Чтение 18–й страницы книги ~Вечный муж~

Михайлович Багаутов, покойник-с, - что он, "хищный" был или "смирный-с"?
Как причислить-с?

Вельчанинов все еще молчал, не переставая шагать.

- Хищный тип это тот, - остановился он вдруг в ярости, - это тот
человек, который скорей бы отравил в стакане Багаутова, когда стал бы с ним
"шампанское пить" во имя приятной с ним встречи, как вы со мной вчера пили,
- а не поехал бы его гроб на кладбище провожать, как вы давеча поехали,
черт знает из каких ваших сокрытых, подпольных, гадких стремлений и
марающих вас самих кривляний! Вас самих!

- Это точно, что не поехал бы-с, - подтвердил Павел Павлович, - только
как уж вы, однако, на меня-то-с...

- Это не тот человек, - горячился и кричал Вельчанинов не слушая, - не
тот, который напредставит сам себе бог знает чего, итоги справедливости и
юстиции подведет, обиду свою как урок заучит, ноет, кривляется, ломается,
на шее у людей виснет - и глядь - на то все и время свое употребил! Правда,
что вы хотели повеситься? Правда?

- В хмелю, может, сбредил что, - не помню-с. Нам, Алексей Иванович,
как-то и неприлично уж яд-то подсыпать. Кроме того, что чиновник на хорошем
счету, - у меня и капитал ведь найдется-с, а может, к тому жениться опять
захочу-с.

- Да и в каторгу сошлют.

- Ну да-с, и эта вот неприятность тоже-с, хотя нынче, в судах, много
облегчающих обстоятельств подводят. А я вам, Алексей Иванович, один
анекдотик преуморительный, давеча в карете вспомнил-с, хотел сообщить-с.
Вот вы сказали сейчас: "У людей на шее виснет". Семена Петровича Ливцова,
может, припомните-с, к нам в Т. при вас заезжал; ну, так брат его младший,
тоже петербургский молодой человек считается, в В-ом при губернаторе служил
и тоже блистал-с разными качествами-с. Поспорил он раз с Голубенко,
полковником, в собрании, в присутствии дам и дамы его сердца, и счел себя
оскорбленным, но обиду скушал и затаил; а Голубенко тем временем даму
сердца его отбил и руку ей предложил. Что ж вы думаете? Этот Ливцов - даже
искренно ведь в дружбу с Голубенкой вошел, совсем помирился, да мало того-с
- в шафера к нему сам напросился, венец держал, а как приехали из-под
венца, он подошел поздравлять и целовать Голубенку да при всем-то
благородном обществе и при губернаторе, сам во фраке и завитой-с, - как
пырнет его в живот ножом - так Голубенко и покатился! Это собственный-то
шафер, стыд-то какой-с! Да это еще что-с! Главное, что ножом-то пырнул да и
бросился кругом: "Ах, что я сделал! Ах, что такое я сделал!" - слезы
льются, трясется, всем на шею кидается, даже к дамам-с: "Ах, что я сделал!
Ах, что, дескать, такое я теперь сделал!" - хе-хе-хе! уморил-с. Вот только
разве жаль Голубенку; да и то выздоровел-с.

- Я не вижу, для чего вы мне рассказали, - строго нахмурился
Вельчанинов.

- Да все к тому же-с, что пырнул же ведь ножом-с, - захихикал Павел
Павлович, - ведь уж видно, что не тип-с, а сопля-человек, когда уж самое
приличие от страху забыл и к дамам на шею кидается в присутствии
губернатора-с, - а ведь пырнул же-с, достиг своего! Вот я только про это-с.

- Убир-райтесь вы к черту, - завопил вдруг не своим голосом
Вельчанинов, точно как бы что сорвалось в нем, - убир-райтесь с вашею
подпольною дрянью, сам вы подпольная дрянь - пугать меня вздумал - мучитель
ребенка, - низкий человек, - подлец, подлец, подлец! - выкрикивал он, себя
не помня и задыхаясь на каждом слове.

Павла Павловича всего передернуло, даже хмель соскочил; губы его
задрожали:

- Это меня-то вы, Алексей Иванович, подлецом называете, вы-с и меня-с?

Но Вельчанинов уже очнулся.

- Я готов извиниться, - ответил он, помолчав и в мрачном раздумье, -
но в таком только случае, если вы сами и сейчас же захотите действовать
прямо.

- А я бы и во всяком случае извинился на вашем месте, Алексей
Иванович.

- Хорошо, пусть так, - помолчал еще немного Вельчанинов, - извиняюсь
перед вами; но согласитесь сами, Павел Павлович, что после всего этого я
уже ничем более не считаю себя перед вами обязанным, то есть я в отношении
всего дела говорю, а не про один теперешний случай.

- Ничего-с, что считаться? - ухмыльнулся Павел Павлович, смотря,
впрочем, в землю.

- А если так, то тем лучше, тем лучше! Допивайте ваше вино и ложитесь,
потому что я все-таки вас не пущу...

- Да что ж вино-с... - немного как бы смутился Павел Павлович, однако
подошел к столу и стал допивать свой давно уже налитый последний стакан.
Может, он уже и много пил перед этим, так что теперь рука его дрожала, и он
расплескал часть вина на пол, на рубашку и на жилет, но все-таки допил до
дна, - точно как будто и не мог оставить невыпитым, и, почтительно поставив
опорожненный стакан на стол, покорно пошел к своей постели раздеваться.

- А не лучше ли... не ночевать? - проговорил он вдруг с чего-то, уже
сняв один сапог и держа его в руках.

- Нет, не лучше! - гневливо ответил Вельчанинов, неустанно шагавший по
комнате, не взглядывая на него.

Тот разделся и лег. Чрез четверть часа улегся и Вельчанинов и потушил
свечу.

Он засыпал беспокойно. Что-то новое, еще более спутавшее дело, вдруг
откудова-то появившееся, тревожило его теперь, и он чувствовал в то же
время, что ему почему-то стыдно было этой тревоги. Он уже стал было
забываться, но какой-то шорох вдруг его разбудил. Он тотчас же оглянулся на
постель Павла Павловича. В комнате было темно (гардины были совсем
спущены), но ему показалось, что Павел Павлович не лежит, а привстал и
сидит на постели.

- Чего вы? - окликнул Вельчанинов.

- Тень-с, - подождав немного, чуть слышно выговорил Павел Павлович.

- Что такое, какая тень?

- Там, в той комнате, в дверь, как бы тень видел-с.

- Чью тень? - спросил, помолчав немного, Вельчанинов.

- Натальи Васильевны-с.

Вельчанинов привстал на ковер и сам заглянул через переднюю в ту
комнату, двери в которую всегда стояли отперты. Там на окнах гардин не
было, а были только сторы, и потому было гораздо светлее.

- В той комнате нет ничего, а вы пьяны, ложитесь! - сказал
Вельчанинов, лег и завернулся в одеяло. Павел Павлович не сказал ни слова и
улегся тоже.

- А прежде вы никогда не видали тени? - спросил вдруг Вельчанинов,
минут уж десять спустя.

- Однажды как бы и видел-с, - слабо и тоже помедлив откликнулся Павел
Павлович. Затем опять наступило молчание.

Вельчанинов не мог бы сказать наверно, спал он или нет, но прошло уже
с час - и вдруг он опять обернулся: шорох ли какой его опять разбудил - он
тоже не знал, но ему показалось, что среди совершенной темноты что-то
стояло над ним, белое, еще не доходя до него, но уже посредине комнаты. Он
присел на постели и целую минуту всматривался.

- Это вы, Павел Павлович? - проговорил он ослабевшим голосом. Этот
собственный голос его, раздавшийся вдруг в тишине и в темноте, показался
ему как-то странным.

Ответа не последовало, но в том, что стоял кто-то, уже не было
никакого сомнения.