Чтение 18–й страницы книги ~Графиня Де Монсоро~

когда бывал в хорошем настроении духа; знакомый мотив заставил короля
ускорить отступление, он захлопнул за собой дверь комнаты Сен-Люка и
вернулся к себе, бормоча:

- Господи, владыко живота моего, ваш гнев справедлив и законен, ибо мир с
каждым днем делается все хуже и хуже.

Глава 8

О ТОМ, КАК КОРОЛЬ БОЯЛСЯ СТРАХА, КОТОРЫЙ ОН ИСПЫТАЛ, И КАК ШИКО БОЯЛСЯ ИСПЫТАТЬ СТРАХ

Выйдя от Сен-Люка, король увидел, что его приказ уже выполнен и весь двор
собрался в главной галерее.

Тогда он осыпал своих друзей кое-какими милостями: сослал в провинцию
д'О, д'Эпернона и Шомберга, пригрозил отдать под суд Можирона и Келюса, если
они еще раз посмеют напасть на Бюсси, Бюсси пожаловал свою руку для поцелуя,
а своего брата Франсуа обнял и долго прижимал к сердцу.

К королеве он был чрезвычайно внимателен, наговорил ей тьму любезностей,
и придворные даже подумали, что за наследником французского престола теперь
дело не станет.

Однако обычный час отхода ко сну приближался, и нетрудно было заметить,
что король, елико возможно, оттягивает свой вечерний туалет. Наконец часы в
Лувре пробили десять. Генрих медленно обвел глазами придворных; казалось, он
раздумывал, кому бы поручить то занятие, от которого уклонился Сен-Люк.

Шико перехватил его взгляд.

- Вот так раз! - сказал он со своей обычной бесцеремонностью. - Нынче
вечером ты, мне кажется, строишь глазки, Генрих. Может быть, ты ищешь, кому
бы преподнести жирное аббатство с десятью тысячами ливров дохода? Сгинь,
нечистая сила! А какой лихой приор из меня выйдет! Подавай сюда твое
аббатство, сын мой, подари его мне.

- Сопровождайте меня, Шико, - сказал король. - Доброй ночи, господа. Я
иду спать.

Шико повернулся к придворным, подкрутил усы, принял грациозную позу и,
томно закатив глаза, повторил, подражая голосу Генриха;

- Доброй ночи, господа, доброй ночи. Мы идем спать. Придворные закусили
губы, король покраснел.

- Ах да, - спохватился Шико, - а где мой куафер, где мой брадобрей, где
мой камердинер - и прежде всего где моя помада?

- Нет, - возразил король, - ничего этого не будет.

Начинается пост, и я приступил к покаянию.

- Ах, до чего жаль помады, - вздохнул Шико. Король и шут вошли в уже
знакомую нам королевскую опочивальню.

- Так вот оно как, Генрих! - сказал Шико. - Стало быть, я в фаворе, не
правда ли? Стало быть, без меня не обойдешься? Стало быть, я смазлив,
смазливее этого купидона Келюса?

- Замолчи, шут! - приказал король. - А вы оставьте нас, - обратился он к
слугам.

Слуги повиновались, дверь за ними закрылась, Генрих и Шико остались одни.
Шико с удивлением посмотрел на короля.

- Зачем ты их отослал? - спросил он. - Ведь нас с тобой еще не умастили
притираниями. Может, ты хочешь намазать меня собственноручно, своей
королевской десницей? Ну что ж! Эта епитимья не хуже любой другой.

Генрих не отвечал. Они были одни, и два короля, безумец и мудрец,
посмотрели в глаза друг другу.

- Помолимся, - сказал Генрих.

- Спасибо! Вот удружил! - воскликнул Шико. - Нечего сказать, приятное
времяпрепровождение. Если ты за этим меня пригласил, то лучше мне вернуться
обратно в ту дурную компанию, в которой я находился. Прощай, сын мой. Доброй
ночи.

- Останьтесь! - приказал король.

- Ото! - воскликнул Шико, выпрямляясь. - Кажись, мы вырождаемся в
тиранию. Ты деспот! Фаларис! Дионисий! Мне здесь надоело. Нынче я целый день
по твоей милости обрабатывал плеткой из бычьих жил плечи своих лучших
друзей, а пришел вечер - и ты хочешь начать все с начала... Чума меня
возьми! Отложим это занятие, Генрих. Нас здесь всего лишь двое, а когда двое
дерутся.., каждый удар попадает в цель.

- Замолчите вы, несносный болтун, - прикрикнул на шута король, - и
подумайте о своих грехах.

- Добро! Вот мы и договорились. Ты хочешь, чтобы я каялся? Ты этого от
меня хочешь? Ну, а в чем мне каяться? В том, что я сделался шутом у монаха?
Confiteor... Я раскаиваюсь, mea culpa... Это моя вина, это моя вина, это моя
тягчайшая вина!

- Не богохульствуй, жалкий грешник, не богохульствуй, - сказал король.

- Ах, так! - воскликнул Шико. - Пусть лучше меня посадят в клетку со
львами или с обезьянами, лишь бы не оставаться здесь, взаперти с
королем-маньяком. Прощай, Генрих! Я ухожу.

Король схватил ключ от двери.

- Генрих, у тебя страшный вид, и предупреждаю, если ты меня не выпустишь
отсюда, я кликну людей, я буду кричать, я сломаю дверь, я разобью окно.
Я!..Я!..

- Шико, - печально сказал король, - Шико, друг мой, ты пользуешься моим
угнетенным состоянием.

- А-а, я понимаю, - ответил Шико, - тебе страшно остаться совсем одному,
все вы, тираны, такие. Прикати построить тебе двенадцать комнат, как
Дионисий, или двенадцать дворцов, как Тиберий. А пока что возьми мою шпагу и
позволь мне забрать с собой ножны от нее. Согласен?

При слове "страшно" в глазах короля сверкнула молния, затем он поднялся,
охваченный какой-то странной дрожью, и зашагал по комнате.

Во всем теле Генриха чувствовалось такое возбуждение, а лицо его так
побледнело, что Шико подумал - уж не заболел ли король на самом деле. С
испуганным видом он следил за тем, как Генрих описывает круги по комнате, и,
наконец, сказал ему:

- Послушай, сын мой, что с тобой стряслось? Поделись своими страхами со
мной, с твоим дружком Шико.

Король остановился перед шутом, глядя ому прямо в глаза.

- Да, - сказал он, - ты - мой друг, мой единственный друг.

- Кстати, в аббатстве Балансе пустует место приора, - заметил Шико.

- Слушай, Шико, ты умеешь хранить тайну?

- Недостает приора и в аббатстве Питивьер, а там пекут чудесные пироги с
жаворонками.

- Несмотря на твои шутовские выходки, - продолжал король, - ты человек
отважный.

- Тогда зачем мне аббатство, подари мне лучше полк.

- И даже можешь дать разумный совет.

- В таком случае не надо мне твоего полка, назначь меня советником. Ах,
нет, я передумал. Лучше полк или аббатство. Я не хочу быть советником. Тогда
мне придется во всем поддакивать королю.

- Замолчите, Шико, замолчите, час приближается, ужасный час.

- Что на тебя опять накатило? - спросил Шико.

- Вы увидите, вы услышите.

- Что я увижу? Кого услышу?

- Подождите немного, и вы узнаете все, все, что хотите знать. Подождите.

- Нет, нет, ни за что на свете я не стану ждать. И какая бешеная блоха
укусила твоего батюшку и твою матушку в ту злосчастную ночь, когда им
вздумалось тебя зачать?

- Шико, ты храбрый человек?

- Да, и горжусь этим. Но я не стану подвергать мою храбрость такому
испытанию. Сгинь, нечистая сила! Если король Франции и Польши вопит ночью,
да так громко, что во всем Лувре поднимается переполох, то с меня-то что
взять? Я человек маленький и могу даже опозорить твою опочивальню. Прощай,
Генрих, позови своих капитанов, швейцарцев, привратников, аркебузиров, а мне
позволь выбраться на свободу. К дьяволу невидимую погибель! К дьяволу
неведомую опасность!

- Я вам приказываю остаться, - властно произнес король.

- Клянусь честью! Вот забавный монарх, он хочет отдавать приказания
страху. Я боюсь, боюсь, говорю тебе. Ко мне! На помощь!

И Шико вскочил на стол, несомненно для того, чтобы заранее занять
выгодную позицию на тот случай, если объявится какая-то опасность.

- Ну, ладно, шут, раз уж иначе ты не замолчишь, я тебе все расскажу.

- Ага, - сказал Шико, потирая руки. Он осторожно слез со стола и обнажил
свою длинную шпагу. - Великое дело спать заранее. Мы это все мигом
распутаем. Ну, рассказывай, рассказывай, сын мой. Похоже, тут завелся
крокодил, не так ли? Сгинь, нечистая сила! Клинок у меня добрый, я им каждую
неделю мозоли срезаю, а мозоли у меня исключительно твердые.

И Шико удобно расположился в большом кресле, поставив перед собой
обнаженную шпагу; ноги его обвились вокруг клинка, как две змеи - символ
мира - вокруг жезла Меркурия.

- Прошлой ночью, - начал Генрих, - я спал...

- И я тоже, - подхватил Шико.

- И вдруг ощутил на лице какое-то дуновение...

- Это крокодил, он проголодался и слизывал с тебя помаду.

- Я наполовину проснулся и почувствовал, что волосы на моей бороде встали
дыбом от страха.

- Ах, ты вгоняешь меня в дрожь, - сказал Шико, съежившись в кресле и
опираясь подбородком на эфес шпаги.

- И тут, - проговорил король голосом настолько слабым и неуверенным, что
Шико с большим трудом улавливал слова, - и тут в комнате раздался голос, и
звучал он так горестно, что потряс меня до глубины души.

- Голос крокодила, да. Я читал у путешественника Марко Поло, что крокодил
обладает необыкновенным голосом, он может даже подражать детскому плачу. Но
успокойся, сын мой, если он явится, мы его убьем.