склепе. Странно, но меня совсем не тянуло узнать, что именно. Я чувствовал
страшную усталость - Смерть, царившая в этом городе, не отпускала меня ни на
час.
осторожно поднять на шинелях, и только огрызнулась, когда я попытался
попрощаться. На всякий случай я дважды повторил адрес гостиницы мамаши Грилье,
после чего откланялся и неторопливо пошел прямо по свежим следам - к воротам.
праздничной. Спешить было некуда. Спустившись вниз, я выслушал подробный рассказ
мамаши Грилье о том, сколько усилий требуется, дабы граждане постояльцы
чувствовали себя как дома, а также ее соображения, что именно следует делать с
проклятыми спекулянтами, из-за которых не купишь ни хлеба, ни сахара.
Соображения оказались весьма продуманными, включая установку "национальных
бритв" напротив каждой булочной и конфискацию всего имущества, движимого и
недвижимого, у тех, кто посмеет завысить цены хотя бы на один денье. При этом
достойная хозяйка орудовала спицами особенно истово, а я все пытался понять, что
именно она вяжет. Спросить, однако же, так и не решился, а мадам Вязальщица,
очевидно, почуяв во мне родственную душу, поделилась своим соображением на
весьма важную и щекотливую тему. Оказывается, в последнее время мамаша Грилье
начала постепенно разочаровываться в "национальной бритве". По ее мнению,
"бритье связками" теряло свой воспитательный характер, превращаясь в
обыкновенную рутину. Вздохнув, мадам Вязальщица припомнила славные деньки, когда
гильотины еще не было, и врагов Нации просто вешали на фонарях. Преимущество
фонаря перед "бритвой" состояло, по ее мнению, в том, что в первом случае
граждане сами принимают участие в расправе над аристократом или спекулянтом,
превращая казнь в настоящий народный праздник. В августе 1789-го она, гражданка
Грилье, лично воткнула в рот какому-то откупщику, которого уже поднимали на
фонарь целую охапку сена. Дергавшийся в петле откупшик с сеном в зубах стал
поистине украшением улицы.
была готова беседовать на столь близкую ее душе тему бесконечно, но я,
воспользовавшись секундной паузой, поинтересовался у гражданки Грилье, далеко ли
отсюда кафе "Фарфоровая голубка".
сине-бело-красным. Оказывается, "Фарфоровую голубку" в Париже знает каждый
патриот. В этом кафе собираются истинные друзья народа - якобинцы, а находится
сие заведение аккурат в секции Пик, которая выдвинула в Конвент самого
гражданина Робеспьера. Мое желание выпить кофе в таком месте, похоже,
окончательно убедило ее в моей полной благонадежности.
портретов Гольбаха и Бюффона красовались яркие плакаты с изображением дюжих
санкюлотов, поражающих гидру контрреволюции. Свободное пространство украшали
надписи, выполненные от руки, весьма различного содержания. Самым невинным было
обещание некоего Жака свернуть шею "поганому уроду" гражданину Люлье. Часть
надписей оказалась закрашенной, но поверх уже ползли новые руны.
столиками, ожесточенно дымила трубками и громко обменивалась репликами. Вначале
показалось, будто в славном заведении происходит какая-то грандиозная ссора, но
я быстро понял, что это попросту привычная среди истинных якобинцев манера
разговора.
поверхность вблизи оказалась, как и говорит астрономия, изрыта изрядными
кратерами и бороздами), толпилось с полдюжины "патриотов". Один из них держал в
руках газету и что-то читал вслух. Бросив беглый взгляд, я заметил, что газета
именуется "Отец Дюшен". Невольно подумалось, что поклонники листка гражданина
Эбера случайно обнаружили в своей компании грамотного и теперь спешат узнать
свежие новости.
патриотов готовится здесь в огромной кастрюле, и с сожалением вспомнил заведение
Прокопа. Впрочем, кофе меня не интересовал. Зато сам я сразу же привлек всеобщее
внимание. Похоже, в подобном месте собиралась лишь "своя" публика.
взгляды. Случайно оглянувшись, я заметил, что и луноликий хозяин разглядывает
мою скромную персону самым беспардонным образом. Впрочем, уловив мой взгляд, он
поспешил отвернуться.
прокашлялся, словно актер перед ответственным монологом. Чтец замолк, и вся
публика воззрилась на меня.
посещаемое истинными якобинцами, - тут я сделал легкий полупоклон в сторону
слушателей, - этот оплот патриотов из секции Пик, время от времени навещает враг
Нации и Республики, шпион, авантюрист и провокатор барон де Батц?
хозяина раскрылся подобно гигантскому кратеру.
Франсуа Люсон, который проживает в гостинице "Друг патриота", что на улице
Серпант. Прошу передать ему это при первой возможности.
прежнего. "Патриоты" переглядывались, кое-кто усмехался, но в основном в глазах
светилось любопытство.
запомнят и, без сомнения, расскажут остальным. И уж, конечно, найдется добрая
душа, которая передаст все барону. Ему опишут мою внешность, а у матерого шпиона
должна быть неплохая память на лица...
читавший "Отца Дюшена", ухмыльнулся не без злорадства. - Однако же обещаем, что,
как только де Батц будет арестован, мы передадим ему ваши слова. Кстати, где вы
квартируете?
вновь ухмыльнулся:
случилось. Чтение листка гражданина Эбера продолжилось, а я, сочтя свой долг
выполненным, допил кофе и, не торопясь, пошел к выходу. У самых дверей я
обернулся - и заметил растерянный, полный недоумения взгляд хозяина. Похоже, я
старался не зря.
Объясняться не хотелось, но появление стражей порядка в заведении мамаши Грилье
меня совершенно не устраивало. Итак, я велел кучеру ехать на улицу Сент-Андре.
По дороге я пытался составить более или менее убедительное объяснение
случившегося на кладбище Дез-Ар, но ничего путного в голову не лезло.
притащили двоих карманников, которые громко орали, утверждая, что они брали
Бастилию, а посему невинны и неподсудны. Изрядно потолкавшись в небольшой
приемной, я наконец поймал за фалды какого-то чиновника, пробиравшегося к выходу
с изрядной кипой бумаг под мышкой. Говорить со мной ему очень не хотелось, но я
не ослаблял хватки и вскоре узнал, что "кладбищенским делом" занимается комиссар
Сименон.
которой занимал огромный стол, заваленный бумагами. Гражданин Сименон оказался
под стать столу - столь же огромен и квадратен. На загорелом лице грозно
топорщились прокуренные до желтизны усы. Громадная лапища сжимала
неправдоподобно маленькое перо, которым комиссар водил по бумаге. Рядом высилось
громоздкое чугунное пресс-папье, способное напугать самого отъявленного злодея.
после чего мне было велено убираться ко всем чертям и не мешать занятым людям
работать. Но я не убрался и поспешил представиться. Гражданин Сименон произнес
нечто вроде "гм-м" или "хм-м" и начал медленно приподниматься.
человека, как я, но я собрался с силами и остался на месте. Наконец гражданин
Сименон вздохнул, вновь присел и кивнул на табурет, сиротливо стоявший посреди
комнаты.
ли, только что выписывал ордер на ваш арест. Любопытно выходит, а?
писанины. Внезапно вид усача стал сердитым, даже грозным.
для изъяснения обстоятельств дела связанного с покушением на убийство, равно как
с нарушением имущественных прав?
покорность и готовность к "изъяснению". Комиссар мне понравился, его усы - тоже
а обращение "сударь" - в особенности.
предъявленном обвинении. Усы гражданина Сименона стали дыбом.
обвинения состоит в том, что вы совместно с девицей Тома...
гражданина Вильбоа, и сие покушение не увенчалось полным успехом по причинам, от
вас никак не зависящим. Кроме того, вы совместно с вышеизложенной девицей
преступно торговали телами законно умерших госпо... э-э-э... граждан, с
разрешения муниципалитета имевших временное пребывание в мертвецкой кладбища
Дез-Ар. Я с облегчением вздохнул - бедняга Вильбоа жив. Но остальное мне никак
не понравилось. Похоже, дела "девицы Тома" плохи.
внимание на нижеследующее пояснение, которое прошу всенепременно занести в
протокол...
упростил. С гражданином Вильбоа мы встретились в кафе "Прокоп", где
"вышеизложенный Вильбоа", находясь в состоянии глубокой меланхолии, якобы
Володихин Дмитрий
Буркатовский Сергей
Посняков Андрей
Конан-Дойль Артур
Лукин Евгений
Доценко Виктор