обещания!
ночной смены пятого блока. Все заключенные на месте! Дюфресн был закрыт
в камере в девять вечера, и то, что сейчас его там нет - невозможно!
невозможно, понимаете? Немедленно его найдите!
в пятый блок, где все мы были заперты на целый день, несколько часов
спустя. Задавали ли нам вопросы? Мягко сказано. Мы только тем и
занимались в этот день, что отвечали на бесконечные вопросы нервничающих
озлобленных охранников, которые чувствовали, что им скоро не
поздоровится. Все мы говорили одно и то же: ничего не видели, ничего не
слышали. И насколько я знаю, все мы говорили правду. Я в том числе. Все
мы сказали слово в слово одно: Энди был на месте, когда запирали камеры
и гасили огни. Один парень с невинным видом заявил, что видел, как Энди
пролезает в замочную скважину, и эта фраза стоила ему четырех дней
карцера. Нервы у всех были на пределе.
ярости и, казалось, могли бы высекать искры из прутьев решетки. Он
смотрел на нас так, как будто думал, что мы все заодно. Могу спорить, он
был в этом уверен.
состоянии, в каком ее оставил Энди: кровать расстелена, но не похоже,
чтобы на ней сегодня спали. Камни на подоконнике... но не все. Один,
который Энди больше всего любил, он забрал с собой.
Ганьяр вздрогнул, но ничего не сказал. Взгляд Нортона остановился на
открытке. Линда оглядывалась через плечо, держа руки в задних карманах
облегающих бежевых слаксов. Майка-топ подчеркивала великолепный бюст и
нежную гладкую кожу с темным калифорнийским загаром. Для Нортона с его
баптистскими воззрениями такая девица была исчадием ада. Глядя на него в
эту минуту, я вспомнил, как Энди когда-то сказал, что может пройти
сквозь картинку и стать рядом с девушкой.
позже.
резким жестом.
за плакатом. Ганьяр отказался залезать в эту дыру. Нортон приказывал ему
- Боже, это надо было слышать, как Нортон во весь голос орал на капитана
- а Ганьяр просто отказывался, да и все тут.
истеричную бабу. Все спокойствие было окончательно утеряно. Шея
покраснела, на лбу вздулись и пульсировали две вены. - Вы ответите за
это, Вы... Вы, француз! Лишитесь работы, и я уж послежу за тем, чтобы ни
одна тюрьма в окрестности не приняла такого кретина!
достаточно. Уже два часа, как закончилась его смена, шел третий час, и
все это ему порядком надоело. События развивались таким образом, будто
исчезновение Энди из нашей маленькой семьи толкнуло Нортона на грань
ненормальности... Он был просто сумасшедшим в ту ночь. Двадцать шесть
заключенных прислушивались к грызне Нортона и Ганьяра, пока последний
свет падал с тусклого неба, какое бывает поздней зимой. И все мы,
долгосрочники, которые видели не раз смену администрации и перепробовали
на своей шкуре все новые веяния, все мы сейчас знали, что с Самуэлем
Нортоном случилось то, что инженеры называют критическим напряжением.
согласился лезть в дыру, открывшуюся за плакатом. Это был охранник
Тремонт, бедняга, который явно не стоял в очереди, когда Господь
раздавал мозги. Возможно, ему пригрезилось, что он получит бронзовую
звезду или нечто в этом роде. Как выяснилось, это оказалось большой
удачей, что в лаз проник человек примерно того же роста и комплекции,
что и Энди. Если бы туда полез охранник с толстой задницей, каковых
большинство, могу биться об заклад, что он бы торчал там и поныне.
кто-то нашел в багажнике своего автомобиля. Шнур для надежности обмотали
вокруг талии охранника, в руку сунули мощный фонарь. Затем Ганьяр,
который передумал уходить в отставку и который был единственным мыслящим
человеком из присутствующих, откопал кипу распечаток, являющих собой
план тюрьмы. Я прекрасно себе представляю, что он там увидел. Тюремная
стена в разрезе смотрелась как сэндвич: вся она была толщиной в десять
футов, внешняя и внутренняя секции были по четыре фута каждая, между
ними оставалось свободное пространство в два фута. В чем и заключался
весь фокус.
Иисусе. Сейчас меня стошнит. Дерьмо. Ведь это дерьмо. Боже...
желудок бедняги выворачивается наизнанку.
последние тридцать лет с их событиями - все стало вдруг на свои места,
ясно, как Божий день, и я расхохотался. У меня никогда не было такого
смеха с тех пор, как я переступил порог этого чертова места. И Боже, как
мне было хорошо!
совершенно не мог понять, имеет ли он ввиду меня или Тремонта. Я
свалился с ног и корчился на полу камеры, не в силах остановиться. Я не
смог бы прекратить смеяться, даже если бы Нортон приказал пристрелить
меня на месте. - Уберите его!
где я и провел последующие пятнадцать дней. Срок довольно долгий. Но как
только я вспоминал о стенаниях бедняги Тремонта - "Дерьмо, Боже мой, это
дерьмо" - и представлял Энди Дюфресна, направляющегося к югу в
собственной машине, в костюме и при галстуке, я начинал хохотать. Все
пятнадцать дней я просто стоял на голове. Возможно потому, что какая-то
часть моего существа была сейчас с Энди Дюфресном. С Энди, который
прошел через дерьмо и вышел чистым, с Энди, едущим к океану.
различных источников. Делона этом не закончилось. Очевидно, Тремонт
решил, что ему нечего терять после того, как он потерял недопереваренный
ужин, потому что он решил продолжить. Не было опасности провалиться
между внутренними и внешними секциями стены. Пространство было настолько
узким, что Тремонту приходилось силой пропихивать себя вниз. Позже он
говорил, что едва мог переводит дыхание и что это напоминало погребение
заживо.
четырнадцать туалетов пятого блока, керамическую трубу, установленную 33
года назад. В ней была пробита дыра, внутри которой Тремонт нашел
молоток Энди.
промежуток между стенами. Тремонт внутрь не полез, и на сколько я знаю,
на это не отважился никто. Пока Тремонт обследовал дыру в трубе, из нее
выскочила крыса, и охранник позже клялся, зверюга был размерами со щенка
спаниеля. Тремонт в два счета взобрался по шнуру обратно в камеру,
ловко, как обезьяна.
западной стороне тюрьмы в пяти сотнях ярдах от ее стен. Я думаю, знал.
Существовали эти карты, и Энди наверняка мог найти способ взглянуть на
них. Он был методичен. Он узнал, что сточная труба, обслуживающая пятый
блок - единственная в Шоушенке не реконструированная по новому образцу,
и он знал, что в августе 1975 года будет установлена новая
канализационная система. Поэтому бежать надо было сейчас или никогда.
свой любимый камешек, а возможно, еще пару книг и спички. Полз сквозь
зловоние, которое я боюсь себе даже представить. Крысы выскакивали перед
его носом и следовали за ним, а в темноте они всегда наглеют. Возможно,
где-то" ему приходилось протискиваться сквозь сужающуюся трубу,
опасаясь, что он останется здесь навсегда. Если бы я был на его месте,
клаустрофобия довела бы меня до сумасшествия. Но он все прошел до конца.
Через две мили от тюрьмы была найдена его униформа, и было это только
днем позже. Газетчики, как вы можете предположить, ту же принялись
раздувать историю. Но ни один человек в радиусе пятнадцати миль от
тюрьмы не пожаловался на угон автомобиля, кражу одежды. Никто не сообщил
о том, что видел голого человека, бегущего в лунном свете. Даже собаки
не лаяли во дворах. Энди вышел из канализационной трубы и таинственным
образом исчез, словно растворился в воздухе. Но я могу спорить, что
растворился он в направлении Бакстона.
отставку. Но без радости могу добавить, что он был совершенно
раздавленным человеком к этому времени. В последний раз он выходил из
тюремных ворот ссутулившись, ковыляющей походкой, как старый больной
заключенный ковыляет в лазарет за своими каплями. Комендантом стал
Ганьяр, и для Нортона это было худшее, чего только можно было ожидать.
Каменистый Артем
Флинт Эрик
Ильин Андрей
Андреев Николай
Прозоров Александр
Прозоров Александр