Чтение 18–й страницы книги ~Журналист для Брежнева~

Я не отвечал. Машина катилась по серпантину горного шоссе, ни одного автомобиля не было нам навстречу, и через каждые две-три минуты очередной поворот дороги открывал очередное горное ущелье. Сидевший справа спортсмен вдруг кашлянул в кулак и сказал на абсолютно чистом русском языке, без акцента:

- Игорь Иосифович, ситуация такая. Вы ведете дело Хотулева, Сысоева и Балаяна, мы знаем. Все, началось с этого гроба, который разбился в аэропорту, и - пошло, и вы его раскрутили - аж до Балаяна уже дошли. И, конечно, вышли на нашу республику. Но нашу республику трогать нельзя. Практически, вы сейчас у нас в руках. если вы не примете наше предложение

- вы живым отсюда не уйдете. А если примете - все будет хорошо. И вам и нам. А предложение такое, - он перегнулся через спинку переднего сиденья, достал тяжелый крепкий чемоданчик, устроил его на своих и моих коленях, отщелкнул замки и открыл крышку. В чемодане аккуратными стопками лежали деньги. Он сказал: - Сто тысяч, все - ваши. За это вы не трогаете ни одного человека в Азербайджане и все материалы об Азербайджане из дела уберете. Договорились?

Я молчал. У меня не было выбора, но я еще молчал.

Он сказал водителю:

- Останови машину.

Машина остановилась возле края дороги, а точнее - на краю очередного обрыва в ущелье.

- Решайте, Игорь Иосифович. Или берете деньги, или... У нас тоже нет выхода, это наша работа. - Он усмехнулся: - У вас правительственное задание и у нас. Или вы нас посадите, или мы тут вас уложим. Ну? - и посмотрел мне в глаза. Глаза у него были спокойные, темно-карие, молодые.

Я взял чемоданчик к себе на колени, закрыл крышку, - защелкнул замки и сказал водителю:

- Все. Поехали.

- Правилино! Маладец! - воскликнул капитан Гасан-заде. - Я был уверен, что ты возьмешь. Слава Аллаху! Такого человека убить - преступление было бы! Давай заедем куда-нибудь, выпьем, позавтракаем.

"Спортсмен" тоже посмотрел на меня вопросительно, ждал ответа.

- Нет уж, - сказал я. - В этом случае завтракать некогда. Во сколько московский рейс?

- В 9.20 по местному.

- Вы меня довезете до аэродрома?

- Канечно! Что за вопрос?! - воскликнул капитан Гасан-заде. Похоже, он действительно был рад, что не пришлось меня убивать.

Тот же день, суббота 8 июня после 8-ми утра

Они привезли меня прямо в аэропорт, даже без заезда в Баку. По дороге мы останавливались только один раз, в Локбатане, "спортсмен" из телефона-автомата позвонил куда-то. Скорее всего, доложил начальству, что я "взял".

На аэродроме они помогли мне купить билет на ближайший рейс, попрощались, пожелали мне счастливого пути и поинтересовались, улыбаясь, не потеряю ли я чемодан и не нужна ли мне охрана. Я заверил их, что такие чемоданы не теряют и что охрана мне не нужна. "Спортсмен" дал мне ключ от замков чемодана, на его глазах я запер чемоданчик, спрятал ключ в кошелек, а кошелек - во внутренний карман пиджака.

После этого они уехали. До регистрации билетов на московский рейс осталось двадцать минут. Мне не понравилось, что они уехали, не проводив меня до трапа самолета. Что-то тут было не так. Я прошел в зал ожидания, сел в кресло и сделал вид, что я сейчас публично открою чемодан - стал возиться ключом в замках. И в ту же секунду понял, что меня "ведут" - два полупьяных приятеля, зашедших за мной в зал ожидания, мгновенно протрезвели и смотрели на меня испуганно, ожидающе. Я усмехнулся про себя, сунул ключ от чемодана в карман и пошел прямо к этим двум филерам. Они опять было притворились пьяными, обнялись, но я подошел к ним вплотную и сказал грубо:

- Чтоб я вас через минуту не видел на аэродроме!

- Почему?! - изумился один из них.

- Установка изменилась. Меня охранять не надо. Операции дан отбой.

- Как? И никто не приедет? - спросил второй.

- Никто не приедет. Я же сказал: операции дан отбой. Все, вы свободны.

Я блефовал, но в этих случаях наглость - лучший помощник. Они пожали плечами и в недоумении пошли в зал регистрации билетов. В моем распоряжении оказалось несколько минут - пока они свяжутся с начальством, пока очухаются. Я проследил взглядом за ними, убедился, что они пошли в сторону комнаты отделения милиции и торопливо подошел к ящикам автоматической камеры хранения. Несколько пассажиров, дремавших тут, не обращали на меня внимания. Тем не менее я ушел в самую глубину ряда автоматической камеры хранения, нашел пустой ящик N-54, и, став к залу спиной, открыл чемодан и быстро ссыпал в ящик все деньги. Затем поставил чемодан у ноги и набрал на шифре замка номер своего авиационного билета:

675185. Захлопнул дверцу и торопливо вышел в зал ожидания. Все было спокойно. Я управился за минуту, и теперь пошел через зал к буфету. В буфете я купил бутылку кефира и какую-то сладкую ватрушку и спокойно устроился у окна, ожидая дальнейших событий.

События развернулись вскоре. Сначала из дежурной комнаты милиции высыпали, наверное, все, кто там был, и бегом разбежались по всему аэропорту, а затем два моих незадачливых филера вдруг обнаружили меня в буфете спокойно жующим булку с кефиром и остолбенели от удивления. Один так и остался глядеть на меня в упор, а второй умчался докладывать, что я нашелся, а не сбежал и не спрятался.

Несколько минут спустя по радио объявили регистрацию билетов и сдачу багажа на рейс 247 "Баку-Москва". В сопровождении уже открыто не спускающих с меня глаз филеров и милиции, я пошел к стойке регистрации, стал в очередь. В зале царил удивительный порядок - милиция выстраивала пассажиров в ровную очередь, кассиры были предупредительны и вежливы, как в театре. Я понимал, что главным действующим лицом спектакля был, конечно, я и мой "увесистый" чемодан. Когда подошла моя очередь, и девушка проштемпелевала билет, а я поставил чемодан на весы - именно в этот момент с трех сторон раздались вспышки блицев и щелчки фотокамер, чья-то сильная рука придержала мою руку на чемодане, чьи-то плечи сомкнулись за мной, а впереди себя, по ту сторону аэрофлотской стойки, я увидел молодое лицо с голубыми глазами и догадался мгновенно - Векилов, помощник министра МВД Азербайджана, тот самый, который допрашивал Белкина и пугал Свердлова и, возможно, тот самый, кто приезжал на дачу к Сысоеву за бриллиантами, а увез чемодан с деньгами. Не исключено, что именно этот самый чемодан...

- Понятых сюда! - скомандовал он, и рядом с ним возникли двое приготовленных заранее понятых - работники Аэровокзала. - Товарищ Шамраев,

- сказал он мне. - У нас есть подозрение, что у вас в чемодане ценности, которые вы получили в качестве взятки. Откройте ваш чемодан, пожалуйста.

- Да уж вы сами потрудитесь, - сказал я, не убирая руку с чемодана, придавливая его, чтобы весы не обнаружили его легкость.

Расчет Векилова был прост - через минуту, уличенный во взяткоимстве, я буду валяться у него в ногах и соглашусь на любые условия. А если вдруг проявлю норов, неопровержимые фотодокументы - Шамраев с чемоданом денег в руках - полетят к Руденко и в ЦК КПСС, скомпрометированный следователь будет отстранен от дела, и всему его следствию - никакой веры, грош цена. И в том и другом случае я у него на крючке, а наживкой на этом крючке - вот этот чемоданчик со 100 тысячами рублей.

Я достал ключ от чемодана, положил перед Векиловым на аэрофлотскую стойку и убрал руку с чемодана:

- Пожалуйста.

Он даже не обратил внимания, как дрогнула стрелка весов и скакнула почти к одному килограмму. Он взял ключ и передал кому-то из помощников:

- Открывайте.

Но уже когда тот сдернул чемодан с весов, на лице Векилова отразилось беспокойство - чемодан был явно легок. Тем не менее заранее приготовленные фотографы МВД щелкали камерами, вокруг нас толпилась очередь любопытных пассажиров, а помощник Векилова открыл, наконец, совершенно пустой чемодан.

Я взял со стойки свой билет и пошел на посадку в самолет.

Суббота, 8 июня. Борт самолета "ТУ-104", после 11 утра

После Воронежа на связь вышел, наконец, диспетчер Внуковского аэропорта. Командир "ТУ-104" Олег Чубарь сказал в ларингофон:

- Внуково, я - борт 2546. Имею на борту следователя по особо важным делам из Прокуратуры Союза. У него срочное сообщение для дежурного по Петровке. Можете принять? Прием.

Я стоял в тесной кабине пилотов, за креслом командира, и ждал. Еще в Баку, едва мы оторвались от взлетной полосы, я предъявил стюардессе свои документы и она провела меня в пилотскую кабину, но выяснилось, что наземные службы ведут самолет от города к городу и связь с Москвой будет после Воронежа. Чубарь повернулся ко мне, спросил:

- Какой телефон на Петровке?

Я назвал ему телефон Дежурного по городу, он повторил его в ларингофон и сказал второму пилоту:

- Встань, пускай он сядет.

- Ничего, не нужно... - запротестовал я, но второй пилот уже освободил кресло и передал мне свой ларингофон. Я уселся в глубокое кресло, не очень умело надел ларингофон и тут же услышал голос внуковского диспетчера:

- Я - Внуково. Петровка на проводе. Передавайте сообщение. Прием.

Чубарь кивнул мне, и я - почему-то сорвавшимся голосом - продиктовал:

- Срочно подполковнику Светлову. Доктор Борис Хотулев, 32 года, место работы станция Столбовая, психбольница номер 5. Подпись Шамраев. Как поняли? Прием.

- Понял, - отозвался диспетчер. - Повторяю ваше сообщение Петровке. Можете слушать. Срочно подполковнику Светлову. Доктор Борис Хотулев, 32 года, место работы... Алло! - он вдруг прервал себя, замолк и сказал мне:

- Товарищ Шамраев, для вас срочное сообщение. Повторяю за дежурным. Опергруппа во главе с подполковником Светловым выехала на станцию Столбовая Московской области в 11.05 минут. Ближайшее время ждем оперативных сообщений. Дежурный по городу полковник Глазарин. Как поняли? Прием.

Я взглянул на часы. Было 11.25. Значит 25 минут назад Светлов тоже вышел на координаты этого доктора.

Бригадиру следственной бригады следователю по особо важным делам при Генеральном Прокуроре СССР тов. Шамраеву И.И.

РАПОРТ

Выполняя Ваше указание по проверке личного состава психиатрических больниц и психоневрологических диспансеров города Москвы и Московской области с целью выявления врача по имени Борис, проходящего по делу о похищении журналиста В.Белкина и гр. Рыбакова, следственная бригада в период с 7-го по 8-ое июня проверила следующие медицинские учреждения:

Психдиспансеры с N-1 по N-21 Психбольницы с N-1 по N-12

Опрос медперсонала и проверка личных дел в отделах кадров больниц и диспансеров не дали положительных результатов. Однако в ходе проведенного мною личного опроса больных, состоящих на стационарном учете в психдиспансере N-21 Октябрьского района больной Пекарский А.Б. при предъявлении ему фоторобота врача Бориса опознал в нем своего бывшего лечащего врача - Бориса Юрьевича Хотулева, заведующего 4-м отделением 5-й Спецпсихбольницы МВД СССР, находящейся на станции Столбовая Московской области, где больной Пекарский А. Б. полгода назад проходил трехмесячный курс лечения по направлению суда.

Больной Пекарский А.Б. опознал врача Б.Ю.Хотулева категорически.

Москва, 9 июня 1979 г.

И.о следователя по особо важным делам

при Генеральном прокуроре СССР

юрист 2-го класса В. Пшеничный

Этот рапорт я прочел несколько позже, в Москве, а здесь, в пилотской кабине "ТУ-104", сказал в ларингофон внуковскому диспетчеру:

- Вас понял. Спасибо. Попросите Дежурного по городу полковника Глазарина прислать за мной машину во Внуково.

Суббота, 9 июня станция Столбовая, после полудня

ВЫПИСКА ИЗ ЖУРНАЛА РЕГИСТРАЦИИ БОЛЬНЫХ

24-го ОТДЕЛЕНИЯ 5-й СПЕЦПСИХБОЛЬНИЦЫ МВД СССР

27 мая 1979 г. принят больной ЗАЙЦЕВ Илья Николаевич, 27 лет, без определенных занятий. Предварительный диагноз: маниакально-депрессивный психоз. Основание: Заключение экспертной комиссии N-3 Мосгорздравотдела. Помещен в спецпалату для буйных N-16.

Дежурная медсестра Кравцова И.О.

Срочно, с нарочным

Главврачу Спецбольницы N-5

Министерства внутренних дел СССР тов. Галинской Ж.Ф.

При этом направляем Вам гр. Зайцева И.Н., призванного невменяемым амбулаторной судебно-психиатрической комиссией N-3 Мосгорздравотдела, для принудительного лечения в стационарных условиях. Выписка из определения о применении в отношении гр. Зайцева И.Н. принудительных мер медицинского характера прилагается. Приложение на 1 (одном) листе.

Секретарь Черемушкинского райнарсуда г. Москвы

Н. Хотулева 25 мая 1979 г.

Секретно

ЗАКЛЮЧЕНИЕ СУДЕБНО-ПСИХИАТРИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТНОЙ

КОМИССИИ N-9 МОСГОРЗДРАВОТДЕЛА

28 мая с.г. экспертная комиссия в составе: Зав. отделением N-4 СБ N-5

Б.Ю.Хотулев (Председатель), врачи-психиатры Е.Р.Раенко и С.Т. Кунц (члены комиссии) свидетельствовали больного гр. ЗАЙЦЕВА Илью Николаевича, направленного на принудительное лечение согласно определению Нарсуда Черемушкинского района г.Москвы.

Испытуемый обвиняется в злостном хулиганстве по части II статьи 206 УК РСФСР. Из определения суда следует, что гр. Зайцев И.Н., 27 лет, без определенных занятий, будучи в состоянии наркотического опьянения публично на Кузнецком мосту сжег свои документы, приставал к гражданам, выражался нецензурной бранью, выдавая себя за известного журналиста, члена пресс-группы ЦК КПСС, и выкрикивал при этом лозунги антисоветского содержания.

При освидетельствовании установлено:

Испытуемый находится в состоянии психомоторного возбуждения, в окружающей обстановке не ориентируется, контакту недоступен. Наблюдается взрывчатость, аффективная неустойчивость. Маниакальный психоз выражается в агрессивном поведении и навязчивой идее выезда за рубеж в составе делегации ЦК КПСС. Характерные галлюцинации: периодическая подмена своей фамилии аналогичными фамилиями зоологического характера типа "Белкин", "Орлов", "Волков", "Пастухов" и т.п.

Диагноз: Больной Зайцев И.Н. страдает маниакально-депрессивным психозом, является невменяемым.

Назначение: Больной Зайцев И.Н. подлежит принудительному лечению в стационарных условиях сроком не менее 3-х месяцев. Аминазин внутримышечно 0,25 гр. ежд., курс - 24 дня.

28 мая 1979 г.

Председатель комиссии Б.Хотулев

Члены комиссии

Е.Раенко

.Кунц

Вот и все. Двух липовых бумажек, состряпанных братом и сестрой, оказалось достаточно, чтобы упрятать в спецбольницу МВД СССР (а точнее - в психбольницу тюремного типа) одного из лучших журналистов страны, любимица самого Л.И.Брежнева! Две короткие фиктивные бумажки, даже без определения народного суда (которое так и не было найдено), и человек даже не под своей, а под чужой фамилией попадает за решетку, в камеру-палату с чугунно-решетчатым окном, со звуконепроницаемыми стенами, с дюжими санитарами, держащими наготове смирительную рубашку, мокрые простыни и шприц с 0,25 г. аминазина. <Аминазин - (производный фенотиазина). Основное действие - седативная. Потенцирует действие снотворных, наркотиков... Оказывает гипотермическое, центральное адренолитическое действие. Высшая разовая доза 0,15 гр., превышение доз ведет к наркомании, обморокам, снижению артериального давления, ортостатическим коллапсам, дерматиту, помутнению роговицы и хрусталика, аллергическим реакциям с отеками лица и ног, фотосенсибилизации кожи, диспепсическим расстройствам, токсическому гепатиту, агранулоцитозу> И если бы не нужда докладывать Брежневу об исчезновении этого Белкина накануне поездки в Вену, если бы не включились в дело Суслов, Демичев, Громыко, Чурбанов, Андропов, Щелоков, Корнешов и оперативная группа в составе следователя по особо важным делам и лучших работников МУРа - ищи-свищи человека, через три месяца выйдет из этой больницы либо с отшибленной памятью, либо сразу в крематорий. Я подумал: а сколько же других белкиных, орловых, медведевых, горбаневских и фейгиных сидят в остальных палатах спецбольниц N-5, 6, 7, 8 и т.д. в Москве, Туле, Саратове, Новороссийске и других городах, сколько аминазина, барбамила, этаминала, галоперидола, тезирцина, санапакса, этаперазина, френолона, трифтазина, мажептила и еще десятков рассекреченных и засекреченных психоугнетающих и психовозбуждающих средстввводится в этих больницах ни

в чем не повинным людям...

Белкин спал, но это не был нормальный сон нормального человека. Это было вяло угнетенное забытье впавшего в прострацию животного. Человек, еще три недели назад плававший в море, охотящийся на кефаль и лобанов, взбиравшийся в горы Памира, собиравший эдельвейсы и влюблявшийся во всех прекрасных женщин и девушке, гонявший автомобиль и дерзнувший в одиночку раскрыть мафию торговцев наркотиками - этот молодой, талантливый, энергичный парень кулем валялся даже не на койке, а на полу своей бетонно-цементной клетки, не реагировал на голоса и только иногда помутневшими глазами бессмысленно, как новорожденный телок, смотрел в пространство.

- Он тут бесился, на стены бросался, требовал аминазин, - сказал мне Светлов. - Я думал, башку себе разобьет. Пришлось сделать укол. Половинную дозу. А что с ними дальше делать - ума не приложу.

- Где главврач больницы? - спросил я.

- Она ревет в своем кабинете, ждет тебя.

- А эти - Кунц и Раенко?

- В ординаторской. Там консилиум заседает. Я им сказал, что не выпущу их из больницы, пока они не приведут Белкина в себя. Но он уже наркоман, каждые два часа требует наркотики.

- А Хотулев?

Светлов развел руками:

- Исчез вчера утром. Скорей всего ринулся в Узбекистан, к Старику. Я бы хоть сейчас туда вылетел, но у меня был вчера разговор с Цвигуном в КГБ. Только это между нами. Он мне дал понять, что они сами занимаются переброской наркотиков за рубеж, это одна из самых прибыльных статей дохода валюты. Чем посылать каким-нибудь "Красным бригадам" доллары, проще передать им ящик опиума. Не зря "Голос Америки" сказал, что мы уже вышли по наркотикам на третье место в мире. Это только то, что ни нают. Так

вот всеми, кто нарушает эту государственную монополию, Цвигун и Цинев

занимаются сами. Цвигун - внутри страны, Цинев - вне. Он мне сказал, что

Хотулев и Гридасов теперь никуда не денутся, их уже ждут в Чаршанге.

- А Сысоев?

- А Сысоев прилетает из командировки послезавтра. Его ждет Маленина.

- Что же будем делать с Белкиным?

- Не знаю, мы ждали тебя.

- Хорошо, пошли в ординаторскую.

Ординаторская была при выходе из корпуса, на первом этаже. Мы прошли по длинному белому коридору второго этажа, мимо свежепокрашенных дверей палат для буйнопомешанных. Все в этой больнице напоминало тюрьму, только было выкрашено известкой в бело-сизый цвет, и в таких же бело-застиранных халатах с оборванными шнурками ходили здесь дюжие и небритые санитары-надзиратели. У лестницы была стойка КПП с металлической дверью, такая же проходная была на первом этаже при выходе во двор, а двор был окружен забором с колючей проволокой и вышками охраны. За забором был дачный поселок медперсонала - в замечательном сосновом лесу, с беседками, дорожками, резными заборчиками и всякого рода подсобным хозяйством - огородами и садами, созданными и обслуживаемыми тихопомешанными. Практически, спецбольница N-5 МВД СССР была чем-то вроде монастыря, где каста врачей превращала пациентов в тихопомешанных роботов.

В ординаторской четвертого отделения, практически арестованные Светловым, сидели все шесть лечащих врачей этого спецотделения для буйнопомешанных. Постоянно прикрытые защитой МВД, которое направляет сюда диссидентов, антисоветчиков и подлинных шизофреников и психов, безнаказанные в своей деятельности, неподконтрольные и поэтому обнаглевшие, сытые, раскормленные на натуральных овощах и фруктах, выращенных их же пациентами, они теперь прекрасно понимали, что их благополучие повисло на волоске. Засадить в психбольницу человека без ведома МВД, превратить ее в свою частную тюрьму было нарушением государственной монополии, непростительным преступлением. Конечно, они будут выгораживать себя, валить все на Хотулева, но я не собирался разговаривать с ними о том, как Белкин попал сюда и на каком основании они, специалисты, "лечили" здорового человека чудовищными дозами аминазина.

Я оглядел их испуганные лица и сказал:

- Подполковник Светлов уже посвятил вас в обстоятельства этого дела. У нас с вами есть три дня, чтобы привести этого журналиста в нормальное состояние. Я вам не гарантирую, что и после этого вы будете продолжать свою безмятежную работу, но если Белкин будет в состоянии поехать в Вену, это как-то скажется на вашей участи. Я вас слушаю.

Они молчали. Толстая баба в докторском халате с лицом гренадера и небритыми усами, отвернувшись, смотрела в окно. Остальные - три разновозрастные врачихи и два врача - молодой, лет тридцати альбинос и худой старик с прокуренной трубкой - сидели, потупившись.

- Это не детский сад, и в молчанки играть не будем, - резко сказал я.

- Я хочу знать: доступно ли это сегодня медицине - в два дня отучить

наркомана от наркотиков. Напрягите свои мозги и вспомните, чему вас учили

в институте и на всякого рода семинарах. Если нужно - мы отвезем его в

больницу Склифосовского, в Кащенко, в Сербского. Где его могут привести в

чувство? Я слушаю.

- Я не понимаю, что за тон? - взорвалась вдруг старая усатая баба-гренадер. - На каком основании вы так разговариваете? Мы тут выполняем свой долг! А то, что Хотулев занимался темными делами, так я давно сигнализировала...

- Как ваша фамилия? - спросил я.

- Моя фамилия Шпигель Элеонора Францевна, я секретарь партийной организации больницы!

- Вы мне не нужны, вы можете уйти.

- Что?! - возмутилась она.

- Я жду, когда вы уйдете.

Секретарь партийной организации психбольницы - такого я не слышал даже в армянских анекдотах! Хотя, конечно, здесь, как минимум, восемьдесят процентов врачей коммунисты и, значит, должна быть партийная организация.

Парторг психбольницы N-5 Элеонора Шпигель вскочила на своих толстых ногах, ее небритые усы встопорщились, лицо налилось краской:

- Вы... вы... вы...

Я ждал.

Командорской походкой она прошагала к двери.

- Я этого так не оставлю! Сопляк! - и дверь ординаторской хлопнула за ней так, что в стеклянных шкафчиках задребезжали какие-то склянки и бутылки.

- Продолжим, - сказал я.

- Я могу вам сказать, уважаемый, - сказал, кашлянув, старик с трубкой. - Это задача невыполнимая. То есть отучить от наркотиков можно, но не в такой срок. Практически, его нужно связать и на месяц приковать к койке, чтобы он не наложил на себя руки. Такие случаи бывают. В Бутырской тюрьме повесился диссидент Борисов, когда ему перестали колоть аминазин. Парню тоже было двадцать пять лет. Поэтому метод есть только один - связать, чтоб не буйствовал, и ждать, когда перемучается.

- Но ведь бывает, когда наркоманы сами бросают наркотики.

- Это крайне редко. Ну, только разве в стрессовых ситуациях.

- Например?

- Я не знаю. Ну, если бы война началась, эвакуация. Или роды. Но он не женщина.

- Как ваша фамилия?

- Моя фамилия Кунц. Это я настоял на назначении ему аминазина. А Хотулев хотел назначить сульфазин, это было бы еще хуже.

- А ничего не назначить вы ему не могли? - не удержался я.

- Уважаемый, мы для того и получаем людей, чтобы назначать, - он смотрел на меня открыто и просто, в упор. - Кто же знал, что он "левый"?

"Левый псих". Я подумал, что это неплохое название для фельетона в "Крокодиле" или "Комсомольской правде". Если бы вытащить Белкина из наркомании, он бы вполне мог написать что-нибудь в этом роде.

- Доктор Кунц, - прищурился я, сдерживая мелькнувшую в голове идею. - Если мы имеем дело с влюбчивым больным, очень влюбчивым - можем мы этим воспользоваться? Я, например, знаю историю, когда в Баку молодой наркоман, мальчишка, бросил колоться морфием, как только влюбился в одну рижскую девчонку.

Он пожал плечами:

- Тут у нас трудно влюбиться. Разве что в мадам Шпигель.

В дверь заглянул Валентин Пшеничный.

- Игорь Иосифович, он опять буйствует, требует укол.

- Скажите медсестре, пусть сделает ему новокаин, - сказал Кунц. - Это будет, как моя пустая трубка - с одной стороны, рефлекс укола, с другой - болеутоляющее. У него сейчас от нехватки наркотика кости выламывает. - Пшеничный скрылся, а Кунц продолжал, обращаясь ко мне и Светлову: - Понимаете, нужно попробовать электрошок, но мы его не применяем с 53-го года, потому что многие не выдерживают...

- Хорошо, - сказал я. - Попробуем не электрошок, а женошок. Придется снова шерше ля фам - искать женщину.

Тот же день, суббота 9 июня после 2.30 дня

Мы сидели со Светловым в беседке психбольницы, как два старых сводника, и обсуждали все возможные и невозможные варианты. Если "Шах"-Рыбаков смог бросить колоться ради Айны Силиня, то нужно найти кого-то и для Белкина. Первым номером, конечно, была Инна, машинистка "Комсомольской правды". "За" было то, что она любила этого Белкина и наверняка была готова ради него на все. В каком-нибудь сентиментальном романе или фильме она за свою самоотверженность и любовь была бы вознаграждена авторами и судьбой и вошла бы в палату к своему возлюбленному, чтобы любовью и лаской спасти его и излечить. Но мы имели дело с реальной действительностью и должны были трезво смотреть на вещи. Белкин давно бросил эту Инну, никакого любовного потрясения или шока она уже вызвать у него не могла. Поэтому Инну мы оставили.

Вторым номером была названа, как это не покажется вам дико и цинично, Айна Силиня. Я хорошо помнил то место в рукописи Белкина, где он описывал ее полуголой на бакинском пляже во время драки с Мосолом. Он держал в обхват вырывающегося из его рук Шаха-Рыбакова, а полуголая Лина, она же Айна, целовала Шаха и касалась Белкина обнаженной грудью, и это его очень возбуждало, несмотря на весь драматизм ситуации. Он вообще остро реагировал на несовершеннолетних, если вспомнить и эту Лину-Айну, и нимфу с острова Рыбачий... Мы со Светловым всерьез обсудили этот вариант. Но было и много "против". Во-первых, Силиня еще несовершеннолетняя, и, хотя она уже не девочка, мы все-таки не имеем права втягивать ее в любовные интриги. Кроме того, она еще не отошла от смерти своего Рыбакова. Короче, с некоторым сожалением мы отвергли и этот вариант.