всякому. Об этом отец Ходыня не уставал повторять все последнее лето,
подчеркивая, что токмо опосля этого экзамена они смогут считать себя
реальными кандидатами в волшебники. А все не выдержавшие испытание будут
немедленно отчислены из школы, и впереди у них останется жизнь обычных
людей. Ну разве что они смогут стать врачами...
теологии о ней практически не говорилось, а когда воспитанники спрашивали,
отец Ходыня заявлял, что в свое время они все узнают. По ежедневным же
молебнам было ясно одно: Додолу в себе необходимо убить. Удалось ли это
Свету? Увы, он понятия не имел. И потому испытывал нешуточный страх.
спросил:
понял, что когда пестун смотрит на него таким взглядом, он в этот момент
попросту прощупывает своего воспитанника. Захотелось закрыться,
спрятаться, но тут на ум пришел Первый Закон Поведения: "ВОСПИТАННИК
ВСЕГДА ДОЛЖЕН ГОВОРИТЬ ПЕСТУНУ ПРАВДУ!"
пустой.
к двери. - Айда!
вдруг понял, что они идут в сторону бани. Однако отец Ходыня прошагал мимо
ее дверей, а Свет почувствовал на дверях охранное заклятье: сегодня был не
банный день.
очутился в небольшой комнатке.
противоположной стене забеленное мелом большое окно, справа некрашенная
закрытая дверь, от которой явственно тянуло теплом, слева дубовая скамейка
и над нею вешалка, около скамейки медицинский стол.
пронизывающим взглядом ведуньи.
на ощупь. Как в бане.
ему предстоял обычный медицинский осмотр. Так оно и случилось. Мать Ясна
положила ему на грудь руки, и Свет непроизвольно поежился: руки колдуньи
были изо льда. Словно прикосновение зимы... Свет закрыл глаза, привычно
отринул все мысли. Волна холода прошла по его телу, и мать Ясна сказала:
воскликнул:
ведуньи, но зато в них появилось что-то иное, странное и непонятное.
хорошенько вымойтесь.
не похожая на ту, в которой мылись воспитанники. Здесь вместо камня вокруг
было сплошное дерево. В углу рядом с полком стояла пышущая жаром каменка,
но запаха дыма не было. Зато баню наполнял какой-то другой запах, пряный,
волнующий, таинственный. На широкой скамейке у стены расположилась
деревянная шайка, а на стене висел березовый веник. В углу, у скамейки,
лежали вверх дном еще несколько шаек.
воды. Вода была в самый раз - горячая, но не кипяток. Свет вдруг ощутил
восторг - ему показалось, что когда-то, давным-давно, он уже мылся в такой
бане. И рядом был отец, но не отец Ходыня, а папа...
мать Ясна. Улыбаясь, она подошла к нему, опустила в шайку с водой шуйцу.
Свет смотрел во все глаза - тело у матери Ясны было белым и каким-то
круглым. Но не в этом было главное отличие от тела Света. На груди у
матери Ясны виднелись две шарообразные выпуклости, центр каждой выпуклости
украшал коричневый кружок с небольшим холмиком. А внизу живота росли
черные кудрявые волосы. И больше не было ничего...
опустила в шайку. При каждом движении выпуклости на ее груди колыхались из
стороны в сторону, маленькие коричневые холмики на них явно выросли.
более тонкими, похожими на мальчишеские голосами. Да и то не всегда.
себя. Вода сбегала с плеч на эти самые "перси" и двумя струями стекала на
пол.
что она не знает, как ответить на его вопрос. А может, попросту не желает
отвечать.
дождется ответа и на последний вопрос.
Мать Ясна уселась рядом, коснулась Света горячим упругим стегном,
протянула ему веник.
потом мать Ясна намылила мочалье, и Свет начал мыть ее. Спина у матери
Ясны была гладкой, попка упругой, а "перси" тяжелыми и скользкими. Свет
тер их мочальем, и они все время стремились убежать из-под рук в сторону.
Душу Света томили какие-то неясные желания: то вроде бы хотелось коснуться
похожих на большие соски коричневых холмиков на персях матери Ясны, то
вроде бы стоило погладить ладошкой ее живот. Но эти желания, едва
оформившись, вдруг вытеснялись чем-то другим, непонятным, но знакомым,
давно забытым, но близким. Смутное воспоминание бередило сердце, и Свет
пытался понять его, и смывал мыльную пену с тела матери Ясны уже
автоматически, как мыл спину в бане тому же Репне Бондарю.
с мочальем его кожи касались упругие перси. Потом она вымыла ему корень, и
в душе Света вновь проснулись смутные желания - он даже провел мокрой
рукой по щеке матери Ясны, но так и не понял, для чего это сделал. А потом
мать Ясна принялась мыть ему голову, и вновь неоформившееся воспоминание
вытеснило из души все желания, кроме одного: вспомнить. В сознание билась
мысль, что все это мать Ясна делает неспроста, что, возможно, это не
подготовка к испытанию, а само испытание, но все было неважно. А важно
было вспомнить.
его голову к своей левой перси, он вспомнил.
чего-то теплого и упругого, пахнущего вкусно-вкусно... Поворачиваем
голову, в губы попадает твердое, и голод отступает... Он вспомнил все ясно
и отчетливо, как будто происходило это с ним совсем недавно. И
происходившее не имело никакого отношения к порозовевшему телу матери
Ясны.
желания, вызванные близостью обнаженного женского тела, умерли, и он
окунулся во мрак...
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Маркеев Олег
Шекли Роберт
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия