была невелика, а обоз порядочный, и повозники свои, новгородцы, не робкий
народ. Переглянулся Олекса с Радьком, тот ненароком потянул рогатину с
воза. Повольный атаман заметил.
твердо стал впереди. Горячая кровь прилила к голове: <Лембой* тебе
платить! С мертвого возьмешь, коли так. Юрьев брал, а татя струшу!> Ступил
тать, Олекса не стронулся с места, только весь напрягся, выгнулся, словно
рысь.
дубину... Да почуял, видно, что нашла коса на камень, и, когда Олекса
потянул было из ножен короткий меч, примериваясь, как рубанет вкось, как
кинется потом в сечу вдоль возов, тать - тоже был умен и знал, что к чему,
- вдруг отступил и расхохотался натужно: - А ты не робок, купечь! Давай
мировую, што ль, сколько дашь отступного?
- Тут не дам ни векши, а до Порхова дорога вместе и без обмана - шесть
бел. Мне под каждым кустом платить не след!
приосанился: - Ты сам-то за своих ответишь?
опять вперед:
всю голодную драную братию, выдал плату, распростились. Но с тех пор в
обчестве нет-нет и подшучивали над ним: <Олекса татя нанял в провожатые>,
<А Олекса! Это тот, что татя повозником нанял?> И кому другому, бывало,
нет-нет да и тоже скажут: <А ты тово, как Олекса, что татя в повозники
взял!>
Такое бы дело - встретить Ратибора один на один! Потупился на своем месте,
замолк, стал слушать, что говорят другие.
Гюрятичу. - Ох, умен!
Олекса, на свейском железе не разжиться! По пяти-шести ветхими кунами
завозят!
Чего по пяти - по три с половиной стану отдавать! (Колывань еще не взята,
скажи хоть и по две куны, поверят! Ох, и покажет же он тогда немцам!) Свои
ладьи до Стокгольма пущу!
корабли под белыми парусами по синему морю... Носы вырезные, стяги
червленые на кораблях... Эх! Помотал головой, отгоняя видение.
Вощаной торг - всему голова!
суд, городской - и вс° у Ивана на Опоках?
ведь забрали! И мытное с новоторжцев, смолян, полочан, низовцев одни они
берут! Где пристань ихняя, и тут со всех пошлина! У них на братчине,
гляди, сам владыка Далмат в соборе служит, дак мало того и юрьевский и
антониевский архимандриты на второй-то день! И тысяцкий опеть же в их
братстве...
и вразнос от немца торговля вся через нас идет, да по волостям немецким
товаром тоже мы сами торгуем! В иных землях не так!
поднялся с лавки:
все бывали довольны, дак много баять о том теперича без надобности, ать
приступим!
дальнего угла Еска Иванкович, приятель Касарика самый злой сутяжник и
спорщик во всем братстве. - Ты Захарьич, того! Ты нас не обижай! Баять не
о чем, и концей нет, знаю! Все знают! Всем вам Касарик не угодил!
каждом слове, маленькие острые глазки впивались в сотоварищей.
Крючковатым, сухим перстом он, как копьем, тыкал издали то в одного, то в
другого из гридничан, и те невольно ежились, отстраняясь.
первый>.
братчинник, прямо глядел или отводил глаза, Олекса сразу понимал, что вот
этот, и тот, и третий - Ратиборовы.
переметнувшихся. - Хотя погодить надоть! Иные, поди, молчат до срока!> -
одернул он сам себя.
нетерпением.) Скосил глаза в стороны, склонил голову, степенно вопрошая
Фому Захарьича.
отгоняя муху.
горный наш учитель, Исус Христос, сказал книжницам и фарисеям о жене, в
прелюбодеянии ятой: <Иже есть без греха в вас, преже верзи камень на ню!>
продолжал Максим с показным сокрушением.
такожде!> - вновь подумал Олекса.
Максимкиных слов и дел.
блудливо улыбаясь, и слегка свел протянутые ладони. Намек был слишком
ясен. (Железо проклятое!) Олекса сейчас ненавидел сам себя: стало бы
заплатить виру тогда. То, что взяли с него Максим с Ратибором, намного
перекрыло возможную давешнюю потерю...
Прославленная честность Якова, а также его равнодушие к торговой выгоде
(не будет, как Касарик, один свой интерес блюсти) были ведомы всем и всех
устраивали.
ведем, будем честны, а немец нечестен, и так уж сельди берем без провеса
да поставы сукна без меры! А кто считал, скажут: короче и короче
становится тот постав, и бочки прежним не чета! А вс° по старине, да по
пошлине, да по старым грамотам. Мы же и внакладе остаемсе! А Яков, и то
еще скажу...
словно остекленевших глаз Максима. Теперь Максим не намекал уже, не
уговаривал, а грозил. И говорил он словно для одного Олексы.
обчественную оборонить не заможет! А Яков... Ведомо ли обчеству, что на
братчину куны за Якова Олекса вносил?!
медленно становился малиновым, стискивал губы, морщины тряслись. Не то