Мукомолов звали: хозяина автомобиля - Эванс, толстого Лэйк и худого -
Берганц. Они потащили Давенанта с собой в гостиницу, где было много народа и
так дымно в ярком свете, что слои дыма изображали литеры S. Отчасти радуясь
теплу, Давенант прошел в помещение, держась позади Берганца, у которого
спросил:
около кухонной двери. - Куда же еще? - сказал он. - Там все и сядем.
сказал:
- вскрикнул он, уставившись на подошедшего к группе приезжих огромного
человека с багровым лицом. Его голова была вставлена в воротник из жира и
полотна. - Я как будто чувствовал. Сам Тромп.
носу и Лэйку тоже: торги не состоятся.
Кто такой?
Что-то трагическое. Ну, скорей сядем. Да, за тот стол.
смотрел на неприятного огромного Тромпа, - то поди закажи себе пива и сядь,
где хочешь, нам надо поговорить.
их обветренными лицами руки слуг, тащивших бутылки и тарелки, а Давенант с
стесненным сердцем подошел к стойке. Он хотел выпить пива, чтобы
успокоиться. Сам заплатив за пиво, Давенант прислушивался к разговору
торговцев, но стоял такой шум, что он не разбирал ничего.
скосив на него глаза, Лэйк жевал бутерброд; Эванс, потупясь, хмурился;
Берганц, оглядываясь, гладил усы. Пока Давенант оканчивал свою кружку, за
столом, как видно, было решено что-то успокоительное и потешное, так как
Тромп поцеловал кончики своих пальцев и приятели расхохотались.
задумался, но, пожав плечами, сделал Давенанту знак подойти.
поедем в Лисе. У нас тут дело.
хаживал в его годы не такие концы. Если припустишься... - эй, ты! Слышишь,
что говорю?! - то и не заметишь, как долетишь!
такое дело. Сам понимаешь.
Осталось тебе пятьдесят миль. Как-нибудь доберешься.
тяжесть этой мрачной неожиданности. - Благодарю вас.
Тромпу, - значит, так. Что же взять с собой? Вина, что ли?
Лисе. Ему указали направление, следуя которому он двинулся в путь, держа
сверток под мышкой и обвязав поднятый воротник пиджака носовым платком в
защиту от резкого ночного ветра.
что осталось идти всего пятьдесят миль - жестокое по времени и все же
доступное расстояние.
воскресного вечера у Футроза, казалось, прошло много времени. Теперь он
совершал переход из одной жизни в другую, от надежд - к неизвестности, от
встречи - к прощанию. Галеран будет его искать, но никогда не найдет. Может
быть, печально задумается Футроз. Элли и Роэна со слезами начнут вспоминать
о нем, когда выяснится, почему он скрылся, ничего не объясняя, не жалуясь, и
все поймут, что он не виноват в грязных затеях отца. Тот, конечно, явится к
ним, будет просить денег. Тогда все откроется.
Давенант не чувствовал холодного ветра. Шагая среди равнин и холмов, мимо
спящих зданий, слушая лай собак и звук своих шагов, ставших неотъемлемой
частью этой ночи, Давенант достиг состояния, в котором душевная деятельность
уже не подчинена воле. Чувства и мысли его возникали самостоятельно, ни
удержать, ни погасить их он не мог. Его представления достигли яркости
цветного рисунка на черной бумаге. Он входил в гостиную Футроза, точно видя
все узоры и тени, все предметы и расположение мебели так отчетливо, что мог
бы записать цифрами, без ошибки, расстояние между ними, мог мысленно
коснуться лака и бархата. Эта гостиная вызывала в нем тоску силой тех
взволнованных чувств, которыми он сам наполнил ее. Неизвестно, какой связью
зрительного с бессознательным горячая красно-желтая комната стала отражением
его неискушенных желаний. Он вспомнил, как шесть рук искали в траве ключ, и,
остановясь, не смог молча перенести живого воспоминания.
прощай. Было слишком хорошо, чтобы могло быть так долго, всегда.
присаживаясь, чтобы избежать утомления, неизбежно наступающего после
краткого отдыха, потому что нарушается инерция мускульных сокращений,
согласованная с дыханием и сердечным ритмом. Он шел упруго и ровно,
подгоняемый цифрой расстояния. К рассвету Давенант прошел двадцать четыре
мили, одержимый бредом невозможности поступить иначе. Его сознанием стало
пространство; ни думать, ни чувствовать он более ничего не мог. Иногда в
деревнях его окликали с порога женщины, желая узнать, не гонится ли
кто-нибудь за этим мальчиком с воспаленным лицом, оглядывающимся как бы
намеренно странно. Люди, проезжающие в повозках, нахмурясь, подстегивали
лошадей, если Давенант просил подвезти его, плохо владея голосом, осипшим от
ветра и пыли. Он спросил фермера, копающего канаву, много ли осталось до
Лисса, и узнал, что осталось еще двадцать пять миль. Далеко впереди
виднелась ясная синяя гора, возвышающаяся под облаками, - самое высокое
место горизонта, - и фермер сказал: "Видишь ту гору? Когда вот эта гора
окажется позади тебя, тогда считай еще десять миль, там будет и Лисе".
обнадеживающе близко, - по свойству всех гор, если воздух прозрачен. Об
угрожающей отдаленности ее говорил лишь лес на ее склонах, напоминающий
сизый плюш, но Давенант сообразил это лишь после часа ходьбы, когда плюш
стал чуть рыхлее на взгляд. По направлению пути гора была слева, и она
сделалась для Давенанта главной мыслью этого дня.
облака, соскальзывающего по склонам, подобно пару дыхания на гладком стекле.
ослабевшее от бессонницы и ходьбы сердце гнало из него испарину, как воду из
губки, но он, задыхаясь, шел, смотря на медленно меняющиеся очертания горы.
Тяжело уступала эта гора его изнемогающему неровному шагу. Уже начал он
замечать в мнимом однообразии ее поверхности выпуклости и провалы, долины,
сникающие в леса, каменные уступы и обрывы; гора явилась ему теперь не
запредельно-картинным миром, как облачный горизонт, а громадой из многих
форм, доступных сравнению.
прятались среди рощ отдельно стоящие белые дома. Шоссе стало поворачивать,
огибая лежащий вправо большой холм, так как между горой и дорогой открылась
долина с блестящей тонкой чертой реки; от реки вился пар, и зеленое дно
долины предстало страннику, как летящей птице. У скалы лепился грубый
небольшой дом с крышей из плоских камней. Перед входом умывалась женщина, и
Давенант захотел пить. Женщина, вытирая лицо, смотрела на него, пока он
просил воды, и ушла, наказав подождать.
с водой, он припал к ней с такой жадностью, что облился.
сомнением посмотрел на него.
тотчас вынимая его обратно, так как не мог жевать.
час, то скорей дойдете. Я разбужу вас.
я усну, то не проснусь долго. Я шел из Зеарна всю ночь, но я опять должен
идти.
несколько глотков и, передохнув, стал пить еще, пока не застучало в висках.
Отдав бутылку, он приподнялся, мертвея от боли в крестце, засмеялся и сел.