да научил самому необходимому. И ни в чем не раскаиваюсь. Крепко запомнил?
больше на серую парусину, натянутую почти на высоте поднятой руки. И земля
под ногами была серая, плотная, не камень и не песок, низкая, плоская, как
доска, равнина. Невозможно было определить расстояний, понять, где земля
сливается с небом, - сюда не достигал ни один луч солнца, не было ни
камня, ни дерева, ни травинки, ни рытвины. Майон не отбрасывал тени, и ему
казалось, что он не движется по плоской серой равнине, а шагает, не сходя
с места. Он не боялся - серый мир вокруг не вызывал никаких чувств, кроме
беспросветного уныния. Может быть, здесь не существовало и времени. И
серая река, вдоль которой он шел, больше всего напоминала идеально прямую
канавку, проделанную резцом в металлической доске и заполненную ртутью.
мокрая, она лениво сползла с ладони, струйка глухо, без всплеска и
разбегающихся кругов, вернулась в реку и слилась с ней. Потянуло тоскливым
пряным запахом, расслабляющим и клонящим ко сну. Майон понял, что это -
Лета, и ускорил шаг, держась подальше от неподвижной воды забвения.
исчезавшая в размывающем ее края слиянии земли и неба. Стали попадаться
камни - гладкие до бархатистости, словно обкатанные морем или
отшлифованные.
распахнуты настежь, и в них лениво колыхались, завивались круговоротами,
вздувались и опадали тяжелые клубы мрака, а Лета уходила в этот мрак.
Человек в черном плаще сидел на большом округлом камне, похожем на
огромный человеческий череп, сидел лениво, в позе хозяина, знающего каждый
уголок своего двора. У него было узкое лицо с тонкими, брезгливо поджатыми
губами и спокойные черные глаза. Его черный плащ слегка трепетал, словно
раздуваемый ветром, хотя никакого ветра Майон не чувствовал.
которую замечаешь, когда люди смотрят друг другу в глаза. Покойная
пустота, два черных окатыша.
с кем-то дерется, что-то горит, кто-то тонет, кто-то за кем-то гонится,
все суетятся, жить торопятся, разбогатеть торопятся, умереть торопятся, ни
минуты покоя. Что оглядываешься? Не видно сторуких гекатонхейров и
страшного Цербера? Их ожидал встретить?
опился водой из Леты, что просыпается раз в столетие. Как видишь, ваши
россказни истине не соответствуют. Стража здесь не нужна - гостей я не
отпугиваю, совсем наоборот. А стеречь здешних обитателей нет нужды, никто
отсюда не уйдет по доброй воле. Нет здесь никаких узников, никаких
огненных колес и сырых темниц. Заходят иногда буйные гости, да вреда от
них особого нет. Заявился как-то Геракл и уволок за шкирку полусонного
Цербера, но пес так испугался вашей суеты и солнца, что вырвался у входа и
удрал назад.
Приставал к моей супруге, пока не сообразил, насколько она холодна. Я его
продержал у себя три года исключительно развлечения ради - хоть один
крикливый да суетливый поблизости. Потом надоело, и я его выставил за
ворота. Я вижу, ты, как и многие там наверху, убежден, что владыка царства
мертвых грозен и наводит ужас? Чепуха. Я властвую не над страхом, а над
скукой. Не зря Зевс поработал молниями, почти завалив вход в Аид и сделав
его труднодоступной щелью среди диких скал. Отбиваю я у него подданных,
завидно ему.
плоти и крови говорю.
мужчин и женщин. Они лениво расхаживали по серой равнине в одиночку,
парами в обнимку и группами, некоторые беседовали, но так медленно, что
слова, казалось, неспешно выползали изо рта, долго колыхались в воздухе,
прежде чем скрыться в ухе собеседника. Разговоры были настолько тягучими,
что Майон не различал слов: все двигались невыносимо плавно, все лица
застыли в блаженных улыбках, так что казались отлитыми из металла
погребальными масками и внушали тоскливый ужас, их было много, очень
много.
всеми радостями жизни - яствами, питьем, женщинами, умными беседами с
учеными собеседниками. У них нет забот и хлопот, здесь нет войн и
болезней, голода и несправедливости, нет зла...
губах оседает противная приторная сладость, словно он пригоршнями ел мед.
Стоячая вода смыкалась над его головой, и, рванувшись на поверхность, он
сказал:
если счастья и здоровья - в избытке? Она не иссякает. - Аид указал кивком
в сторону Леты. - И никого из них я не тащил сюда насильно, не завлекал
обманом и не принуждал пить из Леты - они пришли сами, не выдержав суеты и
ужаса верхнего мира. Есть счастье и нет зла, к чему сожаления о каком-то
добре?
купаются в забвении и равнодушии. Им никто не нужен. Оказывается,
подземное царство Аида стократ страшнее нарисованного молвой - с огненными
колесами, зловещими стражами и нечеловеческими муками. Гея-Кормилица! -
мысленно воскликнул он в изумлении. - Они же бегут! Скрывается в лесах
Артемида-Делия, сам себя заточил в серой мгле Аид, ушел в пучины Посейдон.
Боги, твои дети, Гея, бегут от самих себя и от людей". Чего же тогда стоит
Олимп, почитаемый как средоточие высшей справедливости и разума, если одни
боги стремятся покинуть его, а другие наперебой борются за людские души?
нарушил его мысли Аид.
твоего царства теней.
подноготной. Тиндарей? Калхант? Одиссей, может быть, еще жив, тогда его
здесь нет.
военачальников, приплывших под Трою. Самый величавый, самый значительный,
самый глубокомысленный, отважный, талантливый, самый, самый... Что бы ни
писал Архилох, пусть все это правда, но такова уж была сила назубок
выученного и внушенного с детских лет - при упоминании имени Агамемнона
перед глазами возникала некая величавая фигура в сиянии золота и пурпура,
триумфа и славы.
не утратила. Словно сотканный из колышущегося полупрозрачного тумана,
перед Майоном встал Агамемнон, и Майон едва поборол робость и смущение.
Перед ним был герой и - одновременно человек, неопровержимо изобличенный
во лжи и подлости, и Майону почему-то стало невыносимо стыдно, словно
позор Агамемнона падал и на него.
в тростниках.
действительности.
иначе?
разоряет опасного соперника. Воин убивает опасного противника. А мы были и
купцами, и воинами, и политиками. Троя, эта Троя... Кость в горле. Она
вечно отказывалась присоединяться к нашим военным походам, она держала под
своим влиянием морской путь в золотую Колхиду и другие торговые пути, с
ней постоянно приходилось делиться. Но - напасть просто так? Ты молод и
никогда не был государственным деятелем, тебе трудно понять большую
политику. Мы плохо выглядели бы в глазах всего мира, развяжи мы первыми
войну, напади мы без всякого повода. Да и собственные воины охотнее идут в
поход, освещенный сиянием справедливости. Так что понадобилась Елена.
муж поступили так с дочерью и с женой?
сражения. - Интересы государства, перед которыми меркнет все остальное.