из писцов отыщет его, если только он не дома.
перевел дух - это было лишь началом борьбы.
только им не помешать! Неужели я трудился не покладая рук лишь для того,
чтобы стать свидетелем крушения всех моих дел и начинаний?" Подобно
большинству людей, долгое время стоявших у кормила власти, Мариньи привык
отождествлять себя с Францией и считал поэтому любое посягательство на свою
особу прямым посягательством на кровные интересы королевства.
над королевством ограничили, он готов был, даже не отдавая себе отчета,
действовать против королевства.
Санский, тонкий и изящный, в плотно облегавшей его сутане фиолетового цвета,
вошел в кабинет с той заученной благочестивой миной, которую так не
переносил коадъютор. Ему всегда хотелось сказать брату: "Прибереги, если уж
тебе так угодно, этот постный вид для своих монахов, со мной это не пройдет,
ведь я-то помню, как ты пускал слюни над миской супа и сморкался при помощи
пальцев".
не дав брату вставить слово, заговорил тем не терпящим возражений тоном,
каким обычно говорил со своими подчиненными.
моих руках. Не собирать конклава, слишком многочисленного и готового
подчиниться приказам Бувилля. Никакого примирения кардиналов в Авиньоне.
Пусть спорят, пусть грызутся до бесконечности - позаботьтесь-ка, Жан, чтобы
так оно было и впредь, до нового моего распоряжения.
старшего брата, сильно помрачнел, когда речь зашла о конклаве. Он молчал,
задумчиво разглядывая свой великолепный перстень, знак его сана.
архиепископ. - Посеяв в конклаве еще большую смуту, я рискую лишиться
благорасположения того кандидата в папы, которого изберут не сегодня-завтра,
а новый папа может после своего избрания дать мне кардинальскую шапку...
гневно прервал его Ангерран. - Кардинальскую шапку, мой бедный Жан, если
только вам суждено ее носить, дам я, и никто другой, как я дал вам митру. Но
ежели вы перекинетесь в стан моих врагов, вы у меня походите не только без
кардинальской шапки, но и без сапог, и жить вам до конца ваших дней в
качестве безвестного монаха в отдаленном монастыре. Вы что-то слишком быстро
забыли, чем вы мне обязаны, равно как и свой опрометчивый поступок, от
последствий коего я вас спас всего два месяца назад, - я имею в виду ваше
слишком вольное обращение с имуществом тамплиеров. Кстати, выкупили ли вы
тот злосчастный залог, оставшийся в руках у банкира Толомеи? Не забывайте,
что из-за вас мне уже пришлось уступить ломбардцам, когда я как раз
намеревался поприжать их с налогом.
понял, что пора сдавать позиции.
которые в той или иной мере находятся в зависимости от вас или же могут
опасаться моего гнева. Велите им распространять самые противоречивые слухи,
пусть они шепнут французам, что новый король хочет вернуть Святейший престол
в Рим, а итальянцам - что он намерен держать будущего папу под надзором близ
Парижа. Велите посеять между ними раздоры, уж кто-кто, а духовенство на сей
счет первые мастера. Наш бедняга Бувилль будет застигнут врасплох. Бертран
де Го слишком грубо взялся за кардиналов, но мы прибегнем к иному оружию -
запугаем их призраками, несуществующими опасностями. Они и так терпеть друг
друга не могут, а я хочу, чтобы они возненавидели друг друга и взваливали
вину один на другого. И пусть мне еженедельно, если уж не удастся ежедневно,
сообщают о ходе дел. Наш юный Людовик Х желает иметь папу? Придет время, и
он получит папу, но не такого, что одним мановением десницы уничтожит все те
уступки, которые король Филипп и я с трудом вырвали у двух его
предшественников... Если возможно, устройте так, чтобы ваши посланцы не
знали друг друга.
дверей отцовского кабинета. Как то случается сплошь и рядом, Луи де Мариньи
походил больше на своего дядю-архиепископа, нежели на родного отца. Он был
строен, весьма заботился о своей внешности и одевался, пожалуй, даже
чересчур изысканно.
да еще к тому же крестник Людовика Сварливого, юный Мариньи не знал, что
значит не получить желаемого, что значит бороться за обладание чем-либо. Он
был в достаточной мере легкомыслен, любил блеснуть в избранном обществе и
держался с подчеркнутым аристократизмом, что, кстати сказать, более
характерно для представителей второго поколения знати, нежели десятого; и,
хотя он безмерно восхищался отцом, которому обязан был всем и который во
всем его превосходил, в тайниках души сын упрекал его за грубые манеры. Этот
юноша имел единственное достоинство или, вернее сказать, единственное
подлинное призвание: он обожал лошадей, знал в них толк и сидел в седле так,
будто в его жилах по меньшей мере уже два века текла кровь рыцарей.
выехать в Лондон и вручить там это письмо. Юноша досадливо поморщился.
меня нарочного? Завтра я должен ехать охотиться в Булонский лес.., правда,
по случаю траура охота будет не особенно пышная...
закричал Ангерран. - Всякий раз, когда я обращаюсь с какой-нибудь просьбой к
своим, для которых я все делаю, они стараются увильнуть. Знайте же, что
сейчас охота идет на меня, и, если вы мне не поможете, с меня сдерут шкуру,
а заодно и с вас тоже... Если бы я мог послать гонца, я бы сделал это без
вашего совета! Раз я посылаю вас к королю Англии, значит, мне нужно сообщить
ему то, что нельзя доверить письму. Надеюсь, поручение это достаточно лестно
для вашего самолюбия и вы соблаговолите отказаться от завтрашней охоты?
вас.
Париже. Скажете ему следующее: его высочество Валуа хочет забрать власть в
свои руки. Боюсь, что, ежели это ему удастся, он нарушит соглашения, которые
были достигнуты между нашими обоими государствами в отношении Гиени. С
другой стороны, Валуа намеревается женить нового короля на принцессе
Анжу-Венгерской, и благодаря этому браку мы будем искать союзников на юге, а
не на севере. И все. Пусть король Англии хорошенько запомнит это! Я буду
держать его в курсе событий.
- большой знаток мужской красоты. Может быть, он не останется равнодушным к
внешности посланца".
пределах французской земли ведите себя поскромнее, не разыгрывайте
сиятельного вельможу. И скажите, чтобы вам из моей казны выдали две сотни
ливров, нет, одну, и этого вполне хватит.
жезлоносец.
Мариньи обнял сына, что случалось с ним не так-то часто. Потом, обернувшись
к вошедшему Алэну де Парейлю, взял его под руку и повел к креслу, стоявшему
возле камина.
волосы капитана лучников уже начали серебриться, время и ратные труды
оставили свой след на его лице, а глаза видели столько битв, столько
поединков, пыток и казней, что разучились удивляться. Трупы повешенных на
Монфоконе стали для него привычным зрелищем. Только в течение одного
последнего года проводил он Великого магистра Ордена тамплиеров на костер,
братьев д'Онэ на четвертование и принцесс-прелюбодеек в узилище. Но ведь он,
отвечал, помимо того, и за целую армию лучников, и за все гарнизоны,
расположенные во всех крепостях Франции, и тем самым на нем лежала
обязанность поддерживать порядок во всем государстве. Мариньи, который не
обращался на "ты" ни к одному из членов своей семьи, говорил "ты" старому
своему товарищу, безупречному и безотказному исполнителю его воли.
выполнить незамедлительно, - начал Мариньи. - Ты сам отправишься в
Шато-Гайар и хорошенько потормошишь ее коменданта, как бишь зовут этого
осла?
мною ранее с согласия и одобрения короля Филиппа. Мне стало известно, что
граф Артуа туда ездил. А это явный обход приказов. Уж ежели хотели послать
туда его или кого-нибудь другого, пусть бы согласовали со мной. Только один
король имеет право войти в темницу - впрочем, вряд ли этого следует
опасаться. Никого не пускать к королеве Маргарите, не передавать ей ни
единого письма! Пусть этот осел знает, что, если он выйдет из моей воли, ему
отсекут оба уха.
общение с кем бы то ни было, но пусть зорко следят за ее безопасностью. Я