чтобы не оказаться слишком не деликатным, но в то же время принять в нем
известное участие.
размышлял он, - то я, пожалуй, только нанюхаюсь всяких вкусных вещей, а
другие будут есть их!
чем-нибудь более реальным, чем запахи вкусных кушаний, но нам известно,
что, вернувшись поздно ночью в свой дом и войдя в комнату, которую он
занимал там, он увидел на постели, которую считал своей, своего знакомого,
ротмистра Шемберу, спавшего крепким сном; после тщетных усилий растолкать
его, чтобы занять свое место, он принужден был, в конце концов, подостлать
себе на полу попону и на ней улечься спать. А так как он перепробовал
много вина различных сортов и был, кроме того, сильно утомлен, то и на
полу заснул так крепко, что только утром его разбудила пушечная стрельба в
честь гетмана, от которой тряслись оконные рамы и сыпалась штукатурка с
потолка.
иначе он спал бы до полудня.
Шемберы. Поэтому поручику не с кем было и побраниться; он торопливо
оделся, чтобы поспеть с поздравлением к гетману, хотя в такой толпе гетман
легко мог не заметить его отсутствия.
вид, около дворца была уже такая толпа, что трудно было протолкаться в
ней. Пушки все еще гремели, кроме того, пехота и венгры с янычарами,
установленные вокруг всего двора, непрерывно стреляли холостыми зарядами
из ружей...
именно, что депутатам от трибуналов и полков (к числу которых и он
принадлежал) были назначены различные подарки и денежные вознаграждения.
Он надеялся, что и он воспользуется этой счастливой привилегией. Гетман,
гетманша и гости - одни в экипажах, запряженных шестеркой лошадей, другие
- пешком или верхом, отправились на торжественное богослужение в Фари; но
многие, приехав туда, уж не могли войти в костел, который был битком набит
народом, любопытными и духовенством, в большом числе съехавшимся сюда из
Бельска, Тыкоцина и других гетманских поместий. Кармелиты, доминиканцы,
миссионеры и светское духовенство заняли весь prezbyteryum, а некоторые
должны были разместиться на лавках.
слышна была стрельба из ружей драгунского и других полков, а иногда и
пушечные выстрелы. К этому присоединилась и небесная артиллерия, так как в
конце обедни небо покрылось черными тучами, и раздались удары грома; гроза
была так близко, что молния опалила несколько деревьев около местечка, а
после этого начался такой страшный ливень, что когда, по окончании бури,
пришлось возвращаться во дворец к обеду, не многие приехали сухими и не
загрязнившимися. Спаслись только те honoratiores и дамы, у которых были
экипажи - все остальные, вынужденные идти пешком, должны были долго мыться
и чиститься прежде, чем появились к столу.
себе место за одним из небольших столов, и притом в недалеком расстоянии
от жены полковника Венгерского, которая ему всегда очень нравилась.
дворе, славившемся красотою своих дам. Рассказывают даже, что в последний
свой приезд сюда князь Радзивилл, прозванный "пане коханку" за то, что он
ко всем одинаково обращался с этими словами, - будучи в веселом настроении
и взобравшись верхом на коне по ступеням театра, как уселся подле пани
Венгерской, так и не отходил от нее во все время спектакля. Лицо
прекрасной полковницы то и дело покрывалось румянцем, такие горячие
комплименты он говорил ей. Паклевский был давно знаком с пани Венгерской:
он знал ее еще панной и тогда уж вздыхал о ней, а она так была к нему
мила, что всегда, завидя его, хотя бы здесь было сто свидетелей,
приветливо кивала ему головкой. И на этот раз, заметив Паклевского, она
улыбнулась ему, а тот, пользуясь этим, переменился местом с разделявшим их
шляхтичем и очутился подле самой пани.
невестки, - отвечал Паклевский, - да это бы еще ничего, если бы я
чего-нибудь добился! А то пришлось даром проехаться, потому что... потому
что...
красива? - спросила Венгерская.
Паклевский, - хотя в свое время она была красива, этого нельзя от нее
отнять.
красоте панны Кежгайлувны сохранилась и до сих пор при дворе.
поручика.
выглядит очень величественной, - прибавил он. - Я ездил к ней с утешением
и с разумным советом отдать сына ее, очень красивого юношу, в войско, в
чем сам гетман обещал мне протекцию.
такой не то любопытный, не то насмешливый, но в то же время полный
таинственности вид, что удивленный Паклевский смешался и замолчал.
она и сына не отдает, и от протекции отказывается.
своей загадочной улыбкой. - До того дошло дело!
выражению лица и улыбкам Венгерской, что то, что для него было тайной в
прежних отношениях брата и его жены к Белостоку, было известно Венгерской.
Ему страшно любопытно было что-нибудь выпытать из нее, и он сказал:
невестка так дуются на гетмана, дорого бы я заплатил за это.
улыбнулась, покачала головой и сказала:
дворе, я тогда еще не бывала здесь.
делалось, но все же поручил понял, что ему она ничего не скажет. Он
обратил свое внимание на кусок серны, а когда начал пить за здоровье
гетмана, гетманши и гостей, и загремели выстрелы из мортиры, - то, если бы
даже ему и говорили что-нибудь, он все равно бы не услышал.
ее грубоватыми комплиментами и остротами, которые, наверное, были менее
солоны, чем те, которыми князь Радзивилл угощал прекрасную даму.
то вскоре Паклевский сделался таким веселым и смелым, что, в конце концов,
полковница должна была вместе с другими женщинами выйти из-за стола. Он
даже и не заметил, когда она исчезла.
образовались различные группы, и Паклевский сам не заметил, как он вслед
за другими с бокалом в руке очутился в следующей зале, где играла музыка,
и вино лилось рекой. Он почел своей обязанностью протискаться к самому
виновнику торжества и был награжден за это тем, что гетман положил на
минуту свою белую руку на его плечо.
оркестра. Кто хотел быть услышанным, прикладывал своему собеседнику руки к
уху и трубил в них изо всех сил.
как в этот день: его рюмка, которую он то и дело опоражнивал, была
каким-то чудом постоянно полна; знакомые и незнакомые подходили к нему и
сердечно с ним обнимались. Лица, люди мелькали перед ним, как в волшебной
сказке; проплывали мимо восхитительной красоты дамы, украшенные орденами
сановники, величественные фигуры, усы и парики - все это розовое,
лоснящееся, потное, счастливое и улыбающееся. Только удавалось Паклевскому
остановить кого-нибудь, как тот уже исчезал, а на его месте оказывался
другой. Ему казалось, что он стоял на одном месте, а между тем залы
менялись, и каким образом он очутился на террасе в саду - этого он уж
решительно не мог сообразить.
почувствовал себя так, как будто доплыл до гавани.
его слуха.
в такой день все должно было звучать во славу виновнику торжества. А,
между тем, до него, как нарочно, доходили особенно неблагоприятные для
гетмана отрывки.
представительства, а не для сердца. Мокроновский - ее адъютант!