одной девушки и простоял в углу, ограничиваясь обществом Саши, который в
перерывах между танцами подходил и болтал с ним о разных пустяках. Николай
не подозревал о внутренней борьбе, чувствах и размышлениях Ковалева, так как
не знал о его былом романе с Бесединой. Ковалев, со своей стороны, не
говорил ему ничего об этом раньше и пытался скрыть свое состояние сейчас,
хотя полагал, что его отношения с Таней заинтересовали бы Николая. По
сравнению с летней площадкой картина танцев в ДК отличалась особенной
красочностью и колоритом. Пилястры и барельефы, огромная шарообразная,
люстра украшали зал. Здесь существовала своя система субординации и отбора.
Эта система определялась прежде всего популярностью и успехом, степень
которого регламентировала каждому свое место. Свойства личности и прежде
всего внешние данные, такие, как прическа, лицо и фигура, умение смеяться и
одеваться, вести беседу и танцевать, были теми критериями, по которым
оценивался здесь человек, которые определяли круг партнеров, с которыми он
мог танцевать. Нарушать этот регламент, этот закон, не имел права никто, и,
если находился человек, осмелившийся преступить этот закон он непременно,
пусть с опозданием, должен был осознать свое ничтожество и свою глупость. В
роли такого смельчака находился сейчас Ковалев, но его натура сопротивлялась
внешней воле. Он уже был на верхних этажах этой иерархической системы, а
если это так, то он имел право на свое место там. Качества личности,
необходимые для такого продвижения, он себе представлял и раньше, однако
сегодня он обратил особое внимание на свой внешний вид. Его серый костюм был
прилично поношен, плохо проглажен и на него самого производил грустное
впечатление. Коричневые туфли не соответствовали его цвету, их каблуки были
заметно сношены. В перерыве между танцами возле зеркала толпились девчонки,
но, улучив момент, Ковалев подошел к нему и, как будто поправляя прическу,
критически осмотрел себя со стороны. Представив себя рядом с Таней, он так
огорчился, что тут же отыскал Николая, и они покинули танцы. В течение
нескольких дней Ковалев обдумывал возможные варианты преображения своего
внешнего вида. Его зарплата была чрезвычайно мала, так как ответственную, а
следовательно и хорошо оплачиваемую работу ему еще не доверяли, поэтому
претворить свою идею в жизнь он мог лишь спустя определенное и, в общем
немалое время. Однако, неожиданно возникшая неудовлетворенность своим
единственным костюмом вскоре сменилась откровенной неприязнью к нему, и он
после работы подолгу ходил по магазинам, присматриваясь и прицениваясь к
самым различным вещам. Однажды его внимание привлек тюк вельветовой ткани
ярко-красного цвета. В детстве у него была куртка из коричневого вельвета с
отложным воротником и карманами с "молниями" на груди. Ее пояс и манжеты
застегивались на пуговицы (что очень не нравилось Саше) и у него уже тогда
возникло недоумение по поводу этих застежек. Сейчас, пристально глядя на
ткань, очаровываясь ее яркой расцветкой и в то же время смущаясь и даже
страшась ее, он мысленно представил себя в куртке без ворота, без манжет и
без пояса и его это так увлекло, что он едва не соблазнился, чтобы купить
отрез. Однако, как только он подошел к кассе, чрезвычайная яркость ткани
вновь ослепила ему глаза, и он, минуту постояв возле нее, развернулся и
вышел из магазина. Все может быть этим и кончилось бы, но однажды он увидел
юношу в вельветовых брюках бордового цвета. И хотя они были потемнее (но на
то они и брюки), мысль о том, что красный цвет может подойти и парню, вновь
осенила его. В тот же день он купил полтора метра привлекшей его внимание
ткани и отдал ее в ателье. В другом магазине он подобрал темно-синие брюки,
на машинке заузил их, а снизу к гачам пришил замки - "молнии" так , что они
блестели металлическими зубчиками - звеньями. Сам бегунок он приспособил в
небольшой наружный разрез. Недорогие, но остроносые черные туфли тоже
пришлись ему по вкусу, и он купил их, хотя от получки у него уже ничего не
оставалось. Для матери эти обновки оказались неожиданными, и она поругала
Ковалева за то, что он не посоветовался с ней и не принес с получки домой ни
копейки денег. Отношения с родителями сейчас для Саши были не самыми
главными, и он внутренне оправдал свой поступок. Через неделю когда куртка
была готова, и он собираясь на танцы, примерял свои "наряд", он был поражен
его вызывающей яркостью. Он даже подумал надеть свой серый пиджак, но его
отвращение к нему было настолько сильным, что он едва не разорвал его, чтобы
уже никогда не носить. Швырнув его в шифоньер, он снова и снова осматривал
себя в зеркало и его очарование вновь и вновь сменялось чувством страха и
даже стыда: как воспримут наряд окружающие? Наконец выход из создавшегося
положения был найден весьма простой. Снова переодевшись в свой традиционный
костюм, он сходил в гастроном и взял четушку водки. Украдкой, чтобы не
заметили родители, он выпил полстакана и, опять переодевшись (в какой уж
раз), отправился к Николаю. Тот оценил его новаторство удовлетворительно и,
заметив, что Саша навеселе, добавил, щелкнув пальцем но шее: - А это для
храбрости? Ковалев утвердительно кивнув головой, и они отправились в ДК.
Напротив, в этот вечер он чаще обычного ловил на себе взгляды тех девиц,
которые прежде не обращали на него никакого внимания. Эти взгляды выражали
то любопытство, то удивление, то скрытую зависть за его смелость так
радикально разделаться с устоявшимися традициями, диктующими среднему
человеку меру и моду. Несмотря на различный характер этих взглядов, в целом
они были доброжелательными, выражали заинтересованность и внимание довольно
широкого круга молодых людей. Это внимание и забавляло и беспокоило
Ковалева, оно расслабляло его, как баловня судьбы, и в то же время вынуждало
весьма ответственно относиться к каждому своему шагу, ибо он чувствовал себя
не только баловнем, но и "кумиром толпы".
окончательному освоению зала. Сначала он не решался подходить к ней, но
заметив, что она буквально не сводит с него глаз, смело подошел и пригласил
ее на танец. Они от души посмеялись над злополучной пощечиной, разлучившей
их, и не расставались уже весь вечер. Саша познакомил ее с Николаем, и
компания, которую они составили, оказалась очень веселой. Люда попыталась
растрясти Николая и вытащить его на несколько танцев, и хотя ее уроки танцев
не произвели должного эффекта, но были очень забавными, и все трое
посмеялись над ними.
заметила то чрезвычайное внимание, которое он уделял незнакомой ей девушке,
и это ее озадачило. Ее задело необыкновенное веселье, царившее в его
компании, и через неделю она решила взять своеобразный реванш.
отнести к средним ребятам, и она весь вечер протанцевала с ним, отказывая
всем своим бывшим и даже бывалым партнерам.
свой протест против такого ее поведения, не явился в следующий вечер на
танцы. Он договорился с Людой этот вечер провести в ее доме и послушать
магнитофонные записи, о которых она говорила ему еще летом.
поменял и Таню на Люду. Таню он любил, но и Люда была прелестной девчонкой,
добродушной и остроумной. Саше она нравилась, и он осенью часто вспоминал их
летние встречи. Но до сих пор в его сознании и в его чувствах две девушки не
соединялись. Как будто даже кто-то из них был мальчишкой, а кто-то
девчонкой. Вспоминал он о них в разное время и по разному поводу. Никто из
них не загораживал собой ему путь к другой. Одни его интересы были связаны с
Таней, другие - с Людой; перед ним никогда не возникало проблемы выбора. Но
сегодня, придя к ней домой и оставаясь наедине с ней в то самое время, когда
в Доме культуры шли танцы, когда там, он знал, была Таня, он особенно остро
почувствовал, что у этих людей есть нечто общее, нечто такое, на основе чего
их не только можно, но и необходимо сопоставлять и оценивать. Люди нравятся
друг другу по разным причинам: одни за улыбку, другие за танцы, но различая
прекрасную душу и превосходную внешность, они тем не менее вынуждены
выбирать либо одно, либо другое, и часто этот выбор основывается на
неосознаваемых и непостижимых мотивах.
общем, положительной перестройки. Имея весьма смутные представления о
современных направлениях моды, Саша в качестве эталона красоты и уюта
воспринимал квартиру Бесединой, в которой освоился и к которой привык, и
сейчас в новой обстановке чувствовал себя крайне неуютно. То тут, то там он
обнаруживал случайно брошеные вещи, которые вносили черты беспорядка (кстати
характерные для его собственного дома), и он, критическим взором осматривая
их, переживал чувство особого неудовольствия, соединявшегося с личностью
самой Люды.
полувоздушные домашние туалеты Тани. Звучавшая эстрадная музыка до некоторых
пор нейтрализовала впечатление от окружающей его атмосферы, но когда до его
сознания донеслись песни Высоцкого, он был ошеломлен. Ему доводилось слышать
песни Высоцкого, но он никогда не думал, что эти грубоватые и, в общем,
мужские песни могут быть привлекательными и для девчонок. Едва оправившись
от шока, Ковалев, словно отрешился от окружающей его обстановки и
обстоятельств, приведших его в этот дом, и проникся мелодией и ритмом
оглушающих песен.
уверенность и несгибаемый оптимизм характеризовали каждую его песню, и эта
уверенность, этот оптимизм нашли в душе Ковалева отклик. Он оживился, глаза
его заблестели, и улыбка, впервые за весь вечер, обозначилась у него на
лице. Заметив эту перемену, Люда засуетилась и предложила:
удивленную гримасску, спросила Люда, и тронутая переменой его настроения, а
отчасти, пользуясь и правом хозяйки, она нежно прикоснулась своей ладонью к
его руке.
Корнев Павел
Акунин Борис
Корнев Павел
Корнев Павел
Зыков Виталий
Шилова Юлия