собранье? - Корф провел шуга в отдельные покои, где в пламени свечей темнели
лебединые виолы, ще скрипки тихо тосковали о смычках; Корф хвастал: - Вот
скрипка из Бресчиа, а эту, сделанную Гранчиано, пора ремонтировать... Вот
Теклер, вот Серафино! Есть даже тирольские, хотя я их не люблю. Сам я играю
очень редко. Я больше пью вино, когда мне тошно от людского свинства. Итак,
уступите мне вашего Страдивария за сорок...
ру" свою новую книгу: "Новый способ российского стихосложения", и барон руко-
пись от поэта любезно принял.
- Если б не вы, барон, меня бы давно забодали быки здоровые... Патрон мой,
князь Куракин, хотя и кормит-поит, но в награду требует, чтоб я пасквили сти-
хотворные на Артемья Волынского слагал. И отказаться я не смею, а... страшно
мне! Коща дверей сходятся две половинки, то палец между ними лучше не совать.
А меня, пиита бедного, вельможи меж дверей своих и головой совать готовы без
жалости... Что им мой писк!
чаще вижу под столом, где его, пьяного, ногами попирают. А- вы? Кто вы?.. Вы
- Прометей, и ваше имя принадлежит истории. Поэта будет помнить вся Россия. А
остальные люди, кто не способен к творчеству, все это гниль... Увы, - вздох-
нул вдруг Корф, - вот и архивный червь, глотая смрад бумаг старинных, может,
протрызет и мое жалкое имя...
в бархате, весь в кружевах. Барон Корф свернул рукопись Тредиаковского в
трубку потуже и сразу треснул "гуся" по башке, чтоб спеси поубавить:
помни, что поэты ждать не любят...
робкого, но талантливого). Барона занимало положение поэта при дворе. Тредиа-
ковского держали в черном теле. Анна Иоанновна - по глупости своей - видела в
Тредиаковском лишь развлекателя (вроде шута). Поэты, живописцы, музыканты -
они, да, состоят при дворе, ибо более им кормиться негде. Но Тредиаковский -
не развлекатель, это ученый языковед. И барон помышлял дерзостно: Тредиаковс-
кого полностью за Академией укрепить... При чем здесь двор? При чем здесь пь-
яный меценат Куракин? Поэты - суть служители государственные.
показывал. Бирену в лицо дерзил. Иногда он выражался при дворе так, что, будь
он русским, его бы уж давно вороны по кускам растащили. Но у него - заслуги
перед престолом, за ним - надменное рыцарство Курляндии, и трогать его опас-
но. Оттого-то Корф - безбожник, книголюб, алхимик - мог делать все, что в го-
лову взбредет, и не любил советников иметь.
мянницей фельдмаршалу Миниху. Но дорогу Корфу переступал камергер Менгден,
вице-президент Коммерц-коллегии. Корф предложил ему бороться за руку и сердце
Вильдеман:
ти... Давайте так: вы мне дадите яд, а я вам свой подсыплю. Кто из нас быст-
рее приготовит противоядие, тот выживет и станет обладателем руки и сердца
юной Вильдеман...
Уж лучше шпага! И чтобы... поменьше свидетелей.
ких. В этом году Корф образовал "Русское собрание" при Академии, где русские
занимались толкованием русского языка, - это хорошо: пусть возникнет "Толко-
вый словарь" языка российского. Корф видел явное: ученые - все иноземцы, и
коли кто понадобится, то зовут опять из Европы. Но... до каких же пор? Бер-
нулли взялся обучать Ададурова, и опыт сей показателен: Ададуров стал велико-
лепным математиком... Россия сама должна поставлять ученых, подобно рекрутам;
таковые сыщутся, только искать их никто еще не пробовал. Как раз в это время
опустела академическая гимназия, и Шумахер вошел с докладом к барону.
имелись свои ученые.
способных и к трезвости склонных, выйдут незаурядные славянские Ньютоны.
их на стол, словно перед дракой.
мотрю, что ваш тесть Фельтен супы ея величеству варит. Для меня кухонное
родство с русской императрицей не имеет никакого значения. И я достаточно си-
лен физически, чтобы одной рукой вышвырнуть вас из Академии - прямо в Неву -
вместе с вашими дурацкими убеждениями...
пыренные уши с их тыльной стороны, гце они были розового цвета, как у поро-
сенка.
всех на Митаве - Корф или Кейзерлинг?"
не об уме. Вы спорите о том, кто из нас хитрее. Так я вам скажу, что хитрее
всех наш лошадник Волынский. Граф Бирен прав: когда имеешь дело с этим чело-
веком, держи при себе камень, чтобы ударить Волынского в зубы прежде, чем он
вцепится тебе в глотку...
даже в дела коннозаводства, хлеб у своего врага, князя Куракина, отбивая. Со
стола своего Волынский не убирал книг по гиппологии научной: "Королевский ма-
неж" Антуана Плювиля, "Гиппика або наука о конях" поляка Доро-гостайского и
"Книга лекарственная о конских болестях" Петра Шафирова... Лошадей он любил,
и когда жил в Персии, то много полезного о лошадях на Востоке узнал и домой
хозяйственно вывез... Впрочем, любимым делом долго не пришлось заниматься Во-
лынскому, оторвали его от лошадей - велели судить Жолобова, из Сибири приве-
зенного.
царского не попрешь, коли карьер надо делать...
река долго не вставала, и никак было крамольников в канцелярию Тайную (в кре-
пость, за Неву) не переправить. Целых два месяца дали Жолобову и Столетову на
поправку здоровья, кормили их на убой с царской кухни. Даже лекарями обихажи-
вали. Это признак нехороший: значит, к мучениям адским готовят.
надобно. От твоих грабительств на Казани людишки по ею пору плачутся...
моей тебе поискать, а ты судью своего же вором кличешь... Да знаешь ли ты,
что я тебя под топор засуну?
что ты умный?..
теперь ничего не страшно. А по вечерам, после допросов и очных ставок, утом-
ленный, Волынский говорил Кубанцу:
литься: иметь дух столь высок, какой Жолобов ныне перед смертью имеет... На
плаху его подтаю, а уважать буду!
банец. - Наталья Лопухина дочку породила вчера.
равлять надо ехать... Ладно, не сломаюсь.
спешили поздравить статс-даму с разрешением от бремени. Все поздравления при-
нимал мрачный, как сатана, муж Наташки - Степан Лопухин, который сказал Во-
лынскому:
прямо на Мойку - в дом Рейнгольда Левенвольде, который уже не первый раз мою
Наташку брюхатит.
жее, каким лакеев своих порешь, да устроил бы Наташке хорошие посеканции...
Нешто так можно, чтобы все над тобой смеялись?
вольде удались. Давить мне их, што ли?
ты и живости не теряя, даже талию сохранив тончайшую, она (при здоровье от-
менном) уже на другой день после родов в свете являлась... Всех ослепляя!
Всех затмевая!
ка она ребенка рожала. От злости на любовника статсдама переходила к нежнос-
ти, и камень перстня ее (подарок от Левенвольде) то вспыхивал розово, то ста-
новился голубым, как небо, - в зависимости от настроения женщины.
наказала ему: "Нехорошо, Андрей Иваныч, первый ты человек в. осударстве моем,