председателем райсовета товарищем Переяславльским...
бы, вероятно, еще хуже, чем Выбегалло, если бы не был столь архаичен и
самонадеян. По чьей-то рассеянности ему удалось продвинуться в заведующие
отделом Предсказаний и Пророчеств, потому что во всех анкетах он писал о
своей непримиримой борьбе против империализма янки еще в раннем
средневековье, прилагая к анкетам нотариально заверенные машинописные
копии соответствующих страниц из Марка Твена. В последствии он был вновь
переведен на свое место заведующего бюро погоды и теперь, как и тысячу лет
назад, занимался предсказаниями атмосферных явлений - и с помощью
магических средств, и на основании поведения тарантулов, усиления
ревматических болей и стремления соловецких свиней залечь в грязь или
выйти из оной. Впрочем, основным поставщиком его прогнозов был самый
вульгарный радиоперехват, осуществлявшийся детекторным приемником, по
слухам, похищенным еще в двадцатые годы с соловецкой выставки юных
техников. Он был в большой дружбе с Наиной Киевной Горыныч и вместе с ней
занимался коллекционированием и распространением слухов о появлении в
лесах гигантской волосатой женщины и о пленении одной студентки снежным
человеком с Эльбруса. Говорили также, что время от времени он принимает
участие в ночных бдениях на Лысой горе с Ха Эм Вием, Хомой Брутом и
другими хулиганами.
в мантию, удобно расположился под люстрой и затянул длинный, всем давно
уже осточертевший рассказ о том, как он, Мерлин, и председатель
соловецкого райсовета товарищ Переяславльский совершали инспекторский вояж
по району. Вся эта история была чистейшим враньем, бездарным и
конъюнктурным переложением Марка Твена. О себе он говорил в третьем лице,
а председателя иногда, сбиваясь, называл королем Артуром.
к пасечнику, герою труда сэру Отшельниченко, который был добрым рыцарем и
знатным медосборцем. И сэр Отшельниченко доложил о своих трудовых успехах
и полечил сэра Артура от радикулита пчелиным ядом. И сэр председатель
прожил там три дня, и радикулит его успокоился, и они двинулись в путь, и
в пути сэр Ар... председатель сказал: "У меня нет меча". - "Не беда, -
сказал ему Мерлин, - я добуду тебе меч". И они доехали до большого озера,
и видит Артур: из озера поднялась рука, мозолистая и своя...
Лежнева они встретили сэра Пеллинора, однако Мерлин сделал так, что
Пеллинор не заметил председателя..."
не слышу.
вы там разговаривали? Почему не посту посторонние? Почему в институте
после окончания рабочего дня находятся люди?
покрылся пятнами, сказал: "Гр-рубиян!" - и растаял в воздухе.)
тут поступил сигнал, что вверенные вам ключи вы сваливаете кучей на столе,
вместо того чтобы запирать их в ящик.
должна быть на высоте. Доступно?
вскрывать консервы и откупоривать бутылки. Будь здоров, Саша, я еще забегу
попозже.
парадной лестнице, которой на моей памяти пользовались всего один раз,
когда институт посетило августейшее лицо из Африки, я спустился в
необозримый вестибюль, украшенный многовековыми наслоениями архитектурных
излишеств, и заглянул в окошечко швейцарской. Там в фосфоресцирующем
тумане маячили два макродемона Максвелла. Демоны играли в самую
стохастическую из игр - в орлянку. Они занимались этим все свободное
время, огромные, вялые, неописуемо нелепые, более всего похожие на колонии
вируса полиомиелита под электронным микроскопом, одетые в поношенные
ливреи. Как и полагается демонам Максвелла, всю свою жизнь они занимались
открыванием и закрыванием дверей. Это были опытные, хорошо
выдрессированные экземпляры, но один из них, тот, что ведал выходом,
достиг уже пенсионного возраста, сравнимого с возрастом Галактики, и время
от времени впадал в детство и начинал барахлить. Тогда кто-нибудь из
отдела Технического Обслуживания надевал скафандр, забирался в
швейцарскую, наполненную сжатым аргоном, и приводил старика в чувство.
информации и замкнул на себя вводно-выводные устройства. Демоны не
отреагировали, им было не до того. Один выигрывал, а другой,
соответственно, проигрывал, и это их беспокоило, потому что нарушало
статистическое равновесие. Я закрыл окошечко щитом и обошел вестибюль. В
вестибюле было сыро, сумрачно и гулко. Здание института было вообще
довольно древнее, но строиться оно начало, по-видимому, с вестибюля. В
заплесневелых углах белесо мерцали кости прикованных скелетов, где-то
мерно капала вода, в нишах между колоннами в неестественных позах торчали
статуи в ржавых латах, справа от входа у стены громоздились обломки
древних идолов, наверху этой кучи торчали гипсовые ноги в сапогах. С
почерневших портретов под потолком строго взирали маститые старцы, в их
лицах усматривались знакомые черты Федора Симеоновича, товарища Жиана
Жиакомо и других мастеров. Весь этот архаический хлам надлежало
давным-давно выбросить, прорубить в стенах окна и установить трубки
дневного света, но все было заприходовано, заинвентаризировано и лично
Модестом Матвеевичем к разбазариванию запрещено.
почерневшего потолка, шуршали нетопыри и летучие собаки. С ними Модест
Матвеевич боролся. Он поливал их скипидаром и креозотом, опылял дустом,
опрыскивал гексахлораном, они гибли тысячами, но возрождались десятками
тысяч. Они мутировали, среди них появлялись поющие и разговаривающие
штаммы, потомки наиболее древних родов питались теперь исключительно
пиретрумом, смешанным с хлорофосом, а институтский киномеханик Саня Дрозд
клялся, что своими глазами видел здесь однажды нетопыря, как две капли
воды похожего на товарища завкадрами.
загремел цепями. "Вы это прекратите, - строго сказал я. - Что еще за
мистика! Как не стыдно!.." В нише затихли. Я хозяйственно поправил
сбившийся ковер и поднялся по лестнице.
нем было не менее двенадцати этажей. Выше двенадцатого я просто никогда не
поднимался, потому что лифт постоянно чинили, а летать я еще не умел.
Фасад с десятью окнами, как и большинство фасадов, тоже был обманом
зрения. Вправо и влево от вестибюля институт простирался по крайней мере
на километр, и тем не менее решительно все окна выходили на ту же
кривоватую улицу и на тот же самый лабаз. Это поражало меня необычайно.
Первое время я приставал к Ойре-Ойре, чтобы он мне объяснил, как это
совмещается с классическими или хотя бы с релятивистскими представлениями
о свойствах пространства. Из объяснений я ничего не понял, но постепенно
привык и перестал удивляться. Я совершенно убежден, что через
десять-пятнадцать лет любой школьник будет лучше разбираться в общей
теории относительности, чем современный специалист. Для этого вовсе не