проводятся иначе.
лицо Грызина оставалось жестким, словно высеченным из твердого дерева.
Строкач рассыпался:
ради Бога. Но поговорить так или иначе придется.
собрались было к приятелю пропустить по рюмочке. Он, бедолага, тяжел на
подъем. У нас и коньячок с собой.
будем терять времени по дороге.
взглянул на плотно зашторенные окна Сутина.
убедился, что Мерецков виртуозно умеет уклоняться от прямых ответов на
вопросы, при этом оставаясь издевательски-корректным. Вообще, складывалось
странное впечатление, что майору абсолютно безразлично, что говорит
Мерецков. Это заметил и сам допрашиваемый, поначалу обрадованный, но чем
дольше тянулся допрос, все более начинавший беспокоиться. Казалось,
Строкач вовсе не нуждается в ответах на свои вопросы.
спрашиваете? Что ли я сам на себя срок подниму? Просто даже обидно, что вы
меня за дешевку держите. Уж и не знаю, кем надо быть, чтобы на это
рассчитывать.
рот не клади. А тут вы предлагаете, чтобы я вам горло подставил. Значит,
рассчитываете на что-то другое. Скорее всего, придержали меня, чтобы
провести какую-то там вашу операцию. Верно? Сами вы в противозаконных
деяниях участия принимать не станете, а значит, приняли вы меня с подачи
этого безногого ублюдка. Выводы ясны? Я так и знал.
дороже, а вычислить, где в конце концов вы объявитесь, я пока еще и сам в
состоянии, пусть вы и невысокого мнения о моих умственных способностях.
не видел. С другой стороны, я не намерен смотреть сквозь пальцы на еще
одно убийство. Может быть, пора остановиться, Константин Петрович? И
хорошо, если бы вы надумали поделиться информацией, ведь не своими же вы
руками...
еще не дошло, что на понт меня не взять и без фактов со мной говорить не о
чем? Я ведь и сам юрист. Одним словом, товарищ майор, эту встречу вы
проиграли.
нравится происходящее. Поднявшись со стула, подошел к окну, отодвинул
штору и выглянул на улицу. Затем распахнул створку, всматриваясь в
оживленное движение под окнами, словно пытаясь найти там ответы на
вопросы, которые игнорировал собеседник. Но в кабинет ворвались лишь
слитный шум машин и запах бензинового выхлопа. Поморщившись, Строкач
захлопнул окно, уселся за стол и занялся бумагами.
же прокурора! - голос его сорвался.
какая камера? Сию минуту заканчиваем. - Строкач убрал в сейф бумаги и
снова встал. - Но нам необходимо провести маленький следственный
эксперимент. Дело в том, что одна пожилая особа опознала в вас грабителя.
придется поехать в больницу к этой даме. Не горячитесь. Если на очной
ставке она вас не опознает, а я лично в этом почти уверен, вас отвезут,
куда скажете...
золотистого спаниэля время от времени вывозил его на природу. В конечном
счете, за это он был благодарен псу: в кои веки выпадает оказия проветрить
легкие и душу.
сосредоточенно рыл ямы под кустами и на берегу - чуял подземные ходы
мелких грызунов. Именно чувствительный нос и привел рыжего горожанина к
такой находке, которая привела в ужас его хозяина, человека многоопытного
и повидавшего на своем веку разное. Увидев то, что показалось в рытвине,
сделанной спаниэлем, он тут же оттащил пса за ошейник, едва сдерживая
тошноту, и почти бегом, волоча за собой упирающегося приятеля, удалился.
одет был в турецкие трикотажные трусики, которыми завалены все рынки.
Правая рука по локоть отсечена ножом - скорее, тупым. На коже левой -
кольцевая вмятина от браслета часов. По характерному рисунку можно было
предположить, что браслет - золотой, плетеный, тесноватый для погибшего.
Тело было усеяно многочисленными следами порезов.
именно водки, не забывая, однако, закусывать икрой и балыком, что
указывало, по крайней мере, на то, что искать его следовало в весьма
определенном слое населения. Голова была отделена острым орудием с длинным
лезвием - одним сильнейшим ударом.
вели не только представители власти.
Во всем ее облике преобладала какая-то смесь вялости и непроходящего
испуга, изредка сменявшаяся беспорядочными суетливыми движениями. Говорила
она почти беззвучно, словно силы покидали ее, и звук голоса напоминал
шелест пересохшей архивной бумаги.
старых изданиях, экспериментировал на кухне - все эти забытые рецепты,
пытался создать что-то новое... Много публиковался в печати, с книгой дело
двигалось мало-помалу. Алексей, если брался за что-либо, отдавался делу
целиком, вот как с этими катакомбами. И совершенно был чужд всякой
корысти. Как могла так поступить эта Вострикова!.. Она же его оскорбила.
Ведь у него рак был, он страдал... Какие гонорары?.. Он остатки сил
тратил. У него даже башмаков приличных не было, стыдно сказать. За день до
гибели купили... а то бы и похоронить не в чем. Разве это жизнь? Все на
нервах...
мерцал сероватый, безжизненный свет, Мерецков почти сразу потерял
ориентировку. Все казалось одинаковым - от осклизлых стен до нависающих
потолков, покрытых крупными каплями влаги и известковыми натеками. Туннель
сузился настолько, что, казалось, со встречным не разминуться. Перед
Мерецковым и позади него шагали два конвоира - смахивающий на шкаф верзила
со стертым, как бы расплющенным лицом, и вертлявый коротышка, походивший
на игрушечный скелетик из тех, какие некогда было модно вешать на лобовом
стекле машины. Скелетик поигрывал здоровенным револьвером.
Наконец воздух потеплел, в боковых проходах ползали отблески света, стали
показываться какие-то смутные фигуры, казавшиеся Мерецкову безусловно
зловещими.
звуками, напоминающими кабанье похрюкивание, и тем не менее это были
слова, относившиеся к пленнику. В них явно слышалось удовлетворение.
хаживать под конвоем, но там конвой был связан требованиями законов и
устава. Здесь же и думать не приходилось ни о каких гарантиях, кроме одной
- при малейшем подозрительном движении гарантирована пуля в затылок.
невозможно было привыкнуть, ведь уголовный мир дневной поверхности давно и
безоговорочно был в подчинении у Мерецкова, и иного он не допускал. Если
он выберется - война, война этому отребью, устроившему ловушку, война до
тех пор, пока в подземных норах не останется ни одной крысы.
пламенем камина, восседал носатый брюнет в потертой одежде. Волосы его
слиплись сосульками, лицо было совсем молодое, но кожу покрывали морщины,
забитые белесой пылью. Взгляд был издевательский и насмешливый.
чувствовал себя подземным царьком... да и конвоиры ловили каждое его
движение.
задевая головою свод. В глазах его светилась какая-то одержимость, это
были глаза человека больного и крайне опасного, а главное - Мерецков
где-то уже видел их раньше, но где - не мог вспомнить. Эта скользящая