это сцепившееся усилие многих было сильнее персидских армий, которые в
греческом воображении были самим воплощением варварства, неотъемлемым от
деспотизма. Возрождение появляется потому, что снова возникают полисные
образования в итальянских городах-республиках, происходит возрождение формы,
попытка положить в основу социальной жизни форму, а не инерцию истории.
Иначе говоря, я отличаю стихийные исторические образования, где в потоке
соединяются сами по себе какие-то элементы формы, кусочки (они образуют
сочетания, исключающие человеческую свободу), - от таких образований,
которые есть в мире потому, что существует оформление сцепившееся усилие
многих, называемых в силу этого гражданами. Безотносительно к тому, какие
существуют между ними различия; не имеет значения, что одни бедные, другие
богатые. Бедность и богатство - это человеческие случайности, а форма -
мировая судьба.
полагающей свободу и независимость индивида и в то же время гражданскую
обязанность, кроме феномена городов-республик, есть еще один корень, еще
один феномен - долгий период религиозных войн за свободу совести в Европе.
Нечто, возникнув по одним причинам, порождает другие следствия просто
потому, что феномен неделим. Свобода религиозной совести в силу неделимости
феномена свободы может приводить к другим, казалось бы не связанным с нею
последствиям. Гражданское устройство, которое кажется само собой
разумеющимся - скажем, в Пруссии, - возникло на гребне религиозных войн, гае
люди риском жизни и крови отстаивали некую сферу, называемую свободой
совести. И там впервые выковались определенные гражданские навыки - они
стали гражданскими в силу неделимости того, за что боролись. То есть
боролись за свободу религиозной совести, но в действительности устанавливали
свободу мысли, свободу совести в самом широком смысле этого слова.
не намерение людей. Относительно же истоков этого мы можем только сказать,
что на этот путь надо встать и тоща, быть может, это возникнем Ведь к тому,
что я называю формой, применимо кантовское рассуждение, которое я уже
приводил в другой связи, резюмируемое словами "что-то уже есть". Например, в
сфере познания нам достаточно понять, что синтез возможен, а откуда возникли
сами формы синтеза - на этот вопрос отвечать нет необходимости. Нечто должно
быть принято как данное, как факт особого рода, который содержит в себе
разнородные элементы, в том числе элемент, остающийся невидимым. Мы можем
принять его, вглядевшись в него до конца. Этот элемент, если он возник,
задает, согласно Канту, форму, называемую миром.
то, что я говорил о других вещах - о морали, о гражданском чувстве, о
чувстве формы. Кант говорит: мир внутри формы или все внутри мира случайно;
все, в том числе законы. Эта мысль есть уже в работе "Физическая
монадология" (1756), повторяется она и в работе "Опыт введения в философию
понятия отрицательных величин" (1763). По содержанию все случайно, нет
никакой необходимой связи в том, что внутри мира мы выбираем нечто; все
проблемы необходимости, закона возникают внутри формы. Здесь мы должны
двинуться одним Интересным путем. Называя нечто формой вслед за Кантом, я
назвал это также внутренним, или внутренним состоянием мира. Пытаясь
защитить Лейбница от его критиков, Кант пишет, что ни за какими действующими
в мире предметами, в том числе и действующими в физическом мире, нельзя
отрицать, что они имеют какие-то внутренние состояния, некоторую простую
чистую действенность[E21]. Когда я говорю "чистая действенность" или
"действенность как таковая", я имею в виду форму. Она неразложима и проста.
И когда я говорил о том, что подействует не честность или нечестность, ум
или глупость судьи, а определенным образом организованная форма, то имел в
виду далее неразложимое, берущееся в чистой своей действенности. Здесь
завязывается у Канта вся та терминология, которая пойдет позже в "Критике
чистого разума" и в других зрелых работах. Там наконец будет обретен язык,
чтобы говорить о тех открытиях и интуициях, которые были у раннего Канта,
чтобы сформулировать ответы.
сознание", "чистый, или внечувственный субстрат мира". Но тогда возникает
простой вопрос: душа или сознание есть нечто, имеющее место в мире. И при
этом, занимая место в мире, душа содержит в себе внепространственные и
вневременные, или идеальные, сущности. А с другой стороны, сам факт, что
есть нечто, что мы можем называть миром, и что в этом мире душа занимает
какое-то место и мыслит в терминах внепространственных и вневременных
сущностей, есть только после того, как мы можем сказать: уже случилось
соединение, уже случилось чудо. После этого, по Канту, мы имеем язык, на
котором вообще можно о чем-то говорить, где есть термины "мир", "связь",
"необходимость". Значит, с одной стороны, мы имеем вневременные или
внепространственные сущности, а с другой - второй, дополнительный к этому
эмпирический элемент, de facto случившееся, дальше которого мы не идем. И
дело не только в том, что мы должны понять, что это должно случиться и
наложить свою форму на любые действия, вторгающиеся в этот мир, но и любые
действия" проявляющиеся в мире, нами постигаемом, должны принимать эту
форму, чтобы быть действиями. Существует такая внутренняя связность мира,
что все, что произойдет в этом мире на ее основе, мы можем называть
действием, событием, фактом, явлением и так далее.
и оно вращается в поле предшествующей западной истории, находясь в ее поле
напряжений, терминов, связок мысли. И телеология в том виде, как она
сформулирована у Аристотеля, исходила из допущения субстанциальных форм
вещей, некоторых первоформ, формальных первичных элементов, взятых в их
чистой действенности и в этом смысле дискретных. Перед лицом этого важного
телеологического хода и оказался Кант. Ведь реально, в обычном смысле слова,
элементы эти внутри себя могут не иметь ничего общего с тем, как их
действия, то есть естественные проявления, представляются человеку или
любому другому конечному существу. У конечного существа есть свой язык.
Например, у него есть термины "количество", "пять", "десять", есть термин
"скорость", он говорит, что что-то движется быстро, что-то медленно, у него
есть терминология времени, пространственная терминология. И вот перед нами
встает проблема: категории, имеющиеся в языке человека - количество, время,
пространство, причина, связь, - нельзя приписать ничему реальному, если мы
допускаем внутреннюю, или чистую, действенность состояния.
себе", в отличие от "явления". Судя по комментаторской литературе, по тому,
как Кант воспринимается культурным сознанием, тут царит полное непонимание
того, что имел в виду Кант. Чтобы это понять, давайте попробуем для начала
ухватить один оттенок мысли. Я сказал, что категории, имеющиеся в
человеческом языке, ничему реальному приписать нельзя, так же как внутренние
проявления человека могут не иметь ничего общего с тем, как они предстают
другому человеку или самому субъекту - я другой, не тот, каким вы меня
видите или я себя вижу. Кант, да и любой грамотный философ, скажет, что
судить о человеке по его действиям или по внешнему рисунку его поведения
может только тот, кому открыта книга души. Действительно, ведь мы отличаем
себя от Своих проявлений. И здесь тот зазор, где возникает вся последующая
терминология. Тогда возможна мысль, что чистое действие, реальность в этом
смысле слова в принципе другая, чем я вижу, что мой язык есть нечто,
относящееся по определению к видимому. Можно считать, что эта реальность
действует помимо и независимо от своих проявлений. А раз она реально
отлична, тогда ясно, что Бог, например, может сотворить чудо - пресуществить
хлеб и вино в плоть и кровь Христову, накормить пятью хлебами тысячу,
мгновенно связать точки на больших расстояниях. В последнем случае
реальность проявляется помимо накладываемых нами категорий скорости. Чтобы
проявиться в точках, бесконечно удаленных одна от другой, действие должно
осуществляться с бесконечной скоростью, или независимо от того, каким мир
нам представляется. Скажем, от того, 'по он нам представляется в терминах
скорости, в терминах количества. Пятью хлебами накормить тысячу - это
осуществить действие поверх или помимо накладываемой нами сетки терминов.
Это возможно как раз потому, что реальные праформы вещей не имеют ничего
общего с тем, как они существуют в мире для человека, в том, что он называет
миром. Иди другими словами: чистая действенность не связана наложением на
нее наших категорий. Нам нужны конечная скорость, соседство связанного -
иначе мы не можем причинно связать место и время. Если реальными
определениями являются "простая действенность" или "субстанциальное качество
вещей", которые не имеют ничего общего с тем, как они представляются в мире,
которые могут проявиться поверх и помимо пространства и времени, то это -
скажет Кант - не мир.
кантовской мысли. Он скажет: то, что вы называете чистой действенностью,
некой праформой вещей, беря в теологии это в качестве предметов суждения, -
это же вещь в себе. Вы говорите, что вещь в себе не связана наложением на
нее категорий восприятия. Но человек и его познание не связаны вещью в себе,
то есть необходимостью узнать что-либо о чистой действенности.
Следовательно, она должна быть устранена, изгнана как предмет утверждений;
попытка посмотреть изнутри ее глазами на созданное ею творение, на
проявление ее действий в мире должна быть исключена. Как предмет рассуждений
- она смирительная рубашка на человеческий дух. Для Канта применение термина
"реальность" к такого рода действенности, ничего общего не имеющей с тем,
как она предстает какому-либо конечному существу, есть высшее проявление
агностицизма по отношению к миру человеческого восприятия. То есть в основе
кантовской мысли лежит ход , прямо обратный тому, который обычно
применяется. Ухваченное в категориях количества, причины,.. скорости, места,
времени - это и есть мир, реальный. Но, конечно, это является реальным миром
на определенных условиях. Поскольку первое: должна быть форма, и второе:
должны также быть индивиды, то есть индивидуирующие мир созерцания. Пока я
не имею возможности это раскрывать, только перечисляю, незаконно пользуясь
картиной, которую ни вам, ни себе еще не сдал.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Березин Федор
Майер Стефани