прискакавший в Москву напоследях, не нашел в городе уже никого из
владычных кметей. Полк выступил еще позавчера, сказали ему.
то шагом, то рысью оружных всадников; где-то под Переяславлем уже нагнал и
обогнал ходко идущий разгонистым дорожным шагом пеший полк думая хоть в
Переяславле застать своих, но в городе, полном ратными (дружины все
проходили и проходили, устремляясь кто к Ростову, кто к Юрьеву), ему даже
не сразу могли повестить, куда двинулись владычные кмети, и уже в самом
Горицком монастыре у эконома вызнал он, что его полк выступил к Ростову
перенимать тамошнего князя Константина Василича.
московские войска. Проходили потные до самых глаз в дорожной пыли пешцы.
Жадно опорожнив крынку молока у сердобольной бабы, вышедшей к обочине, или
ковш воды у молодайки, что уже принималась за второе ведро, поднося и
поднося хрустальную влагу ратникам, бегом возвращались в строй и,
зажевывая на ходу ломоть ржаного хлеба, торопливо нагоняли товарищей.
Вереницы ратных то рысью, то в скок обгоняли по обочинам пешие полки.
Подрагивали притороченные к седлам копья, бились над рядами конных кметей
боевые хоругви.
поскакал, спрямляя путь, полевою, ведомою ему одному дорогою. Разом
исчезла пыль, стало мочно вздохнуть полною грудью, ощутить аромат земли и
травы и рассмеяться невесть чему.
за суздальца, но, к счастью, случился знакомый кметь, признавший Никиту. К
городу подступили на ранней заре вместе со ржевцами, которых привели князь
Иван Ржевский и Андрей, племянник ростовского князя. В Ростове заполошно
названивали колокола с заборол стреляли, но не густо и как-то без толку.
Ратные уже подтаскивали бревно к воротам, раздобывали лестницы. Но тут
кто-то изнутри отворил водяные ворота, против которых стоял ржевский полк,
и все устремились туда. Кто-то дрался, кого-то имали, крутили руки. У
стены сидел с белым лицом залитый кровью ратник, но Никита, ворвавшийся в
город вслед за прочими, боя уже не застал. Вал бегущих, грозно уставя
копья, ржевских кметей с ревом повернул к княжому терему. Никита,
сошедший, как и многие, с коня, бежал вместе с ними. Он с площади видел,
как лезли на крыльцо княжого терема, как кого-то в разорванной шелковой
рубахе кидали вниз на копья и крик его потонул в общем гаме, и уже сам
пробился ко крыльцу и полез в толпе по ступеням, когда вверху отворились
двери и ратные подались в растерянности назад. На крыльцо вышла княгиня
Марья и, не дрогнув от двух-трех стрел, вонзившихся в дверной косяк над ее
головою, стала, скрестив руки.
оттаскивать от княгини настырных ратных, близко увидя ее расширенные,
обведенные тенью глаза и закушенные побелевшие губы.
князь Андрей.
не разжимая скрещенных рук, поворотила к нему спиною и ушла в терем.
Князь, махнувши рукой ратным, вбросил в ножны саблю и, расстегивая шелом,
двинулся следом за ней. Боярин тут же хлопотливо начал наряжать сторожу.
громаду собора, с гордым пренебрежением взирающего на беснующееся у
подножия своего человеческое скопище, пошел разыскивать своих.
за дружинами отступавших суздальцев.
чуть больше недели. Когда стало ясно, что и Ростов и Стародуб захвачены и
полки московлян со всех сторон идут к Владимиру, он, не принявши боя,
отступил опять в Суздаль, рассчитывая отсидеться в родном городе.
князь, как движутся, окружая город, все новые и новые московские полки,
как подымаются над кровлями деревень дымы пожаров, слышал гомон ратей и
мычание угоняемой скотины и, кажется, начинал понимать наконец, что дело
вовсе не в ханском ярлыке.
лестнице, стал рядом с князем. Молчал. Шел четвертый день осады. Горели
деревни, и помедлить еще - значило узреть полное разорение родного края.
припечатал, боярин.
на глядень. Жарко дыша, бросил:
даром... - Он неотрывно глядел вдаль, в поля. Вымолвил наконец: - Надобно
посылать послов!
треснул по бревенчатому устою двускатной дощатой кровли. Стремглав
скатился по ступеням вниз. Дмитрий Константиныч долгим взором проводил
взбешенного сына, вздохнул и, оборотя лик к тысяцкому, выговорил:
стольного города к старшему брату в Нижний. Туда же потянулись выгнанные
со своих уделов князья Дмитрий Галицкий и Иван Федорович Стародубский,
<скорбяще о княжениях своих>, как не без яду записал впоследствии
владимирский владычный летописец. Константин Василич Ростовский бежал на
Устюг.
Василий Кашинский вновь пошел было ратью на племянников, подступив на сей
раз к Микулину, вотчине младшего сыновца своего, Михаила Александровича.
Уступивши дяде, Михаил заключил мир. Да и не время было ратиться. На
русские княжества неодолимо надвигалась чума.
малой столовой палате.
и осатаневшие горожане жгли княжеский дворец вместе с засевшими в нем
татарами; и тогда, когда соединенные татарско-московские рати громили в
отместье по наказу Узбека обреченную Тверь и пламя металось над
двадцатисаженными валами великого города, а кровь ручьями лилась по
скатам, застывая на волжском льду; и позже, в обычных, греха ради, пожарах
мирного времени, слизывавших, однако, в одночасье целые ряды расписных
теремов, рубленых хором, амбаров, клетей и лабазов.
торг, полнились ремесленным людом улицы, и воскресал дворец, город в
городе, обнесенный валами и рвами, и воскресал расписной терем княжеский
над Волгой, островерхими кровлями своими, затейливыми гульбищами и вышками
взлетающий над стенами княжого двора, выше дубовых костров, почти вровень
с главами Спасского собора. И пусть нет уже затейливых новогородских змиев
на воротах и наличниках дворца, что заводила некогда великая княгиня
Ксения Юрьевна, нет медных, изузоренных пластин на резных столбах крыльца,
нет золотого прапора и сине-алых наборных витражей в мелкоплетеных
переплетах вышних горниц - многого нет! Но и нынешний дворец все еще
величеством своим превосходит многие и многие княжеские хоромы
сопредельных княжеств. Дворец не хочет забыть величия гордого города.
Александровичами, неухоженность дворца увидишь только вблизи, когда
бросятся в очи подгнившие свесы кровель, зелень мхов на тесинах,
полуосыпавшаяся черная бахрома и обрушенные там и сям резные подзоры да
бурая гниль, тронувшая по углам великий дворец. Но это только ежели
подойдешь вплоть да и сбоку и не станешь восходить по ступеням главного
крыльца, заново срубленного и обнесенного узорным тесом три года назад,
когда Александровичи получили наконец от дяди Василия отобранную им было у
них с благословения московитов тверскую треть, а с нею и родовое гнездо,
родовой терем на дворе княжеском.
стола - великая княгиня Настасья. Она в домашней, скупо шитой жемчугом
головке, в атласном голубом саяне со звончатыми серебряными пуговицами от
груди и до подола. Сверх пышносборчатой, тонкого белого полотна рубахи,
отороченной по нарукавьям серебряным кружевом, парчовый, густо увитый
серебряными цветами и травами коротель. Шею охватывает бисерный наборочник
и нитка крупных, медового цвета северных янтарей. Скупыми движениями рук
она чуть поправляет тканую скатерть, оглядывает стол, на котором уже
выставлены сосуды, бутыли и братины с квасом, медом и виноградным фряжским
вином, а также серебряные и поливные, восточной глазури, блюда с заедками.
обозначились узлы вен. Руки старее лица и не дают ошибиться в возрасте.
Полное, с прежними ямочками на щеках, спокойное, чуть усмешливое лицо
Настасьи тоже, ежели поглядеть близ, одрябло, опустились щеки, стала
рыхлою кожа, набеленная и чуть подрумяненная ради торжественного дня, во
рту не хватает нескольких зубов, посеклись и посветлели брови, впрочем,
тоже слегка подведенные нынче сурьмой. Линии шеи, когда Настасья
поворачивает голову, стали резки и сухи. Шея тоже, как и руки, старше
лица. Впрочем, вдова князя Александра не скрывает ни от кого своего
возраста и не тщится казаться моложе, чем есть, - не перед кем!
Березин Федор
Белов Вольф
Орлов Алекс
Жюль Верн
Флинт Эрик
Херберт Фрэнк