,
оставив все принадлежащее ему имущество дочери Джозефа Гржибовски,
проживающего в Марселе. Вероятно, копия этого документа попала в досье
Ковальски, хранившееся в архивах министерства вооруженных сил. Когда служба
безопасности заинтересовалась Ковальски в связи с актами терроризма,
совершенными в 1961 году в Константине, это досье, наряду со многими
другими, извлекли на свет и отправили полковнику Роллану, начальнику Отдела
противодействия, в Порт де Лилья. Агент посетил семью Гржибовски, и история
выплыла наружу. Ковальски ничего этого не знал.
Максимов Альберт
Березин Федор
Никитин Юрий
Корнев Павел
Каргалов Вадим
Плотников Александр