Чтение 18–й страницы книги ~Банкир~

Еще он сказал, что его жена вернулась в Канаду. Смерть Джинни не сблизила ее мать и отца, скорее, завершила полный разрыв.

-- Собачий шампунь? -- переспросил Оливер. -- Вайфолд говорит, что это именно он и есть, они проверили. Он спрашивал Найджела и всех остальных, чья это штука, этим ли мыли Сквибса, но никто ее не признал. Вайфолд считает, что Джинни могла найти ее на дорожке и подобрать, или получила ее от человека, с которым разговаривала через ворота и который дал ей шампунь для Сквибса, как повод войти, а затем убил ее.

-- Нет, -- сказал я.

-- Почему нет?

-- Он бы забрал шампунь, убегая.

-- Вайфолд говорит, он мог не найти: во-первых, было темно, во-вторых, Джинни спрятала его зачем бы то ни было под юбку и два свитера, в-третьих, в этот момент появились Дэйв и Сэмми.

-- Ну, может быть, -- сказал я с сомнением.

-- Вайфолд говорит, что это особенный шампунь, он вообще не продается в Англии, только в Америке, и абсолютно невозможно проследить, как он оказался здесь. Там нет никаких отпечатков, которые могли бы помочь: все стерты, кроме моих и ваших.

Еще через день он сообщил:

-- Вайфолд сказал мне, что труднее всего распутать убийство, где всего один удар по голове. Он сказал, что дело остается открытым, но они уже занялись новым убийством -- девочка возвращалась с танцев, и на этот раз определенно она в том ужасном ряду, бедняжка... Счастье мое, Тим, что Дэйв и Сэмми вернулись не позже.

В один прекрасный майский день Алек, решив, что офису необходим глоток ласкового, свежего воздуха, распахнул окно, выходящее на фонтан. Свежий воздух, как и следовало, явился, но не ласковым ягненком, а свирепым львом, и разметал бумаги на столах.

-- Ураган какой-то, -- сказал я. -- Закрой, ради Бога.

Алек выключил шторм и обернулся с усмешкой.

-- Извиняюсь.

Мы покинули стулья и, согнувшись, точно крестьяне в поле, принялись собирать рассеянные труды. В поисках страницы номер 3 длинной сметы предполагаемой постройки спорткомплекса я испытал глубокое и неприятное потрясение в виде бледно-голубого листочка бумаги, вырванного из блокнота.

На нем были нацарапаны карандашом несколько слов, перечеркнуты извилистой линией и под ними написаны другие.

"Стройте свой замок не на песке" -- зачеркнуто; дальше шло "Сэнд-Кастл смыт приливом" и под этим "Не стройте свой дом на песке. Не делайте ставок на Сэнд-Кастла".

-- Что там? -- быстро спросил Алек, увидев листок в моей руке и протягивая свою. -- Дай глянуть.

Я помотал головой и, продолжая сжимать листок, закончил сбор документов, а когда порядок в офисе был восстановлен, велел:

-- Пойдем в комнату для посетителей.

-- Прямо сейчас?

-- Прямо сейчас.

Мы прошли в единственную на нашем этаже комнату, в которой можно было сохранить тайну, и я сказал без обиняков:

-- Это твой почерк. Ты написал заметку в "Что Происходит..."?

Он театрально вздохнул, осторожно улыбнулся и демонстративно пожал плечами.

-- Это я так, машинально царапал. Это ничего не значит.

-- Это значит, для начала, -- сказал я, -- что ты не имел права выносить сор из избы.

-- Да что я там вынес!

-- Ты написал заметку?

Из-под очков в золотой оправе блеснули голубые глаза.

Пойман с поличным.

Но, Алек... -- начал я.

Ну да.

А другие, -- спросил я, -- все те источники -- это ты?

Он

снова вздохнул, губы его искривились.

Это ты? -- повторил я, более всего на свете желая, чтобы он меня

опроверг.

-- Слушай, -- сказал он. -- Ну кому это повредило? Ну да, все те истории шли от меня. Я действительно сам их писал, как вот эту. -- Он ткнул пальцем на листок из блокнота в моей руке. -- И не читай мне лекций о нелояльности, потому что ни одна из них не причинила нам вреда. Наоборот, все выходило только к лучшему.

-- Алек...

-- Ну да, -- прервал он, -- но подумай, Тим, ну что понастоящему сделали эти статейки? Ну ясно, заставили всех понервничать, смех да и только, какие у всех были физиономии, но дальше-то что? Уж я-то позаботился, уверяю тебя. То есть я не с самого начала об этом думал, признаюсь, я просто хотел народ расшевелить, но из-за того, что я написал, мы теперь имеем систему безопасности, и лучшую, чем раньше.

Я слушал его с отвисшей челюстью.

-- И вся эта работа, что ты проделал с компьютером, обезопасив нас от мошенничества, это из-за того, что я написал. И у ребят из Ценных Бумаг нынче рты застегнуты на молнию и зернышка не проронят менеджерам по инвестициям. Я приносил пользу, понимаешь ты, а не вред.

Я стоял и смотрел на него, на плотную шапку рыжих кудрей, на сливочную веснушчатую кожу, на глаза, что подсмеивались надо мной восемь лет. Не хочу тебя терять, думал я; хочу, чтобы всего этого не . было, чтобы ты этого никогда не делал.

-- А как насчет заметки о Сэнд-Кастле? Что хорошего она сделала?

Он криво усмехнулся.

-- Рано еще говорить.

Я посмотрел на смятые каракули в своей руке и почти непроизвольно вскинул голову.

-- Ты собираешься сказать, -- произнес Алек, -- что я должен уйти.

Я посмотрел на него. Он был совершенно спокоен.

-- Я знал, что должен буду уйти, если кто-нибудь из вас меня раскроет.

-- И тебя это не заботит? -- оторопело спросил я.

Он улыбнулся.

-- Ну, как сказать. Я буду скучать по тебе, это факт. Но по работе... да я ведь говорил тебе, это не вся моя жизнь, как у тебя. Допустим, когда я пришел сюда, я любил свою работу. Мне очень хотелось стать банкиром, это ведь так великолепно звучало. Но если по чести, наверное, именно очарование меня влекло, а очарование исчезает, когда появляется привычка. Я вовсе не предан всей душой деланию денег... видишь, тебе я признаюсь честно, но никогда не думал, что смогу признаться себе.

-- Но ты хорошо справляешься.

-- До определенного момента. Мы уже это обсуждали.

-- Мне очень жаль, -- неловко сказал я.

-- Ну, мне тоже иной раз жаль, а другой раз нет. Я ведь столько лет не мог решиться, а теперь это от меня не зависит, так я даже чувствую облегчение.

Но... чем ты займешься?

Он

расплылся в невиннейшей улыбке.

Не угадаешь.

Так скажи сам.

"Что Происходит...", -- заявил он, -- предлагает мне полную став-

ку. -- Он полюбовался моим смятением. -- Я ведь написал для них порядочно.

Про других, не про нас, разумеется. Но чуть не в каждом выпуске есть что-нибудь мое, заметка-другая, а то и целая колонка. Они меня уже много раз звали, вот я и приду.

Я мысленно перелистал те дни, когда Алек, сбегав за шестью экземплярами, целый час после этого посмеивался. Алек, собиратель новостей. Алек, знавший все сплетни.

-- Они должны информировать массы, -- продолжал Алек, -- но им нужен кто-то, кто оценивал бы достоверность информации, а не так уж много коммерческих банкиров подходят на эту роль.

-- Да уж, -- сухо сказал я. -- Могу представить. Только скажи, намного ли будет меньше твой оклад?

-- Чуток меньше, -- бодро отозвался он. -- Но мой иконоборческий дух это переживет.

Я ходил из угла в угол, не в силах смириться с положением вещей.

-- Я подам заявление об уходе, -- сказал Алек. -- Так будет лучше.

Я без особой радости кивнул.

-- А ты объяснишь почему?

Он задумчиво смотрел на меня. Наконец сказал:

-- Если ты этого действительно хочешь -- да. А так -- нет. Можешь сказать им сам, потом, когда я уйду, если хочешь.

-- Чертов дурак! -- взорвался я, внезапно остро ощутив потерю. -- Контора без тебя сдохнет от скуки!

Он ухмыльнулся, давний мой товарищ, и показал на клочок голубой бумаги.

-- Я вам то и дело шпильки буду вставлять. Уж вы меня не забудете. И не надейтесь.

Три дня спустя Гордон удивленно сказал:

-- Вы знаете, что Алек уходит?

-- Я знал, что он об этом подумывает.

-- Но почему? Он хорошо справляется с работой, и вроде бы ему здесь нравилось.

Я объяснил, что Алек чувствовал себя не в своей тарелке и хотел сменить поле деятельности.

-- Странно, -- сказал Гордон. -- Я пытался его отговорить, но он уперся, как кремень. Он уходит через четыре недели.

Алек тем временем набросился на свою работу ревностно и рьяно, точно стараясь поскорей от нее освободиться, и в последние дни пребывания в офисе был дружелюбен, как никогда. С его души явно слетели оковы, и я несколько раз заставал его над блокнотом, в котором он что-то раздумчиво царапал, сияя ангельской улыбкой.

Оливер по моей просьбе прислал мне список заводчиков, посылавших в прошлом году своих кобыл к Сэнд-Кастлу, и я два или три вечера провисел на телефоне, выясняя насчет тех жеребят, о которых мы не имели сведений. Сам Оливер, когда я его спросил, откровенно сказал мне, что ему не хватает мужества, и я не мог его упрекать: наводя справки, я столько наслушался поношений, что уши у меня горели. В итоге оказалось вот что.

Пять жеребят родились внешне нормальными, но умерли в течение двух недель из-за внутренних дефектов.

Один жеребенок родился без одного глаза. (Уничтожен.)

Пять жеребят родились с деформированными ногами, деформации варьировались от сросшегося копыта до отсутствия половины ноги у жеребенка от Плюс Фактор. (Все уничтожены.)

Три жеребенка родились с частичной нехваткой одного или обоих ушей. (Все еще живы.) Один жеребенок родился без хвоста. (Еще жив.) Два жеребенка родились с деформированными мордами, что-то наподобие заячьей губы у людей. (Оба уничтожены.)

Один жеребенок родился с чудовищно деформированной головой. (Вышел из чрева с работающим сердцем, но не смог вздохнуть; умер сразу.)

Помимо этого жуткого списка еще четыре кобылы, отосланные домой жеребыми, впоследствии скинули; одна кобыла вообще не зачала; три кобылы еще не ожеребились (заводчики просто тряслись); и четырнадцать кобыл произвели на свет-живых и здоровых детенышей без каких бы то ни было дефектов.

Я показал список Гордону и Генри, которые потрясенно застыли, точно скорбя по великому скакуну, которым они так восхищались.

-- Будут и еще, -- неохотно сказал я. -- Оливер говорил, что тридцать кобыл, покрытых Сэнд-Кастлом в этом году, определенно забеременели. Некоторые из жеребят, возможно, будут нормальными... некоторые нет.

-- Есть ли способ узнать, нормально ли развивается зародыш? -- спросил Генри. -- Можно ли проверить кобыл и прервать развитие сейчас, до того, как уродец подрастет?

Я покачал головой.

-- Я спрашивал Оливера. Он говорит, что амниоцентезис -- так называется этот процесс -- у кобыл невозможен. Нельзя добраться до цели стерильной иглой, потому что весь кишечник на пути.

Генри выслушал это с отвращением немедика к медицинским подробностям.

-- Что означает, -- заключил он, -- что владельцы всех тридцати кобыл стимулируют выкидыши и потребуют деньги назад.

-- Да, я так думаю.

Генри печально понурился.

-- Такая беда. Такой позор. Если даже отвлечься от финансовых потерь, это истинная трагедия для Скачек.

Однажды Оливер позвонил утром.

-- Тим, мне нужно с вами поговорить. Кое-что случилось.

-- Что? -- опасливо спросил я.

-- Кое-кто предложил купить Сэнд-Кастла.

Меня хватил легкий шок, и я невидяще уставился на Алека, который, грызя карандаш, набрасывают в блокноте свое будущее.

-- Вы слушаете? -- забеспокоился Оливер.

-- Да. Зачем и за сколько?

-- Ну, он говорит, что хочет вновь тренировать его. Думаю, это возможно. Сэнд-Кастлу только пять. Думаю, он войдет в форму для скачек где-то в августе-сентябре, и уже в следующем году может победить как шестилеток.

-- Бог ты мой.

-- Он предлагает двадцать пять тысяч фунтов.

-- Гм, -- сказал я. -- Это много или мало?

-- По чести, это столько, сколько он стоит.

-- Я посоветуюсь со своим начальством, -- сказал я. -- В настоящую минуту слишком рано говорить "да" или "нет".

-- Я предупредил его, что должен получить согласие своих банкиров, но он требует ответа как можно скорее, потому что чем дольше волынка, тем меньше остается времени, чтобы натренировать его и выпустить на скачки в этом сезоне.

-- Да, -- понял я. -- Где он? Сэнд-Кастл, я хочу сказать.

-- Еще в Ньюмаркете. Но нет смысла держать его там дольше. Они ничего не могут найти. Говорят, просто не знают, что с ним. Подозреваю, что ждут не дождутся, когда я его заберу.

-- Ладно. -- Я прикинул в уме. -- Думаю, вы можете спокойно его забрать.

-- Я и собираюсь.

-- Прежде чем мы двинемся дальше, -- сказал я, -- вы уверены, что это добросовестное предложение, а не случайная прихоть?

-- Я получил от этого человека письмо, я говорил с ним по телефону, и, по-моему, он серьезен, -- ответил Оливер. -- Вы бы хотели с ним встретиться?

-- Видимо, да.

Мы уговорились предварительно на утро следующей субботы, и я чуть не забыл спросить, как зовут потенциального покупателя.

-- Смит, -- сказал Оливер. -- Мистер Дисдэйл Смит.

В субботу я отправился в Хартфордшир, и в голове моей, толкая и перебивая друг друга, теснилось множество удивленных вопросов, но вот кто по-настоящему был потрясен, так это Дисдэйл.

Он подъехал, когда я еще не вошел в дом, еще сжимал руку Оливера и говорил с ним о Джинни. Дисдэйл прибыл без Беттины, и первое, что он сказал, выбравшись из машины, было:

-- Привет, Тим! Вот это да, я и не знал, что вы знакомы с Оливером Нолесом.

Он подошел ближе, представился, обменялся рукопожатием с Оливером и добродушно похлопал меня по плечу.

-- Как дела, Тим? Как поживаете?

-- Прекрасно, -- кратко сказал я.

Оливер переводил взгляд с меня на него.

-- Вы уже знакомы друг с другом?

-- Что значит -- уже? -- спросил Дисдэйл.

-- Тим -- мой банкир, -- озадаченно пояснил Оливер. -- Это его банк, "Эктрин", дал деньги на покупку Сэнд-Кастла.

Дисдэйл ошарашенно вытаращился на меня и потерял дар речи.

-- Вы не знали? -- спросил Оливер. -- Разве я не упоминал?

Дисдэйл решительно помотал головой и наконец обрел голос.

-- Вы просто сказали, что приедет ваш банкир... У меня и в мыслях не было...

-- Ну, да это неважно, -- сказал Оливер. -- Если вы знаете друг друга, мы просто сэкономим время. Пойдемте внутрь. Там нас ждет кофе. -- Он провел нас через свой безукоризненный дом в гостиную-контору, где на рабочем столе стоял поднос с дымящимся кофейником.

Четыре недели прошло с тех пор, как Оливер лишился Джинни, но для меня это было первое возвращение, и я пронзительно ощутил, что она еще жива. И сейчас я упорно ждал, что она вбежит в комнату, обнимет меня, радостно поздоровается, смешливо прищурив глаза. Я так живо чувствовал ее присутствие, что первое время не особенно вслушивался в то, что говорит Дисдэйл.

-- Лучше будет кастрировать его, -- говорил он тем временем. -- Для меринов есть хорошие призы, особенно за границей.

Инстинктивный ужас Оливера понемногу уступал место безнадежному отчаянию.

-- Слишком рано об этом говорить, -- сказал я.

-- Тим, взгляните в лицо фактам! -- напирал Дисдэйл. -- В данный момент времени этот жеребец -- просто ходячая бомба. Я потому за него кое-что предложил, что я в какой-то мере игрок, вы знаете, и я питаю к нему слабость, в чем бы он ни был грешен, потому как он столько выиграл для меня в тот день, в прошлом году, когда мы все сидели в моей ложе в Аскоте. Ну, вы же помните?

-- Само собой.

-- Он мне жизнь спас.

-- И частично под влиянием того дня, -- кивнул я, -- "Эктрин" ссудил на него деньги. Когда от Оливера поступила заявка, именно потому, что Генри Шиптон -- наш председатель, если помните, -- а также Гордон и я видели эту лошадь в действии, именно потому мы серьезно отнеслись к предложению.

Дисдэйл понимающе закивал.

-- Однако какой сюрприз! -- сказал он. -- Жаль мне вас и Гордона. Жаль то есть, что это именно ваш банк так пострадал. Я, конечно, читал в газетах про жеребят-уродцев, это, в первую очередь, и подтолкнуло меня купить Сэнд-Кастла, но там не говорилось, какой банк...

У меня мелькнула мысль, что Алек мог бы и это упущение поставить себе в заслугу.