его обступали одноклассники, перемывали ему косточки, горюя над ним и виня
его же во всех несчастьях. Ныне, в штабе флота, старшие товарищи, не один
год прослужившие, милостиво относились к лейтенанту, о котором ничего не
знали, и почем зря крыли московских адмиралов, которые по недомыслию
поделили Балтийский флот на три части, стал он Четвертым, Восьмым и
Кронштадтской крепостью, отсюда и весь бардак: годами ждешь перевода, к
примеру, в Севастополь, приказа нет и нет, а потом ночью будят и требуют к
подъему флага быть уже за тридевять земель. Из-за этого раздела Балтики,
негодовали старшие офицеры, надо запрашивать "добро" у своих же на переход
корабля из Таллина в Калининград
судьбы по прозвищу Ромодан запустил канцелярскую машину на полные обороты, а
другой старший лейтенант, тот, которого вроде бы и нет
Николаевич. Постояли и ушли, так ничего и не сказав, о чем вообще говорить,
когда Главком подписал приказ? Бежать к командующему флотом? Тот потребует
разъяснений, но нарушить приказ не осмелится. Обратиться - через голову
командующего - в Москву? Чревато осложнениями, обвинят их самих, накажут - и
за промедление, и за поспешность
запросил: где лейтенант Алныкин? Голубой листочек с якорьком выписали и на
имя Алныкиной Леммикки Ивиевны. Поблагодарив, Алныкин двинулся в финотдел за
подъемными, где услышал обычную отговорку: "Получишь по новому месту
службы!" Он сел у двери и застыл. Косясь на него, в отдел шли и шли офицеры
по самым неотложным нуждам, то есть за деньгами. А лейтенант все сидел и
сидел. Не ел, не пил и не курил до самого вечера, тревожа начфина и
вольнонаемных барышень, крутивших арифмометры. Когда лейтенант возник и
утром, начфин не дрогнул. Собрал подчиненных, приоткрыл дверь, чтоб наглец
все слышал, и устроил некое подобие офицерского суда чести, дав Алныкину
уничтожающую характеристику. "Туп этот Алныкин, - гремел голос начфина, -
как сибирский валенок, хоть родом из-под Архангельска (подчиненные
захихикали). Понятно теперь, - язвил начфин, - почему Михайло Ломоносов,
родившийся там же, босиком рванул в Москву, уж очень ему наскучили морды
земляков" (подчиненные заржали)
начфина обозвали его эстонцем, приведя убедительные доводы: эти
архангельские поморы и эсты - из одного корня, одна нация
открылось, ласковый голосочек колокольчиком прозвенел в коридоре, пальчики с
маникюром придвинули Алныкину денежную ведомость
два "м" и два "к"
- Где справка, что она выписалась?
Документ, из которого явствовало, что Алныкина Леммикки Ивиевна уже не
жительница Таллина, был тут же предъявлен, и ведомость пополнилась еще одной
фамилией, а деньги - получены
подальше, в Североморск. Отнюдь не обескураженная Леммикки прибавила к
багажу еще один ящик, с посудой. Детские вещи она упаковала раньше
по-эстонски и никогда не забудут о своем эстонстве. Алныкин похлопал по
плечу Иви Йыги: "Не хнычь, батя, все образуется..."
Майор Синцов мелькнул на перроне, окруженный свитой из патрулей. Человека
этого так недоставало Алныкину в последние месяцы! Хотелось бы услышать от
него суровое предупреждение: забудь обо всем, лейтенант, не было никаких
допросов, никто твою жену не пытался арестовать, это все буржуазная
пропаганда, вранье американского радио!
Настя Горошкина сдавала в Тарту экзамены, и предполагалось, что на узловой
станции Тапа она подойдет к вагону. Но напрасно озиралась на перроне
Леммикки, подруга так и не появилась
Все уже в прошлом. Может быть, и к лучшему?..
Сертаков Виталий
Маркеев Олег
Орлов Алекс
Конан-Дойль Артур
Лондон Джек
Трубников Александр