все наши лица, послушали бы речи наши! В глазах у каждого восторг, и ще-
ки пылают, и сердце бьется, и говорим мы о боге, о правде, о будущности
человечества, о поэзии - говорим мы иногда вздор, восхищаемся пустяками;
но что за беда!.. Покорский сидит, поджав ноги, подпирает бледную щеку
рукой, а глаза его так и светятся. Рудин стоит посередине комнаты и го-
ворит, говорит прекрасно, ни дать ни взять молодой Демосфен перед шумя-
щим морем; взъерошенный поэт Субботин издает по временам и как бы во сне
отрывистые восклицания; сорокалетний бурш, сын немецкого пастора, Шел-
лер, прослывший между нами за глубочайшего мыслителя по милости своего
вечного, ничем не нарушимого молчания, как-то особенно торжественно без-
молвствует; сам веселый Щитов, Аристофан наших сходок, утихает и только
ухмыляется; два-три новичка слушают с восторженным наслаждением... А
ночь летит тихо и плавно, как на крыльях. Вот уж и утро сереет, и мы
расходимся, тронутые, веселые, честные, трезвые (вина у нас и в помине
тогда не было), с какой-то приятной усталостью на душе... Помнится,
идешь по пустым улицам, весь умиленный, и даже на звезды как-то доверчи-
во глядишь, словно они и ближе стали и понятнее... Эх! славное было вре-
мя тогда, и не хочу я верить, чтобы оно пропало даром! Да оно и не про-
пало, - не пропало даже для тех, которых жизнь опошлила потом... Сколько
раз мне случалось встретить таких людей, прежних товарищей! Кажется,
совсем зверем стал человек, а стоит только произнести при нем имя По-
корского - и все остатки благородства в нем зашевелятся, точно ты в
грязной и темной комнате раскупорил забытую стклянку с духами...
сандра Павловна, с изумлением глядя на Лежнева.
тельно за границей. А уже в Москве я бы мог рассориться с ним. Он со
мной уже тогда сыграл недобрую штуку.
но я всегда был очень способен влюбиться.
влюбился тогда в одну очень миленькую девочку... Да что вы на меня так
глядите? Я бы мог сказать вам о себе вещь гораздо более удивительную.
ночам на свидание... с кем бы вы думали? с молодой липой на конце моего
сада. Обниму ее тонкий и стройный ствол, и мне кажется, что я обнимаю
всю природу, а сердце расширяется и млеет так, как будто действительно
вся природа в него вливается... Вот-с я был какой!.. Да что! Вы, может,
думаете, я стихов не писал? Писал-с и даже целую драму сочинил, в подра-
жание "Манфреду". В числе действующих лиц был призрак с кровью на груди,
и не с своей кровью, заметьте, а с кровью человечества вообще... Да-с,
да-с, не извольте удивляться... Но я начал рассказывать о моей любви. Я
познакомился с одной девушкой...
ловна.
с веселыми, ясными глазками и звенящим голосом.
вушка со стариком-отцом... Впрочем, я в подробности вдаваться не стану.
Скажу вам только, что эта девушка была точно предобренькая - вечно, бы-
вало, нальет тебе три четверти стакана чаю, когда ты просишь только по-
ловину!.. На третий день после первой встречи с ней я уже пылал, а на
седьмой день не выдержал и во всем сознался Рудину. Молодому человеку,
влюбленному, невозможно не проболтаться; а я Рудину исповедовался во
всем. Я тогда находился весь под его влиянием, и это влияние, скажу без
обиняков, было благотворно во многом. Он первый не побрезгал мною, обте-
сал меня. Покорского я любил страстно и ощущал некоторый страх перед его
душевной чистотой; а к Рудину я стоял ближе. Узнав о моей любви, он при-
шел в восторг неописанный: поздравил, обнял меня и тотчас же пустился
вразумлять меня, толковать мне всю важность моего нового положения. Я
уши развесил... Ну, да ведь вы знаете, как он умеет говорить. Слова его
подействовали на меня необыкновенно. Уважение я к себе вдруг возымел
удивительное, вид принял серьезный и смеяться перестал. Помнится, я даже
ходить начал тогда осторожнее, точно у меня в груди находился сосуд,
полный драгоценной влаги, которую я боялся расплескать... Я был очень
счастлив, тем более, что ко мне благоволили явно. Рудин пожелал познако-
миться с моим предметом; да чуть ли не я сам настоял на том, чтобы
представить его.
- Рудин отбил у вас ваш предмет, и вы до сих пор ему простить не може-
те... Держу пари, что не ошиблась!
отбил у меня моего предмета, да он и не хотел его у меня отбивать, а
все-таки он разрушил мое счастье, хотя, рассудив хладнокровно, я теперь
готов сказать ему спасибо за это. Но тогда я чуть не рехнулся. Рудин
нисколько не желал повредить мне, - напротив! но вследствие своей прок-
лятой привычки каждое движение жизни, и своей и чужой, пришпиливать сло-
вом, как бабочку булавкой, он пустился обоим нам объяснять нас самих,
наши отношения, как мы должны вести себя, деспотически заставлял отда-
вать себе отчет в наших чувствах и мыслях, хвалил нас, порицал, вступил
даже в переписку с нами, вообразите!.. ну, сбил нас с толку совершенно!
Я бы едва ли женился тогда на моей барышне (столько-то во мне еще здра-
вого смысла оставалось), но по крайней мере мы бы с ней славно провели
несколько месяцев, вроде Павла и Виргинии; а тут пошли недоразумения,
напряженности всякие - чепуха пошла, одним словом. Кончилось тем, что
Рудин в одно прекрасное утро договорился до того убеждения, что ему, как
другу, предстоит священнейший долг известить обо всем старика-отца, - и
он это сделал.
до сих пор, какой хаос носил я тогда в голове: просто все кружилось и
переставлялось, как в камер-обскуре: белое казалось черным, черное - бе-
лым, ложь - истиной, фантазия - долгом... Э! даже и теперь совестно
вспоминать об этом! Рудин - тот не унывал ... куда! носится, бывало,
среди всякого рода недоразумений и путаницы, как ласточка над прудом.
ловна, наивно склонив головку набок и приподняв брови.
и без нужды гласно... Сам я плакал, и она плакала, и черт знает, что
произошло... Гордиев узел какой-то затянулся - пришлось перерубить, а
больно было! Впрочем, все на свете устроивается к лучшему. Она вышла за-
муж за хорошего человека и благоденствует теперь...
ло Александра Павловна.
его за границу. Однако, правду сказать, семя там у меня на душе налегло
тогда же. И когда я встретил его потом за границей... ну, я тогда уже и
постарел... Рудин предстал мне в настоящем своем свете.
о нем. Может быть, все обойдется благополучно. Я только хотел доказать
вам, что если я сужу о нем строго, так не потому, что его не знаю... Что
же касается до Натальи Алексеевны, я не буду тратить лишних слов; но вы
обратите внимание на вашего брата.