воинами, а на высоком берегу среди толпы каких-то людей своих карибов,
беглецы действительно стали приближаться к нашему берегу. Когда они были
уже совсем близко, над рекой разнесся громкий голос Фуюди, усиленный
рупором, который он предусмотрительно смастерил из древесной коры:
немедленно сойти на берег! Белый Ягуар гарантирует им жизнь!
переполох и паника, словно в разворошенном змеином гнезде. Кто-то даже с
испугу выстрелил из ружья.
волю Белого Ягуара! Плантатору и его семье немедленно сойти на берег! Ни
один волос не упадет с их головы! На размышление - десять секунд.
голову. Один из беглецов прицелился из ружья в Фуюди, но, не успев нажать
на курок, рухнул, сраженный пулей с берега: одной из завидных черт наших
воинов, кроме меткости, была их молниеносная реакция. И тут же сразу
грохот десятка ружей слился в единый сокрушительный залп. С расстояния в
пятьдесят или того меньше шагов все пули достигли цели.
семью!
пули сверху - с берега и сбоку - с лодок никого из них не задели. Команды
же обеих лодок были уничтожены полностью.
плантатора Зеегелаара, состоявшую из его жены и двух малолетних детей, я
передал на попечение Арнаку и его отряду.
то, что рабы там довершали дело уничтожения обители своих мук, сжигая,
вероятно, все, что способно было гореть. Плантации Бленбург больше не
существовало.
предстояло решить еще одну важную и неотложную задачу: без проволочек
покончить с третьей и последней в этих краях плантацией - Вольвегат, тоже
лежавшей на берегу Эссекибо. Отлив еще не начался, и, пользуясь
благоприятным для нас течением, Уаки со своим отрядом на двух лодках
поспешил к верховью реки, где в восьми милях от Бленхейма располагалась
плантация Вольвегат.
Вольвегату два отряда: мой и отряд негров под командой Мартина. Арнак со
своим отрядом и остальными людьми остался в Бленхейме следить за порядком
и заложниками.
невольников. Ситуацию здесь мы застали примерно такую же, как в Бленхейме:
надзиратели и охрана, всего человек десять, с оружием в руках выстроились
па веранде, а возбужденная, хотя и молчавшая, толпа рабов заполняла двор
перед усадьбой. Ни плантатора, ни его семьи не было видно, - вероятно, они
укрывались внутри усадьбы. Меня удивило, что среди рабов здесь были не
только негры, но и индейцы, чего не было на других плантациях.
па лодках по роке. Уаки, едва высадившись на берег, бросился к заднему
двору, собираясь поджечь усадьбу, но я его решительно остановил.
стражники и надзиратели здесь не производили впечатления воинственно
настроенных. Видя, как мы, увешанные с головы до ног оружием, дружески
обнимаемся с невольниками, они заметно струхнули.
Дальнейшую вашу судьбу решит суд невольников плантации Вольвегат...
Фуюди. Два выстрела грохнули одновременно, слившись в один, и коварный
враг, обливаясь кровью, осел на пол веранды. О, достойные плоды наших
тренировок на Ориноко! Остальных Фуюди уговаривать не пришлось - все сразу
же стали поспешно бросать не только огнестрельное оружие, но и кинжалы и
ножи, а сами, потупясь, отходить в сторону.
совсем обычной. Поручив двум разведчикам найти и привести плантатора и его
семью (плантатора звали Карл Риддербок), я спросил Мартина, как нам, по
его мнению, следует поступить со службой: ведь все-таки все они, за
исключением одного не в меру горячего глупца, сдались добровольно, без
сопротивления. Не убивать же их теперь ни с того ни с сего? Мартин, да и
Уаки тоже несколько растерялись.
Вольвегат. Пусть решают они.
угнетатели, потому у них и ружья. Я всех бы их перебил, они того
заслужили! Но мы знаем, Белый Ягуар, ты этого не любишь. Хорошо, пусть
решают рабы.
невольников, и, отойдя чуть в сторону, мы стали с пристрастием их
расспрашивать. Но, черт побери, это действительно была какая-то необычная
плантация! Рабы не могли сказать ничего дурного о своих надзирателях; над
ними здесь не издевались, не мучили и не подвергали пыткам, как это было
на других плантациях. Да, их заставляли работать, но не сверх сил, а
главное - здесь не морили голодом и вполне сносно кормили.
тронем и плантацию! - решил я, и все со мной согласились, даже наш
непреклонный Арасибо.
дальних комнатах дома, вывели их на веранду. Семья состояла, кроме самого
господина Риддербока, еще из четырех человек: двух женщин, одной постарше
- жены плантатора, и другой - помоложе, лет двадцати, и двух детей.
множество других ее соотечественников на плантациях Гвианы, была
голландкой, но как же разительно отличалась от них совсем иным,
удивительно мягким и человечным выражением лица! В лицах других
голландцев, не только мужчин, но и женщин, а часто даже и детей, сквозило,
как правило, что-то на редкость жестокое, грозно-властное, более того -
безжалостное, а часто и попросту свирепое. У нее же, у этой Моники, все
было совсем иным: лицо приветливое, глаза лучились добротой, и, кроме
того, она была красивой, очень красивой. В этой голландской Гвиане мне
довелось быть свидетелем столь ужасных сцен, видеть столько злых,
безжалостных и беспощадных глаз, что эта необыкновенная Моника показалась
мне выходцем из каких-то иных земель, из какого-то совсем иного, лучшего
мира.
впрямь голландка? Спроси!
Моникой и заявил, что да, она действительно чистокровная голландка.
Риддербок, выглядел менее жестоким, чем другие голландские плантаторы, с
которыми мне до сих пор приходилось сталкиваться. И надзиратели у него
были получше. Во всяком случае, почти все рабы выразили желание остаться
на плантации, и только человек двадцать - пятая часть всех невольников -
решили присоединиться к группе Мартина и пробираться с ним сквозь джунгли
к свободным джукам, на реку Бербис.
плантатором, его семьей, надзирателями и стражей.
я, - мы решили согласиться с их просьбой плантацию не уничтожать, а
персоналу даровать жизнь. Но вплоть до особого распоряжения никому не
разрешается покидать Вольвегат. Всякий ушедший с нее будет без
предупреждения убит на месте нашими патрулями. По просьбе большинства
рабов минхеру Риддербоку и его супруге разрешается остаться в Вольвегате,
а в качестве заложников мы возьмем с собой только его детей, опекать
которых будет голландка Моника. По нашей вине с их голов не упадет ни один
волос, разве что по вине плантатора или колониальных властей столицы...
я довольно резко оборвал ее. Дав знак Уаки собрать оружие, брошенное
стражей на пол веранды, я суровым взглядом окинул плантатора и, сдерживая
гнев, проговорил:
содержится более двадцати индейцев, силой уведенных из племени макуши. Так
ли это?
плантатор не мог его отрицать, а потому растерянно молчал.
гневно, как человек, которого незаслуженно обидели, он вскрикнул: