или дань его славе экономиста и философа.
не удавалось добиться телефонного соединения с квартирой Кречмара. Он
пробовал вновь и вновь, и всякий раз - невозмутимое жужжание. Наконец он
встал, почувствовал головокружение и сел опять: эти ночи он не спал вовсе,
но не все ль равно, сейчас его долг - вызвать Кречмара. Судьба
невозмутимым жужжанием как будто препятствовала его намерению, но Макс был
настойчив: если не так, то иначе. Он на цыпочках прошел в детскую, где
было темновато и очень тихо, несмотря на смутное присутствие нескольких
людей, глянул на затылок Аннелизы, на ее пуховый платок, - и, вдруг
решившись, повернулся, вышел вон, мыча и задыхаясь от слез, напялил пальто
и поехал звать Кречмара.
и они вошли вместе. На лестнице они взглянули друг на друга и тотчас
вспомнили хоккейную игру. "Вы к господину Кречмару?" - спросил Макс. Горн
улыбнулся и кивнул. "Так вот что: сейчас ему будет не до гостей, я - брат
жены, я к нему с невеселой вестью".
продолжая подниматься рядом.
исподлобья, по-бычьи, глядя на Горна. Тот выжидательно замер и с
любопытством осматривал заплаканного, багрового, толстого спутника.
У моего затя умирает дочь".
это упустить нельзя..."). Макс отлично слышал шаги за собой, но его душила
мутная злоба, он боялся что не хватит дыхания дойти, и потому берег себя.
Когда они добрались до двери квартиры, он повернулся к Горну и сказал: "Я
не знаю, кто вы и что вы, - но я вашу настойчивость отказываюсь понимать".
прозрачно-белый указательный палец, позвонил.
Только бы скорей вернуться".
видеть..."
посреди прихожей, во всю силу легких позвал: "Бруно!" - и еще раз:
"Бруно!"
разбегу поскользнулся и круто стал. "Ирма опасно больна, - сказал Макс,
стукнув о пол тростью. - Советую тотчас поехать..."
звонко и ясно раздался Магдин голос: "Бруно, на минутку".
сказал Кречмар. - Я туда еду".
портсигар. Из гостиной послышался взрыв голосов. Горн предложил Максу
папиросу. Макс, не глядя, отпихнул портсигар локтем, и папиросы
рассыпались. Горн рассмеялся. Опять взрыв голосов. "О, какая мерзость..."
- пробормотал Макс, дернув дверь на лестницу и, с трясущимися щеками,
быстро спустился.
потом прочистил горло и опять, как давеча, на цыпочках прошел в детскую.
головой, полураскрытые глаза как будто не отражали света. Она тихонько
икнула. Аннелиза поглаживала одеяло у ее плеча. Ирма вдруг слегка
напряглась на подушках, откидывая лицо. Со стола упала ложечка - и этот
звон долго оставался у всех в ушах. Сестра милосердия стала считать пульс
и потом осторожно, словно боясь повредить, опустила руку девочки на
одеяло. "Она, может быть, хочет пить?" - прошептала Аннелиза. Сестра
покачала головой. Кто-то в комнате очень тихо кашлянул. Ирма продолжала
мотаться, затем принялась медленно поднимать и выпрямлять под одеялом
колено.
кивнул, она вышла. Дверь опять скрипнула, Аннелиза не повернула головы...
платок и бледные волосы жены, зато с потрясающей ясностью видя лицо
дочери, ее маленькие черные ноздри и желтоватый лоск на круглом лбу. Так
он простоял довольно долго, потом широко разинул рот - кто-то подоспел и
взял его под локоть.
смутно-знакомые дамы, на стуле поодаль рыдала бонна. Осанистый старик,
неизвестно кто, стоял у окна и курил. На столе были хрустальная ваза с
апельсинами и пепельница, полная окурков.
и так и остался с поднятыми бровями, а потом покачал головой и стал
трещать пальцами. Все молчали. Тикали часы. Откуда-то появился Ламперт,
ушел в детскую и очень скоро вернулся.
вышел.
Кречмар раза два входил в детскую, и всякий раз что-то кипятком подступало
к горлу, и он опять возвращался в кабинет и садился у стола. Погодя он
взял апельсин и машинально принялся его чистить. Было теперь еще тише, чем
раньше, и за окном, должно быть, шел снег. С улицы доносились редкие,
ватные звуки, по временам что-то стучало в паровом отоплении. Кто-то внизу
на улице звучно свистнул на четырех нотах - и опять тишина. Кречмар
медленно ел апельсин. Апельсин был очень кислый. Вдруг вошел Макс и ни на
кого не глядя развел руками.
склонившейся над кроватью, - сестра милосердия взяла ее за плечи и отвела
в полутьму. Он подошел к кровати, но все дрожало и мутилось перед ним, -
на миг ясно проплыло маленькое мертвое лицо, короткая бледная губа,
обнаженные передние зубы, одного не хватало - молочного зубка, молочного,
- потом все опять затуманилось, и Кречмар повернулся, стараясь никого не
толкнуть, вышел. Внизу дверь оказалась заперта, но погодя сошла какая-то
дама в шали и впустила оснеженного и озябшего человека, вероятно, того,
который только что свистал. Уже выйдя на улицу, Кречмар почему-то
посмотрел на часы. Было за полночь. Неужели он пробыл там пять часов?
"Умерла", - повторил он несколько раз и удивительно живо вообразил Ирму
влезающей к Максу на колени или бросающей о стену мяч. Меж тем как ни в
чем не бывало трубили таксомоторы, небо было черно, и только там, далеко в
стороне Гедехтнискирхе, чернота переходила в теплый коричневый тон, в
смуглое электрическое зарево.
размаянная, и курила. Кречмар мельком вспомнил, что ушел из дому,
поссорившись с ней, но это было сейчас неважно. Она молча проследила за
ним глазами, как он тихо бродит по комнате, вытирая мокрое от снегу лицо.
Никакой досады она сейчас против него не испытывала - была только
блаженная усталость. Недавно ушел Горн, тоже усталый и тоже очень
довольный.
Впервые, может быть, за этот год сожительства с Магдой он отчетливо
осознавал тот легкий налет гнусности, который осел на его жизнь. Ныне
судьба с ослепительной резкостью как бы заставила его опомниться, он
слышал громовой окрик судьбы и понимал, что ему дается редкая возможность
круто втащить жизнь на прежнюю высоту. Он понимал, что если сейчас
вернется к жене, будет безмолвно и безотлучно при ней, - невозможное в
иной, повседневной, обстановке сближение произойдет почти само собою.
Некоторые воспоминания той ночи не давали ему покоя - он вспоминал, как
Макс вдруг посмотрел на него влажным просящим взглядом, и потом,
отвернувшись, сжал ему руку повыше локтя, - и он вспоминал, как в зеркале
уловил необъяснимое выражение на лице жены, жалостное, затравленное и
все-таки сродни человеческой улыбке. Он чувствовал наконец, что ежели не
воспользоваться теперь же этой возможностью вернуться, то уже очень скоро
встреча с Аннелизой станет столь же немыслимой, сколь была до смерти их
дочери. Обо всем этом он думал честно, мучительно и глубоко и особой
логикой чувств понял, что если он поедет на похороны, то уж останется с
женой навсегда. Позвонив Максу, он узнал от прислуги место и час и в утро
похорон встал, пока Магда еще спала, и велел слуге приготовить ему черное
пальто и цилиндр. Поспешно допив кофе, он вошел в бывшую детскую Ирмы, где
теперь стоял стол для пинг-понга. И тут, подбрасывая на ладони