произведениям. Назывались такие авторы, как Лев Толстой, Тургенев, Чехов,
Короленко и особенно в то время волновавший всех Максим Горький. Я высказал
свои взгляды довольно искренне, так как речь шла только о литературе, а не о
каком-либо государственном перевороте. Васильев пытливо посматривал на меня
своими карими умными глазами, по-видимому делал какие-то выводы. Потом,
подавая мне книгу "Овод" Войнич, сказал:
задержался в каюте. Хотелось еще узнать об участи нашей эскадры.
страшно возмущено нашим поведением в Немецком море. Нашу эскадру называют
эскадрой бешеной собаки. Нас сравнивают с пиратами. Больше всего англичане,
раздражены тем, что, разбив пароходы, мы не стали даже спасать с них
утопающих рыбаков. Некоторые газеты требуют возвращения нашей эскадры
обратно и суда над командующим, другие настаивают объявить нам войну. Во
французских газетах есть сведения, что Англия мобилизует свой флот. Одним
словом, завязывается новый политический узел.
оговоркой:
дальше Доггер-Банки нам никуда бы не уйти. Мы были бы потоплены минами.
разбираюсь в этом.
разобраться. В нашей эскадре нет самого главного - разумной организации.
местам, а не находятся вместе? Посмотрим, однако, что будет дальше.
нужно уходить. А когда я взялся уже за ручку двери, он сказал мне:
обмениваться мыслями со своими товарищами. Знаешь ли,
превратно, а отсюда потом возникнут всякие недоразумения.
высказался о недочетах нашей эскадры? И почему он подсунул мне книгу, какую
ни один офицер не стал бы рекомендовать нашему брату? Впечатление он
производил самое благоприятное. Я не мог допустить мысли, что он провоцирует
меня: против этого говорили и его глаза, и голос, и весь его облик. В то же
время не верил и я в то, что офицер может стать на сторону народа. А
впрочем, были же среди революционеров и офицеры, да еще в более высоких
чинах, чем Васильев.
разведки, сносясь в это время по беспроволочному телеграфу с другим своим
кораблем, державшимся в море. Крейсер постоял несколько часов, пока командир
его не сделал визита Рожественскому, и ушел куда-то. Говорили, что в
соседней бухте ждет нас английская эскадра. На второй день тот же крейсер
снова, явился на короткое время, чтобы принять ответный визит нашего
адмирала. Под этой внешней любезностью англичане готовили против нас
какую-то каверзу.
арестованных. И это будет продолжаться до тех пор, пока не уладят дело о
потоплении английских рыбаков. Возможно, что в Петербурге спохватились,
насколько не подготовлена наша эскадра, и вернут ее обратно.
побывал на "Суворове" и повидался со своим приятелем Устиновым.
спешно посылают по одному офицеру в качестве свидетелей по делу о расстреле
рыбаков. С "Суворова" отправляется капитан-2-го ранга Кладо.
сложившиеся между ними и командующим 2-й эскадрой. Некоторых из них я не
знал, а с остальными когда-то вместе служил и плавал на кораблях. Писарь
Устинов сообщил мне много новых сведений о них.
Клапье-де-Колонг, сорокапятилетний худощавый брюнет немного выше среднего
роста. Время отметило его правильно очерченную голову небольшой лысиной,
слегка запудрило сединой виски и маленькую бородку, избороздило лоб резкими
морщинами. Над карими оживленными глазами изогнулись две дуги черных густых
бровей. К своей внешности он относился очень заботливо, стараясь молодиться
и прикрывать подкрадывающуюся старость внешним лоском.
изящными манерами и красивыми оборотами речи. С офицерами и даже с командой
был чрезвычайно вежлив. Нельзя было ему отказать ни в уме, ни в эрудиции, ни
в знании военно-морского дела. Одно лишь губило его - слабохарактерность.
При других обстоятельствах этот человек мог бы принести большую пользу
нашему флоту, но трудно было ему занимать должность флаг-капитана при таком
сумасбродном командующем, который добивал в нем остатки воли и окончательно
обезличивал его. Адмирала он боялся и никогда не рисковал возражать ему,
хотя видел и понимал всю бестактность и нелепость его действий.
скелетоподобный мужчина, вполне отвечал в русских условиях, как специалист,
современным требованиям знаний. Это был честный офицер и дело свое знал
хорошо. Но на его указания очень часто полезные, адмирал мало обращал
внимания.
большеротый, с красивыми зубами, с тщательным пробором на русой голове,
занимала штабе еще более незавидное положение. Он был неглупый моряк. Но он
сам себя унизил своим угодничеством перед высшим начальством. Попав на 2-ю
эскадру, он только тем и занимался, что старался расположить к себе
Рожественского. Однако не всегда это ему удавалось, и вместо одобрения на
его голову обрушивалась грубая ругань.
военно-морским отделом. Такой должности не было в высочайше утвержденных
штатах походных штатов. Но это не мешало ему играть при штабе видную роль:
толстенький, с пухлым розовым лицом, с клочком волос вместо бороды, он имел
всегда такой самодовольный вид, словно только что открыл новый закон
тяготения. Моряки звали его "ходячий пузырь". Хорошо образованный, знающий
иностранные языки, он большей частью занимал по службе адъютантские и
штабные должности. Писал морские рассказы и повести, но они были далеки от
того правдивого и яркого изображения нашего флота, каким
произведения Станюковича. Офицеры не любили Семенова за его хитрость и
пронырливость. Зато восторгались им адмиральские жены, находя его самым
галантным и остроумным кавалером. В особенности он пользовался расположением
жены одного знаменитого адмирала, у которого служил адъютантом, - Капитолины
Александровны, женщины элегантной и красивой.
обратилась к Семенову:
значит?
который должен воспевать все подвиги 2-й эскадры, а также и самого адмирала.
Поэтому Рожественский благоволил к нему, а он, пользуясь этим, подводил
иногда не только командиров судов, но и своих товарищей.
корабельный инженер Политовский и другие. А капитан 2-го ранга Курош был
отчислен еще в Кронштадте.
артиллерист по специальности, лейтенант Свенторжецкий. Наряду со знанием
своего дела и опытностью, он, этот мужчина
телосложения, круглолицый, черноусый, с головой, гладко обточенной нолевой
машинкой, обладал еще твердым характером. Это чувствовалось ив его речи,
резкой и обрывистой, иногда безапелляционной, когда он был уверен в своей
правоте. Держался он скромно, но в то же время независимо и с достоинством.
Таких офицеров, как Семенов и Леонтьев, он избегал и почти не разговаривал с
ними. Непосредственный его начальник. - Клапье-де-Колонг
как Рожественский, не позволял себе распекать Свенторжецкого.
Свенторжецкий более смело держатся с ним. А остальные штабные дрожат перед
ним, словно в лихоманке. Хороший барин с лакеями обещается лучше, чем он со
своими помощниками. Достается и командиру броненосца, и всем судовым
офицерам, и команде. Стоит только появиться ему на палубе, как все матросы
разбегаются и прячутся по разным закоулкам, словно от Змея-Горыныча. А уж
про сигнальщиков нечего и говорить. К концу плавания, их, вероятно, всех
придется отправить в психиатрическую больницу. Недавно одного из них так
трахнул биноклем по голове, что снесли его в лазарет.
Маккарти Кормак
Перумов Ник
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Журавлев Владимир
Сертаков Виталий