Чтение 18–й страницы книги ~Поводырь для крокодила~

- Помолчал бы, - внятно сказала машина и понеслась по шоссе.
- Приезжий закрыл глаза...
- ...Тихо и незаметно ушел он из
кафе, ни с кем не простившись. Тихо и незаметно приедет он куда-нибудь на
этой телеге-модерн.
- Машина остановилась и сказала тонким голосом:
- Вылазь...
- Приезжий открыл глаза. Они стояли возле тихого
предрассветного кафе на окраине города. Возле того же самого кафе.
- Дверца распахнулась. Сиденье решительно подтолкнуло
приезжего, и он оказался на краю кювета. Он еле успел схватить с сиденья
вещмешок и плащ. Дверца захлопнулась, машина умчалась в город.
- А почему, собственно, все отменяется? - спросил приезжий и оглянулся по
сторонам. Но никто ему не ответил.
- Вдали, в глубине площади, куда выходил Прошлый
переулок, приезжий увидел какое-то движение.
- Он подошел поближе. Негромко фырчали машины. Огромные
лапы манипулятора устанавливали на постамент обернутую в пластик
скульптуру. Техника работала молча и безукоризненно.
- "Золотой век", - подумал приезжий и подошел к человеку
в комбинезоне, стоявшему у переносного пульта.
- Что это? - спросил приезжий.
- Памятник, - ответил комбинезон.
- Кому?
- Изобретателю.
- Комбинезон был разговорчивый. Приезжий взял его за
рукав и повернул к себе.
- Говорите членораздельно, - сказал приезжий. - Какому изобретателю, что он
изобрел... Тот посмотрел на него рассеянно и сказал:
- Памятник тому, с кого начался сегодня в три ноль-ноль Золотой век... Этот
человек изобрел вечный двигатель...
- И снова уткнулся в пульт. Лампы манипулятора
помедлили, потом осторожно смахнули пыль с памятника и расправили складки
покрывала.
- Приезжий пошел по переулку в сторону кафе.
- Да здравствуют инженеры! - тихо и печально сказал он, останавливаясь
посреди газона. - Хронос прав. Часы тикают. Есть чем измерять время.
- Памятник изобретателю его окончательно доконал. Опять
надо было начинать все сначала. Вот и эксперимент удался, и началась у них
цепная реакция творчества и всякий там Золотой век. Только не совсем та
цепная реакция и не совсем тот Золотой век, на который рассчитывал
приезжий, когда сочинял сказочки про великанов и детей, про то, как
великаны опираются на детей, а дети на великанов. Они вовсе не
всполошились, когда спичечный коробок сказал: крак! - и умерла ящерица,
маленькая рептилия, крокодил, любовный фокус. Как они вцепились в
нарождающуюся нежность, и никто не заметил гибели. Ложь, ложь! Поэт заметил
и его Муза. Правда, поэт уже ко всему притерпелся, а официантка еще не то
видела за последние пять тысяч лет патриархата. Ничего они не поняли в его
рассказах. Идти было некуда.
- А почему я, собственно, должен куда-то идти? - громко сказал приезжий. -
Какого черта!
- Собеседников не было, но это его не смутило.
Собеседники во всем городе спали и видели такие сны, какие заслуживали.
- А почему я, собственно, должен куда-то идти? - сказал приезжим. - Это мои
переулок. Хватит. Есть великие поэты, и слава их вежливо гремит по
вселенной. Пусть. Я не замахиваюсь. Но это мои переулок. Я сам его выбрал,
и значит, я сшит по его мерке. Пусть. Я поэт этого участка вселенной.
- Он расстелил плащ на мокром газоне и положил мешок в
головах. Потом он поднял с травы белеющее в сумерках вчерашнее меню и
написал на нем крупными буквами "УЧАСТКОВЫЙ ПОЭТ. ПРИЕМ от 7 до 17".
- Он повесил объявление на сучок и улегся поспать под
деревом.
- Хватит...
- И тут к нему подошли акушерка, парикмахер и гробовщик.
Не было только дворника, потому что крокодил умер по ошибке, а его уже
начинали любить, и не было официантки, потому что музы не любят тех, кто
сдался. Не было также Хроноса. Но какое дело времени до неприятностей
поэзии.
- Если я откажусь от поэзии, незачем жить, - сказал им приезжий. - Если я
откажусь от жизни - поэзия не нужна... Старая безвыходная байка; с тонущего
парохода упали в воду жена, муж и его мать. Кого спасать, если можно спасти
только одного?
- Настоящая мать всегда пожертвует собой... - сказала Венера Михайловна.
- А как после этого .жить сыну? - спросил Амедей Гофман.
- Значит, нет выхода... - сказал Саша Македонский.
- Есть выход, - раздался громкий и пренебрежительный голос. - Не допустить
гибели парохода. Наступила тишина.
- Кто это сказал? - спросил приезжий. - Ты?
- Нет.
- Ты? Ты? Ты?..
- По-моему, это сказал репродуктор... - нерешительно промолвил гробовщик
Саша.
- Это ты сказал? - спросил приезжий молчавший репродуктор.
- Да, я, - ответил репродуктор на столике кафе.
- Мы же тебя выключили вчера.
- Меня выключить можно. Время нельзя выключить.
- Опять какая-то сказка... - сказал Амедей Гофман.
- Почему сказка? - сказал репродуктор. - Сегодня Хронос выглядит так. Разве
совесть - это сказка? Дурачок. Нет такой сказки, которая бы не исполнялась.
- Розовая болтовня, - сказал приезжий. - Я тоже так считал когда-то.
- Конечно, - сказал Хронос. - Сказки сбываются не тогда, когда их
выдумывают. Но неужели ты такой прохвост, что не поработаешь на сказку,
даже если не доживешь до счастливого конца?
- Я не прохвост, - сказал приезжий. - Я просто устал.
- Усталость проходит, - сказал Хронос. - А сказка - самая реальная вещь на
свете.
- Замолчи... Я не могу стать ребенком, - сказал поэт.
- Ты никогда не переставал им быть... Ты же взрослый человек. Ну... ты...
ты же прекрасно понимаешь, что только детские ценности чего-нибудь стоят на
этой земле. Слушай команду!
- Замолчи! - крикнул поэт.
- Слушай команду... Один.
- Что?
- Два.
- Отстань, - сказал поэт.
- Три.
- Уйди прочь!
- Четыре...
- Слушай... Я не могу больше, - сказал поэт.
- Пять.
- Я устал.
- Не сдохнешь. Шесть.
- Мне все опостылело.
- Семь.
- Мне не справиться! Черт! Мне не справиться! - крикнул поэт.
- Восемь.
- Ладно, - сказал поэт, поднимаясь. - Встаю.
- Девять, - сказал Хронос.
- И приезжий встал в стойку, прикрыл плечом подбородок и
стал тяжело передвигаться по газону, ища противника.
- Мальчик, - сказал Хронос, - в этом бою кулаки не годятся. Важно, что ты
встал.
- Над краем домов ударил прожектором первый луч рассвета.
- К закрытым дверям кафе подбежали официантка Семина и
дворник.
- Да ладно тебе... Не психуй, - сказал дворник, тяжело дыша.
- Он ушел... - сказала официантка Семина.- Ушел... Большая беда.
- Старый я вокруг города бегать, - сказал дворник. - Чумовые все стали.
Золотой век изобрели, совсем покоя нет... Ищем не знай кого... Как он хоть
выглядел, этот псих ненормальный?
- ...А ты и правда крокодил, - сказала официантка Семина. - Он же с тобой
разговаривал вчера...
- Не запомнил, - сказал дворник. - Ушел, и слава богу, какая беда? И так он
всех перебаламутил.
- Ушел... - сказала официантка Семина.
- И тут они услышали храп.
- Еще не веря, еще боясь поверить, медленно и как будто
припоминая, официантка Семина повернула голову.
- Не положено, - уверенно сказал дворник, весь растопырился и пошел
поднимать с газона бродягу.
- Но тут, змейкой пролетев по траве, его на полкорпуса
обошла Муза и оттолкнула от спящего.
- Она наклонилась над приезжим и выдернула из-под него
плащ. Тот даже не пошевелился.
- Отойди, - сказала она дворнику. - Не тронь его.
- Дворник ахнул. Перед ним стояла женщина окончательной,
не требующей поправок красоты. Глаза ее глядели твердо, а ресницы
вздрагивали.
- Несколько секунд дворник глядел на эту немыслимую,
душераздирающую красоту. Потом отвел взгляд.