Чтение 18–й страницы книги ~Русь Изначальная том3~

баню: к свадьбе невестины чешуйки подраспарить. Чтобы тестю, морскому
царю, не было после свадьбы позора. Приплывут чуда морские славить
новобрачных, а молодой весь исцарапался в кровь.

Колясь острыми, как крючья для осетрового лова, шуточками, все
хохотали вместе с Вышатой, равные с равными, и пришлые с Ростиславом, и
коренные тмутороканцы, общие по повадкам, хоть и не все русской крови.
Комес Склир не понимал, как этот хитрый кремень, богатырь-северянин,
человек недюжинного ума, образованный, влюбился в теплое море, будто
мальчишка несмысленный. Место Вышаты в списке подарков для знатных было из
первых. С ним бы повести разговоры...

Вот и последняя холмистая гряда. С нее для глаза Тмуторокань
всплывает в конце степи зеленым островом, главным в архипелаге садов,
виноградников, которыми город расплескался по своей округе. Склир, отдыхая
в плавнодробном покачивании иноходца, понял - пора ему покинуть место, где
несколько дней он, как добровольный актер, играл роль посланника империи.
А кто он? Что его ждет в Херсонесе? Женщина. Женщина для него не более
десятой части той доли, которой он желает, не имея. Его встретит надоевший
быт колонии. Стены, укрепления, на починку которых не дают денег.
Увольняемые солдаты, которым некуда деться, которые обвинят его же в своей
беде. Дальнейшее - быть смещенным из-за потери поддержки из Палатия, чтобы
очистить место для такого же дурака, каким был он сам, принимая Таврию?
Или утонуть под нашествием, которое, может быть, готовит загадочный
русский князь? Утешившись перед смертью лекарством всех неудачников: я,
мол, говорил, я предсказывал, но меня не хотели услышать. Тошнит...

Загадка чужой души. Гостеприимный князь Ростислав за несколько дней
раскрыл перед Склиром Тмуторокань так, как только может мечтать опытнейший
разведчик. Небольшой кусок земли, верст двадцать с запада на восток, верст
двенадцать-пятнадцать с юга на север, был почти островом. Крепость,
созданная богом. На востоке с сушей ее связывали узкие полоски,
обрамленные морем, солеными озерами, заливами. С моря почти все побережье
было закрыто стенами обрывистых берегов. И повсюду в море мели. Высадка
армии, о которой Склир говорил с Поликарпосом в Херсонесе, - если империя
захочет, сможет отомстить за Таврию, - возможна только на востоке, у
низких берегов соленых озер. Пресной воды нет. Что будет пить войско в
береговых лагерях? Чем поить быков, которые потащат боевые машины,
припасы, запасы к Тмуторокани по степи? Флот, который доставит армию,
будет обязан возить воду из Сурожа, из Алустона, где немного пресной воды.
Устроенных портов либо естественных бухт нет. Незначительное волненье
погубит от жажды сначала рабочий скот, а потом и людей. Высадка и стоянка
кораблей удобны только у тмутороканских причалов. Для этого нужно взять
сначала саму Тмуторокань. С чего начинать? Когда еж свернулся клубком,
лисица изранит себя, ничего не добившись.

Степные тмутороканские предполья будто бы созданы для сражений, есть
где развернуть сто тысяч войска. Имперский флот сможет доставить только
пехоту. Она рискует сделаться легкой добычей для русской конницы.

С первого взгляда Склиру показались ничтожными стены и башни
Тмуторокани: он сравнил их с громадами херсонесских сооружений. Сейчас он
видел иное: тмутороканская крепость пригодна, чтобы отбиться от внезапного
наскока, и большее не требуется. Осады не выдержит сам осаждающий.
Основатель Тмуторокани был великим воином и правильно сделал главным
городом не Корчев, тот легче взять.

Они ехали шагом, чтобы дать лошадям остыть в конце дороги. Русские
следовали своим правилам езды, сбереженью коня придавали большое значенье,
зато и требовали много. Они проезжали между большими и малыми усадьбами,
каждая из которых распустила вокруг себя ряды плодовых деревьев и стройные
отряды подвязанных к кольям виноградных лоз, солдат сочного, сладкого
изобилия. За оградами из сырых кирпичей или тесаного камня, беленными
известью для красоты и прочности, взлетали цепы молотильщиков. Своя доля
тмутороканского хлеба перепадет империи.

Мохнатые псы местной зверовой породы глухо и скупо подавали голоса
или, забравшись на крышу хлева, молча взирали на проезжавших глазами
неласкового хозяина.

Встречные тмутороканцы приветствовали князя со свитой пожеланьем
здоровья и шутками:

- Где ж дичина? Много ль убили, кроме лошадиных ног?

Через запущенный ров под крепостной стеной был переброшен постоянный
мост: не боимся... Тесная, как во всех крепостях, улица усыпана морским
песком. Площадь с белокаменной церковью-красавицей, поставленной князем
Мстиславом Красивым. Поворот - и княжой двор. Склир заставил, себя бодро
спрыгнуть с седла, заставил шагать непослушные ноги. Не будь чужих, он
приказал бы нести себя:

В отведенных ему покоях княжого дома Склир с трудом опустился в
кресло с подлокотниками.

- Что думает превосходительный о нынешнем дне? - спросил кентарх. Он
был на охоте, но не имел случая перекинуться словом со своим начальником.

- Превосходительный. Не. Думает. Ничего, - уронил Склир. Сейчас он не
любил и себя. Такое бывает, когда объединятся два врага человека -
усталость души с усталостью тела.

Кентарх отступил за порог, но отдохнуть комесу не дали. Явились слуги
с водой, тазами, утиральниками, чтобы смыть со знатного гостя охотничий
пот и степную пыль.

Ушли слуги, явились бояре Вышата и Порей. Порей, из знатных
дружинников, пришел в Тмуторокань вместе с князем Ростиславом. Свежие,
будто бы не провели в седле большую часть дня, бояре с некоторой
торжественностью известили комеса:

- Князь просит гостя трапезовать вместе с ним, для чего придет сюда
сам, дабы почтить дорогого посланца империи.

Склиру пришлось кланяться, благодарить за честь, которую он скромно
принимает именем империи, верного друга Тмуторокани и русских.

Минуты покоя. Склиру вспомнилось несколько знакомых лиц, замеченных в
Тмуторокани: беглецы, солдаты, которым надоел хлеб империи. Они ели его
слишком долго, считая, что получают меньше заслуженного. Каково им здесь?
Спрашивать не следовало. Пространства земли не измерены, границы мира,
отступая перед путешественниками, остаются недостижимыми. И все же мир
тесен. По свойственной всем непоследовательности, Склир думал о беглецах
со злостью.

Мысль как будто проходит сквозь стены и вызывает отклики, эхо,
значение которого не умеют ценить. Один из недавних таврийских
перебежчиков остановил князя Ростислава на дороге к Склиру.

- Князь, будь осторожен, - просил бывший грек. - Констант Склир -
человек коварный, недобрый. Я знал его еще в Константинополе. Поверь мне.

- Чем же он мне опасен здесь? - спросил князь. - Оружие на меня он не
поднимет, не вцепится в горло, как леопард.

Ростислав улыбнулся, вообразив Склира в образе громадной кошки: в
красивых чертах лица комеса, пожалуй, и вправду проглядывал хищник.

- Не бросится, нет, - серьезно согласился новый княжой дружинник. -
Не сердись, что равняю нас, но я на твоем месте не стал бы есть из его
рук. Склиры дружат с тайными ядами. Василий Склир, евнух, сжил ядом
базилевса Романа Третьего. Менее знатных людей иные Склиры той же силой
услали на тот свет, расчищая себе место в этом. Вина тоже я не выпил бы из
его рук, пока он сам не отведает из той же чаши, что предложит мне.

- Так я сделаю, - согласился князь, дружески положив руки на плечи
доброхотного советчика.

Слуги внесли стол, постелили скатерть, расставили блюда.
Свежевыпеченный хлеб нового урожая, сероватый, ароматный. Запеченный
окорок серны. Сыр двух приготовлений - овечий и коровьего молока. Кислое
молоко в запотевших глиняных горшках и пресное кобылье молоко. Глубокое
глиняное блюдо с крышкой.

Остались вдвоем. Указывая на стол, князь пригласил гостя:

- Не взыщи, ныне угощенье простое, как подобает мужчинам, которые
день провели по-мужски, в седле. Эта пища дает силу телу, оставляя свободу
уму.

Предваряя широким жестом неизбежно-любезные возраженья гостя,
Ростислав продолжал:

- Мой пращур, славный памяти Святослав Великий, в одежде и пище был
прост. Ему на походе хватало куска мяса, обугленного в костре. По нему и
войско держалось того же. Однако во всех самых быстрых походах пращур мой
умел кормить войско. Спать ложились сыты, сытыми шли в бой. Голодный - не
витязь, сам знаешь. Земля полна сказов о Святославе. Рассказчики тешат нас
красивым словом. Книжник углубляется во внутренний смысл подвига. Мы с
тобой, воины, понимаем: задумывая войну, полководец о первом думает - как
кормить лошадей и людей. Не так ли?

- Так, - согласился Склир, - а также обязан знать, где их поставить
для отдыха, оградив от нечаянного нападенья, где напоить людей и коней.

- Поэтому ешь, мой гость, и пей, - шутил Ростислав, поднимая тяжелую
крышку глиняного блюда. Пошел пар. Вынув большой черный кусок, князь
нарезал ломтями мясо, приготовленное на открытом огне. Кругом обугленное,
внутри оно было сочно и розовато.

Сам Ростислав ел быстро, с удовольствием утоляя лютый голод. С утра
охотились - как воевали, ограничиваясь чуть хмельным сброженным кобыльим
молоком.

Комес ел, пил, ощущая, как смягчается острота усталости. И он опять
мешал себе поиском особенного смысла, скрытого в словах князя Ростислава.
Походы Святослава, сытое войско - сегодня о подобном думал сам Склир.
Откуда совпаденья, странная общность между ним и русским князем? Склир
решился на вызов:

- Узнав тебя, князь, я увидел в тебе качество великого полководца,
правителя государства. В империи меньшие люди искали диадемы базилевса.
Получали ее. Брали, скажу прямо. Твои родственники на Руси несправедливо
поступили с тобой. Ты взял, ты отнял у них Тмуторокань одним своим