Чтение 18–й страницы книги ~К "последнему" морю~

бабочки трепетали длинные ресницы. Подрисованные темные брови
изогнутой линией тянулись от уха до уха. Маленький алый рот
загадочно улыбался. Заметив пристальный взгляд Олексича, она
протянула гибкую руку с ярко накрашенными ногтями к серебряной
вазе, выдернула оттуда розу на длинном стебле и бросила ее со
смехом молодому русскому послу.

Схватив на лету розу, Олексич прошептал, нагибаясь к толмачу:

- Что это еще за чаровница?

- Это одна из любимых танцовщиц повелителя Зербиэт-ханум. Она
не только танцовщица, но и соловей. Если джихангир отдаст ее тебе,
не вздумай отказываться, - голову потеряешь!

- Вот еще беда нежданная! - прошептал Олексич. Он приказал
своим дружинникам привести медведей и их расшевелить.

- А это не опасно? - спросил Бату-хан.

- В жизни многое опасно, - ответил Гаврила Олексич. - Но если
бояться опасности, то и победы не будет, да и жить не стоит!

- Хорошо сказал!

Старый одноглазый Субудай недовольно замотал головой и
крикнул:

- Прислать сюда десять наших пехлеванов,* пусть наготове!

Два русских дружинника расшевелили медведя, лежавшего на
подводе. Он сполз на землю, подхватил небольшое бревно и, держа
его на плече, подошел на задних лапах к тому месту, где находился
Бату-хан. Он осторожно опустил бревно на землю, затем сел,
размахивая передней лапой, как бы прося подачки.

Бату-хан через нукера передал медведю лепешку. Олексич
сказал:

- Сейчас, великий хан, этот медведь будет бороться с твоими
воинами. Прикажи, чтобы несколько твоих лучших силачей попробовали
свалить его на землю.

Гаврила Олексич сделал знак одному из своих дружинников. Тот
подошел.

- Кирша, постой около Мишки и проследи, чтобы он вел себя
пристойно.

По приказанию Субудая подошли к медведю три коренастых
монгольских нукера. Рядом стоял настороже дружинник Кирша и держал
в руке конец цепи, прикрепленный к ошейнику медведя. Он добродушно
сказал медведю:

- А ну-ка, Мишенька, покажи, как у нас в Новгороде козлы
бодаются.

Медведь вскочил и с такой неожиданной стремительностью
бросился к монголам, что они со всех ног пустились бежать по
двору, а зверь погнался за ними, звеня вырванной цепью, под
улюлюканье и хохот зрителей.

- Эй, Мишка! - закричал ратник. - Постой! Ступай ко мне!
Покажи теперь, как ты любишь свою хозяйку!

Медведь остановился, повернулся и вперевалку подошел к Кирше.
Став на задние лапы, он передние положил ему на плечи и розовым
языком облизал лицо.

Толмач громко переводил слова дружинника. Монголы приседали
от восторга, кричали "кху, кху!", а женщины на площадке хлопали в
ладоши, заливаясь звонким смехом.

Олексич сделал знак дружинникам, и они увели медведя обратно
к телеге. Жены Бату-хана сверху закричали: "Могут ли русские
багатуры бороться с привязанным к столбу большим медведем?"

- Отчего не попробовать! А что получится - увидим! - сказал
Олексич. - Эй, дружинники, отвяжите-ка Лешего и приведите сюда.

Вскоре огромный медведь неохотно приблизился к трону Бату-
хана. Он был на двух цепях: одна прикована к ошейнику, другая - к
широкому кожаному поясу. Шесть дружинников держали натянутые цепи,
чтобы медведь не подошел к татарскому владыке слишком близко.

Леший сел, мотая головой и сильно сопя, вдыхая незнакомые
запахи, и недоверчиво поглядывал на толпу маленькими злыми
глазками.

Кирша подошел к медведю, ударил его по плечу и отступил на
шаг.

- Эй, Леший! - сказал, ударяя медведя еще раз. - Зачем ты
вчера моего барана задрал? Давай обратно!

Зверь недовольно зарычал.

- Ты зачем прошлый год обидел мою бабку? Зачем задрал ее
петуха?

Медведь еще сильнее стал мотать головой, как бы отрицая
возводимую на него вину.

- Ты что головой мотаешь, ровно отнекиваешься? - шутливо
дразнил его Кирша. - Разве я не дело говорю? Давай бороться: кто
победит - тот и прав. Покажи свою силушку, ведь ты нынче к новому
хозяину переходишь. А ну-ка, вставай! - И ратник ткнул медведя
концом сапога.

Медведь обхватил лапами ногу Кирши; тот схватил его за уши, и
зверь оставил ногу. Он ловко поднялся на задние лапы и пошел,
покачиваясь, на отступавшего ратника.

Вдруг он стремительно бросился на медведя и обхватил ремень
на поясе. Страшным напряжением Кирша приподнял медведя и, поддев
плечом, сбросил на землю.

Медведь проворно вскочил и с диким ревом снова кинулся на
Киршу. Толпа замерла.

- Еще хочешь бороться? - сказал Кирша. - Ну, будем в обнимку.

Человек и медведь схватились крест-накрест и стали,
раскачиваясь, топтаться на месте. Ратник наступал на медведя и
вдруг быстрым неожиданным движением, сделав "подножку", опрокинул
его на землю.

По толпе пронесся крик ликования. Вытирая катившийся пот,
ратник спокойно отошел в сторону. Олексич тихо сказал дружинникам,
державшим концы цепей:

- Теперь привязывайте его к столбу, а то он и впрямь задерет
Киршу. Чую: серчать начал!

Дружинники оттянули цепи и намотали их вокруг столба.
Медведь, упираясь и задрав морду кверху, недовольно ворчал.
Оказавшись возле столба, он стал его царапать и трясти.

Бату-хан подозвал переводчика и что-то тихо спросил у него.

Толмач наклонился к уху Гаврилы Олексича:

- Наш великий джихангир очень доволен и хочет оказать,
милость тебе и твоим нукерам. Он спрашивает, чего жаждет твое
сердце. - И еще тише добавил: - Проси прекраснейшую розу его сада,
и он тебе ее отдаст.

Гаврила Олексич ему не ответил. Он быстро встал и,
обратившись к Бату-хану, горячо заговорил:

- Великий хан! Я видел твою столицу, которая начинает расти и
расцветать, как сказочный цветок. Здесь люди богатеют, а
отъезжающие гости разносят по свету рассказы о величии и славе
твоего имени. Но здесь же я увидел моих несчастных русских
братьев. Они высохли от голода и непосильных трудов: Многие из них
доживают последние дни. Ты можешь всех их сделать счастливыми, и
они будут до конца дней молиться о твоем благополучии.

- Какие твои братья? О ком ты говоришь? - спросил Бату-хан, и
брови его сдвинулись.

- Это наши русские пленные, которых твои храбрые войска
пригнали из наших разоренных городов и селений. Отпусти их на
родину!

Бату-хан молчал. Вдруг нежный голос прошептал:

- Исполни просьбу гостя, Саин-хан. Это принесет счастье.

Гаврила Олексич поднял глаза. Возле Бату-хана садилась на
широкий трон, расправляя пестрое шелковое платье, маленькая жена
Юлдуз-Хатун, а за нею стояла красавица половчанка с цветком в
зубах. Она теперь не смотрела на Олексича, а, опустив длинные
ресницы, только слегка улыбалась.

- Хорошо! - сказал Бату-хан. - Разрешаю тебе собрать часть
русских пленных. Ты сам же позаботишься, чтобы они спокойно
добрались до своей родины.

- Великий джихангир! - прервал его одноглазый Субудай. -
Вспоминаю твои слова: не ты ли хотел сделать особый полк из
пленных?

- Я не забыл об этом, - ответил Бату-хан. - Но ты, храбрый
батыр, обещай мне опрашивать каждого пленного: не хочет ли он
вступить в особый тумен, который пойдет вместе с моими войсками на
завоевание "вечерних стран". Каждый воин получит от меня и оружие,
и одежду, и коня, а в битвах разделит славу и добычу наравне с
моими батырами.

- Сегодня, великий джихангир, ты принес счастье не только
моим русским братьям, но и мне.

- Ты будешь дважды счастлив, - ответил Бату-хан. - Вскоре
поблизости от моего дворца для тебя будет поставлен шатер, в
котором ты найдешь лучший цветок моего сада - Зербиэт-ханум. Вот
она! - И он указал рукой на стоявшую неподалеку половецкую
красавицу.

По окончании торжественного приема Гаврила Олексич подошел к
молодому приветливому Абд ар-Рахману и спросил его:

Не знаешь ли ты, пресветлый хан, что сталось с нашим старым
воеводой Ратшей? Не вижу я его нигде.

Арабский посол не ответил и отвернулся.