нежного мха, стволы платанов, и стайка пестрых птиц, пересвистываясь,
сопровождала всадников, внося веселое оживление в пейзаж - и ничто внешнее
уже не могло помочь Аннабель совладать с нервной дрожью, и оставалось
только держаться, держаться из последних сил, так, чтобы никто посторонний
не мог заподозрить душевных мук и метаний под панцирем королевского
спокойствия... Это было почти невыносимо.
тяжелейшие тренировки у Эльриха Тана, первого меча Конкордиума, и
странная, ни на что не похожая учеба у Дракона... и, может быть, это сила
и искусство Дракона направляли ее меч... как сила и искусство чужаков
направляли меч того оборванного мальчика... Мысли об этом тоже были
невыносимы. И, как дрожь, их следовало сдерживать хоть из последних сил.
нагнетая воздух в самодельный горн. Когда Дима вошел, Архипов как раз
вынимал длинными кузнечными клещами из горна белую от жара трубу. Подержав
ее секунду на весу, он стал небыстро погружать ее одним концом в ведро с
машинным маслом. Звук был - как от дисковой пилы, напоровшейся на гвоздь.
Фонтан масляного дыма и пара ударил вверх. Наконец, вся труба погрузилась
в жидкость и багрово светилась там, остывая. Подождав немного, Архипов
вынул ее, черную, маслянистую и дымящуюся, и вернул в горн. Вспыхнуло
желтое пламя. Через несколько секунд он ее поднял - труба светилась
темно-вишневым светом - и замер, ожидая, когда свечение погаснет. И после
этого бросил с грохотом на железный лист, где в беспорядке валялись такие
же и всякие прочие серо-сизые детали. Потом выключил вентилятор, обтер
руки о фартук и повернулся к Диме.
опорожнил сумку и Татьянин рюкзак.
орешки, и бутылочки тэтэшных - лежали частью россыпью, а частью уже в
снаряженных обоймах.
этом... но явно не последняя. А с другой стороны, идти тебе домой, быть
там одному - не стоит. В общем...
кому-то-там-наверху нужно, чтобы сегодняшний приход тьмы я встречал в
архиповском доме? Господи, какая разница, сказал внутри него кто-то
прерывающимся голосом, какая разница, случайно это или преднамеренно, если
сегодня уже все может быть кончено? Идут, может быть, самые последние
часы, а ты сидишь зачем-то в этом чаду и размышляешь о ненужном... Он
заставил голосок заткнуться и прислушался к организму. Страх не давил.
Лежал себе где-то на дне и лежал, тяжелый, да, но тихий - как утонувший
кит. Но ведь и правда - последние часы... и прожить их следует так, чтобы
не было мучительно больно... В ответ на цитату заныли, застонали раны.
Сволочь паук, хуже рыси...
светло.
всосался.
тебе столько всего завязано...
часов в восемь придет - тут уж ты ее одну никуда не отпускай. А сам
вздремни, как удастся. Ночь будет лихая. Сколько уже не спал?
руке - килограммов шесть. Сплошное железо.
начисто отшибало.
только передерни...
задерживаться.
начатых закончить бы...
несколько раз - не было сил сопротивляться сну, но и уснуть - тоже не было
сил. Стараясь не потревожить Татьяну, он высвободил левую руку и поднес к
глазам часы. Две минуты одиннадцатого... И тут же за стеной хрипло
заворчали ходики. Звук был мерзкий.
пора? По-ра. Бессмыслица... Чуть только задержаться на чем-нибудь,
присмотреться - все бессмыслица. Становится бессмыслицей. Хотя только что
было наполнено смыслом. И даже преисполнено. Смыслом. Смы-сло. Нет такого
слова.
раз пригубить, и то не каждому. Может, именно потому, что на раз и
пригубить...
- Ох, как сразу сердце у тебя застучало...
кого-нибудь...
крепко держать, я же дурная...
такое, чего никогда еще с ним не происходило. Он исчез. Он, Дима, человек,
мужчина - перестал быть здесь и сейчас, и никакими словами нельзя было
назвать то место и ту сущность, в которых он оказался. У него не было тела
- и был миллион тел. Все чувства разом овладели им, будто плеснули все
краски, будто заиграли во всю мощь все инструменты огромного оркестра...
Это был долгий миг, за который можно успеть познать весь мир, и лишь
потрясение не позволяет использовать его с этой благой целью. Но, наконец,
и этот миг прошел, и Дима вернулся в свое расслабленное тело, с новой
остротой ощущая нежное чужое тепло...
краю раскладушки и тонкой рукой гладила его лицо. За стеной слышались
голоса.
что времени прошло всего ничего.
проник желтоватый свет лампы - и глубокий уверенный голос Фомы Андреевича.
полыхает, и нет спасения. Второй такой год подряд идет, а будет и третий,
Никитин Юрий
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Флинт Эрик
Пехов Алексей
Акунин Борис