родимую реанимацию, готовь отдельную палату с видом на морг, капельницу и
алтарь в западном крыле!
всяко-разное... мы здесь!
помянутые доски, по бокам замелькали покосившиеся перила, кое-где связанные
веревками, а позади бормашиной сверлил уши дикий визг тормозов.
трещали, мостик раскачивался, и конца-краю ему не предвиделось; я молча молился
священномученику Ермогену (во время бедствия и нашествия), и царю Давиду (об
укрощении гнева начальников), и всем, кого мог вспомнить по сходным поводам,
ветер иглой ковырялся в ушах, и было совершенно непонятно, что за странное
тарахтение раздается сзади - словно кто-то пытался завести мотоцикл со снятым
глушителем. Лишь когда совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, кусок
прогнивших перил вдруг разлетелся в щепки, запорошив мне глаза мерзлой
древесной трухой, мне наконец стало ясней ясного: в нас стреляют! Из автомата
и, может быть, даже не из одного!
преступников, предварительно освятив санкцию прокурора, а я...
вильнул, вписываясь в поворот, - и могучий ствол скрыл нас от архаров, сделав
дальнейшую стрельбу бессмысленной.
вздымаются его бока и человеческая грудь.
ну, орел... Я думал, свалишься! Они, понятное дело, в объезд ломанутся, и шиш
им! - ничего у гадов из этого не выйдет. Папа там сейчас такой завал устроит,
что, пока они его разгребут, мы три раза город по кругу объехать успеем!
какое же это счастье: наконец чувствовать под собой твердую надежную землю
вместо жуткого мостика, грани между центром и Дальней Сранью!
в это самое "одно место", он больше ничего не скажет. Интересно, не то ли это
место, куда обычно посылают своих оппонентов не обремененные вежливостью
собеседники?..
гонки любая скорость казалась средней. Впереди вырастало городское подбрюшье -
многоэтажные трущобы Срани, до глобального восстановления которых у городских
властей никогда не доходили руки (о чем неизменно сообщалось в желтой прессе).
Фол облегченно вздохнул и чуть не подавился своим облегчением, когда откуда-то
сбоку снова послышалось приближающееся завывание сирены.
выругался кентавр. - Нет чтоб по дамбе в объезд, как все - напрямую через
Хренову Гать поперли! Кто ж мог знать... больно догадостные попались, твари
пятнистые!
включил "третью космическую", и мы в один миг пересекли остаток пустыря, ловко
лавируя по дороге между кучами копившегося здесь годами мусора.
путанице хаотически нагроможденных районов. Но их машины вылетели на пустырь
как раз в тот неподходящий момент, когда мы уже готовы были исчезнуть, но не
исчезли до конца - и преследователи успели нас заметить.
придется ехать гуськом, но кто мешает одной из машин свернуть в соседний
узенький переулочек и обойти нас, чтобы после перерезать путь? Тут не проспект:
станет "жук" поперек того, что в Дальней Срани гордо именуется "улицей", - и на
кривой не объедешь!
обдав щеку жарким ветром. В центре они стрелять остерегались, а здесь...
явно бывший гараж, на пороге которой стоит мрачного вида старикан со странным
предметом в руках. Я узнаю аборигена, память услужливо подсовывает мне факты
наших с Фолом ночных похождений в здешних злачных местах, и я вспоминаю, что
старому хмырю в легендах Срани отводится значительная роль. Это известный
мизантроп по кличке Дед Банзай, коего, по недостоверным слухам, побаиваются не
только служивые, но даже Первач-псы! Впрочем, слухи слухами, а в руках у
антикварного Деда Банзая (я не верю своим глазам!) длиннющее ружьище
умопомрачительного калибра! Из такого только по слонам стрелять... или по
танкам!
снаряд, ракету или чем там эта штука стреляет, и вскидывает свою дуру к плечу.
Как раз в эту минуту из проулка радостно вываливает "жук", и я лично убеждаюсь
в том, что Дед Банзай терпеть не может служивых, а заодно любую власть. В
особенности когда оная власть среди бела дня мотается возле его частной
собственности и мешает предаваться послеобеденной сиесте...
превращается в фейерверк, из него летят обломки и брызги огня, еще почему-то
летит серпантин и пригоршни конфетти, а Дед Банзай с лихими ругательствами
снова дергает ручку перезарядки.
поспешно дает задний ход, машина пытается втянуться обратно в проулок - и тут
Дед Банзай производит второй залп из своего орудия, разнося вдребезги лобовое
стекло и брызнувшую цветным дождем "жучиную" турель.
угол - и за нами, чудом миновав Деда Банзая, у которого заклинило рычаг,
выметается первая машина.
останавливаясь, и от этого негромкого голоса у меня внутри все опускается в
предчувствии чего-то страшного.
стену с обвалившейся местами штукатуркой. Стена стремительно надвигается, и я
понимаю, что свернуть кентавр уже не успеет. Я хочу закрыть глаза в
предчувствии неизбежного, но почему-то не делаю этого. И поэтому успеваю
увидеть, как в стене вдруг проступает черный провал, которого еще миг назад не
было - мы ухаем в этот провал, как в колодец, а я вспоминаю старую присказку,
ходившую еще в школе: "Вот открылся в стенке люк - успокойся, это глюк!"
нами успевает закрыться, я оглядываюсь (это начинает входить у меня в
привычку), замечая, как машина архаров изо всех сил пытается затормозить,
отвернуть в сторону... но удается это водителю или нет - неизвестно.
абсолютно не устраивает.
притормаживая и настороженно осматриваясь. - Ни при каких обстоятельствах! Сиди
и не рыпайся!
дробясь мириадами бликов в рекламных плафонах, темные пролежни свежего асфальта
выпячиваются на тротуаре, кучерявые тополя небрежно роняют снежный пух, он
собирается в живые шевелящиеся кучи - брось спичку, и полыхнет воздушным,
невесомым пламенем... Людей немного. Странные они, эти люди Выворотки: идут,
медленно переступают, без цели, без смысла, то остановятся, то свернут в
переулок, то долго топчутся на месте, оглядываясь, словно забыли что-то и никак
не могут вспомнить; потом внезапно ускоряют шаг и скрываются за углом, едва не
столкнувшись друг с другом.
щупает серую стену жилого дома, тронет кончиками пальцев и стоит, моргая
бесцветными заплесневелыми глазками.
нет, даже не так - вода была чистая, и вдруг невидимые руки взбаламутят ее,
подымут облака ила со дна, и снова тишина, покой, только грязь не спеша
оседает, открывая искаженные водяной линзой очертания камней, ракушек,
суетливых рыб... а вот снова - ил и муть.
"Бакалея", стилизованной под японский шрифт. - Ох, и влупят мне старшины за
такие хохмы... ладно, сошлюсь на дядько Йора...
ладонью по бедру, не оборачиваясь, и глухо добавляет: