Чтение 18–й страницы книги ~Бастард~

руками взялся за поля своей роскошной шляпы и в глубоком поклоне стянул ее
с плеч вместе с головой.

Станко потерял над собой власть. Не видя и не соображая ничего,
влекомый одним-единственным желанием - бежать, он рванулся прочь.

- Стоя-ать!

Призрак продолжал раскланиваться, пока на гати кипела борьба. Илияш
стал втрое, вчетверо сильнее; он сдавил Станко горло, у того помутилось в
глазах, он ослабел - и был плашмя брошен на гать, лицом в тину, и,
ухитрившись повернуть голову, видел, как призрак, не переставая кланяться
и приседать, подходит ближе, ближе, вплотную, как его страшное лицо
сливается с бледным лицом упавшего на колени Илияша, как потом отделяется
- с другой стороны, и, пройдя сквозь путников, как нож сквозь пену,
удаляется, бормоча непонятные жалобы, невнятные просьбы...

Илияш, оказывается, вовсе не стоял на коленях. Он стоял, по колени
уйдя в трясину, и продолжал медленно, медленно погружаться.

- Илияш... - прошептал Станко.

- Тяни, - отозвался тот сквозь зубы.

Утром они вышли на твердую землю, и Станко сразу же лег, окунувшись
лицом в небольшое озерцо. Ему вдруг стало все равно, жив князь или умер,
взойдет солнце или не взойдет никогда - лишь бы никто не мешал, лишь бы
лежать и лежать так вечно, изредка хватая ртом воздух...

Илияш тяжело опустился рядом.

- Ну, все, дружок, - в голосе его не было обычных насмешливых ноток,
это был голос смертельно усталого человека. - Ты многое видел... Ты многое
понял... Теперь подумай. "Жадные пасти" людей жрали-пожрали... Люди сами
друг друга резали, как свиней на бойне, в крови купались... Этот, что на
болоте, тоже проклят за что-то, нет ему покоя, и не будет, верно... А
теперь еще ты убивать идешь.

Илияш выжидательно замолчал. Станко поднял голову; по щекам стекали
грязные потеки воды.

- Это как же понимать? - поинтересовался он медленно. - По-твоему,
зарезать невинного человека, ребенка или женщину, и убить князя Лиго - это
одно и то же?!

Илияш вздохнул:

- Видишь ли... Тот, кто убивает, всегда убежден, что поступок его
оправдан и свят.

Станко вытер лицо и поднялся. Илияш остался сидеть и смотрел на него
снизу вверх.

- Вот как ты заговорил, - процедил Станко, пытаясь стряхнуть и боль,
и слабость, и безразличное оцепенение. - Вот как... Да если не убить
убийцу, он же обязательно снова кого-то убьет!

- Да, - отозвался Илияш устало.

- А если война... Если на тебя - с мечом, то ты что же... с
колокольчиком?!

- Да, - снова повторил Илияш. - Но причем здесь ты и при чем здесь
князь? Он тебе лично ничего не сделал, он тебя не трогал, он вообще о
тебе... ничего и не знает...

- Сдался ты, - горько сказал Станко. - Сдался... У тебя ведь тоже к
князю счет, я знаю! Я вижу, как ты вздрагиваешь, когда я его поминаю...
Тайна твоя, молчишь - и молчи... Но ты же сам хотел, чтобы я добрался до
замка! Золото - золотом, но ты же хотел! А теперь... Не благородство
какое-то фальшивое, а трусость в тебе говорит...

- Очень интересно, - проронил Илияш со вздохом, - кто из нас струсил
сегодня ночью?

Станко осекся. Пробормотал зло:

- Я трушу, но я же делаю... Я же иду! Я же...

На него вдруг навалилось нестерпимое, неудержимое желание вернуться.
Он увидел трактир; он увидел улыбающихся людей на улицах, Вилу, детишек на
куче песка, огонь в печурке, пиво на столе, свежий хлеб... Добрые духи,
только вы знаете, как в этот проклятый момент Станко хотелось вернуться!

- Я иду! - сказал он непривычным, слишком тонким и ломким голосом. -
Я иду, и пусть он... дрожит... Я убью... Он...

Илияш печально покачал головой, и Станко взорвался:

- Он мерзавец! Ничтожная мразь! Жеребец поганый! Грязный похотливый
козел! Кобель, кобель! Трус! Женщину обидеть... Это он мастак! А вот пусть
встретится с мужчиной, блудливый вонючий кобель!

Он кричал, брызжа слюной, и Илияш отвернулся, и черный поток
ругательств тек над его головой, над озером, над стенами камыша... Потом
Станко выдохся, и в наступившей тишине Илияш проронил:

- Через шестнадцать с половиной лет некая женщина по имени Вила
скажет то же самое своему сыну... Твоему сыну, Станко. И отправит его
убивать отца... Тебя, Станко, если ты до той поры не сгниешь у князя в
темнице.

Станко лишился дара речи. По поверхности озерца пронеслась стая
водомерок.

Илияш поднял голову, и ни тени смеха не было в его широко раскрытых
глазах.

- Вила, - сказал Станко, но не услышал своего голоса, - Вила, -
повторил он громче, - Вила - моя жена! - наконец выкрикнул он, вкладывая в
свои слова всю ярость, на которую был способен. - Я женюсь на ней, ясно?!
Она любит меня, а я люблю ее!

- А если ты забудешь ее, а если ты встретишь другую... - начал было
Илияш, но Станко перебил его, взревев:

- Она меня любит, любит, любит! А ты...

Он хотел придумать оскорбление пообиднее. На секунду стало тихо, и
Илияш сказал с кривой усмешкой:

- Цена ее любви - две серебряных монетки. Две моих кровных, честно
заработанных монетки.

Молчание длилось долго. Дунул ветер со стороны болота, принес
опротивевший запах тины. Илияш наклонился над озерцом и неспешно,
аккуратно принялся умываться.

- Ты... - прошептал Станко ему в затылок, - ты что такое сказал, а?

Илияш поднял голову, вытирая лицо:

- Я заплатил ей. Я купил ее для тебя. Я это сделал потому, что...

Самый свирепый бык не мог бы сравниться норовом с разъяренным Станко.

Илияш отбивался. Уворачиваясь из-под мощных, не особенно точных
ударов, он выкрикивал Станко в лицо:

- Дурак! Дурак! Да я это сделал для тебя! Мне это надо?! Ради тебя,
дурень! Да погоди ты!..

Станко сопел и напирал. На него накатило; он снова не видел ни неба,
ни травы, он только напирал и наступал, и браконьер шлепнулся-таки в
озеро, и Станко кинулся на него сверху - но холодная вода отрезвила его.

- Дурак, - бормотал мокрый Илияш, отползая и отряхиваясь, -
мальчишка... На смерть ведь идешь, почти верную смерть, неплохо было бы
стать мужчиной... Мужчиной, сопляк! Чтобы хоть понять, что же это такое...

Станко с трудом поднялся, подобрал с травы меч и заплечный мешок, не
оборачиваясь, пошел прочь - назад, к болоту, к гати.

- Куда? - безнадежно кричал ему вслед Илияш. - Погоди!

Идти по склизким бревнам при свете дня было легче и удобнее. Он
шагал, стиснув зубы, и твердо знал, что браконьер зачем-то соврал.

- Вот и хорошо, - рассуждал Илияш, а он, как на зло, спешил следом. -
Вот и ладно... Любит она тебя, конечно же, любит! Ох и напьюсь на вашей
свадьбе... Ох и напьюсь, Станко! За тебя, за нее, за ваше счастье... Я
ведь хочу, чтобы ты был счастлив, Станко. Честно, хочу. Ты мне чужой
человек - а только привязался я к тебе... Чем убивать людей - лучше людей
рожать, это старая истина, и доказывать не надо...

Станко до боли закусил губу. Каждый шаг удалял его от цели, а ведь
пройдено так много, осталось так мало... Неужели это правда? Неужели он,
Станко, возвращается, оставив князю жизнь?

Он замедлил шаг, и Илияш, заметив это, засуетился:

- Нет, если ты захочешь князя зарезать - это пожалуйста... Потом. Дом
заведете, хозяйство... Нечего Виле в трактире прислуживать, пусть детей
растит... А когда дети подрастут - тогда пожалуйста, Станко, за меч, и
вперед - по князеву душу... Верно?

Станко шагнул еще и остановился. Илияш занервничал:

- Ну, в чем дело? Снова на гати ночевать? Пошли, пошли, через
недельку дома будем, на перине, у огонька...

Станко стиснул свой меч и обернулся:

- Хватит.

И двинулся прямо на Илияша, тот едва успел уступить дорогу:

- Эй, эй! Ты же хотел с Вилой сначала... Разобраться же надо, а вдруг
я правду сказал?!

Не останавливаясь, Станко проговорил, едва разжимая губы:

- Врешь ты. И сейчас врешь. Я женюсь на Виле! Увидишь, женюсь... Дети
будут, и все... Только потом. Я князя убью, а потом, ладно уж, напивайся
на свадьбе...

Илияш, кажется, поперхнулся.

До замка оставалось три дня пути, и путники двигались прежним
порядком - браконьер впереди, за ним Станко. Но в обычный ритм вкралась
ошибка - Илияш молчал.

Он замолчал, когда они покинули гать; он не пел, не свистел, не
бормотал про себя и не бранился со Станко - просто молчал, безразлично,
мертво. Станко, прежде устававший от браконьеровой болтовни, теперь
радовался каждому его "да" или "нет".