воздух, более плотный, чем вода для рыбы. В желудке словно нес
тяжелую льдину, от нее шел холод и просачивался во все части
тела. Он с усилием бил крыльями, взмывал выше, заставлял себя
носиться из стороны в сторону, но страх хоть и не поглощал с
головой, как бывало раньше, но не исчезал, по телу бегают
острые колючки, он страшился смотреть вниз.
стала серой, он заставил себя неотрывно смотреть вниз.
Необычная четкость сперва больно ударила в мозг, стало жутко,
различал даже черепки от горшков, затем с востока по земле
вдруг пошла оранжевая волна, словно на сушу наступало море
расплавленного золота.
другим глазом, приходится то одним, то другим, такие уж теперь
у него глаза, птичьи, от ужаса и странного восторга перья
встопорщились, а из горла вырвался клекот.
светом, луна вышла из-за тучи, теперь он мог отличить одну
сосновую иголку от другой, и от этого стало жутко, ведь с этой
высоты весь город не больше маленького села, а за ним поля,
речка, далекий лес, в котором видит не только каждое дерево, но
каждую сосновую шишку, каждый желудь, что горит в свете луны
как капелька расплавленного золота...
тоскливая мысль, -- а я все трушу. Неужели признак ума прежде
всего в трусости? Неужели только дураки храбрые, а мудрец
трус?"
рискуя разбить голову о небесный купол, из-за края земли
выглянуло оранжевое солнышко, умытое, чистое, свеженькое, такое
молодое, что ему захотелось помчаться туда и ухватить его в
ладони.
тень, на миг перекрыв его, совсем крохотную. Настолько быстрая,
что он не успел понять, птица ли пролетела над ним, хищный ли
зверь, вроде огромной летучей мыши, или гад, вроде Змея
Горыныча...
мысли, что и выше ширяют странные звери, о которых не знают ни
поселяне, ни мудрецы, ни самые древние книги...
после страшноватой тени начинает прижиматься к земле. Вроде бы
стремится к одиночеству, что присуще мудрецам, но среди люда
защищено...
городом, там внизу была еще глубокая ночь, только прокричал
одинокий петух, предвещая скорый восход. В холодном утреннем
воздухе чувствовались тонкие теплые струйки с запахом
древесного угля, свежего хлеба, даже ощутил едва слышный аромат
свежесдоенного молока.
прошелся на уровне крыш, заглядывая сверху в окна. Везде темно,
но его глаза видели четко, хотя не различали цветов.
окно, где в глубине комнаты на стене висела старая полка.
Посуда на столе пощербленная, Олег сразу ощутил ужасное
запустение, уныние, а пыль на книге ясно говорила, что хозяин
либо умер, либо... Скорее всего, умер, такие книги не кладут на
полку для посуды.
проем, ухватил зубастым клювом, и вскоре уже торопливо несся к
постоялому двору. Стараясь не выронить тяжелую книгу, он
примерился к распахнутому окну, в последний миг сложил крылья,
собрался в ком, больно ударился макушкой, ободрал локти, но
проломился через оконный проем, перекувыркнулся через голову.
портки, почему-то до коликов захотелось есть. Деревянный
переплет манил, и он, вздрагивая от холода, жадно раскрыл
книгу.
испытывал угрызений совести. Может быть, потому, что усердно
вглядывался в полустертые значки, ведь это самое важное для
мыслящего человека, не мелочи вроде еды, одежды, обуви...
если бы они были из перепрелой бересты. Значки почти стерлись,
он всматривался до рези в глазах, поворачивал так и эдак, чтобы
косые лучи утреннего солнца выявили если не следы чернил, то
хотя бы вмятины на тонкой коже.
городе наверняка есть два-три колдуна, что горами не двигают,
но могут заставить проступить стертые буквы. Это не учить, даже
сами могут что-то узнать мудрое...
зримыми волнами вкатывался холодный свежий воздух, еще не
загрязненный дыханием людей и животных. Пахло свежим хлебом,
явно булочник повез полную телегу на базар.
На него оглядывались, кто-то указал пальцем. Олег на всякий
случай пригладил волосы, торчат, как у взъерошенной птицы
гребень, и без того красные, всяк оглядывается. Книга в
заплечном мешке похлопывала по спине, твердый латунный переплет
чувствуется даже сквозь толстую волчовку.
сперва толкали, потом он ощутил, что двигается тоже к центру.
Где не только башня местного колдуна, а то и чародея, но и
княжеский дворец, приземистый дом из толстых бревен, длинный,
как гусеница, от которого за версту пахнет крепким мужским
потом, железом и тугим мясом, -- помещение, где живут городские
и княжеские гридни.
него короткие боязливые взгляды. Олег не обращал внимания,
тогда расхрабрившийся горожанин рискнул приблизиться:
повезти больше!
сполохнули, то ли еще что, но за ночь он опомнится...
запруженную народом. По ту сторону княжеский терем, в верхнем
раскрытом окне милое личико княжны, из окон ниже снова едва не
вываливаются любопытные служанки, а рядом с княжескими хоромами
вздымается высокая, хоть и неказистая башня наполовину из
камня, а дальше из бревен, самый верх из простых жердей. Олег
попытался протискиваться в ту сторону, на него даже не
оглядывались, все смотрели вверх, расставив локти.
синего неба на него падал вчерашний сокол. Клюв раскрыт в
грозном клекоте, когти выпустил, уже готов вцепиться...
ударила волна воздуха, по уху царапнуло жесткими крыльями, и с
оглушительным хлопаньем, словно на плетень собиралась взлететь
толстая курица, сокол свечой взмыл в небо.
плечами, попятился, проще обойти площадь с другой стороны, чем
ломиться через толпу. Перед ним расступались неохотно, а он,
благодаря своему росту лесного человека, видел поверх голов,
как от терема в толпу врезались на быстрых горячих конях
всадники.
бегущим кабаном. Олег хмурился, внимание властей ни к чему,
толпа перед ним расступалась тоже быстро, он уже понял, что
успевает свернуть за угол...
топот. Судя по грохоту, по улочке неслись, задевая стременами
за стены, тяжеловооруженные всадники на грузных боевых конях.
Олег отпрыгнул к стене как раз вовремя, из-за поворота с
металлическим лязгом вырвались конники, целый отряд, а во главе
несся на огромном вороном коне такой же огромный воин, весь в
железе, разве что голову оставил непокрытой, длинные, черные