Чтение 18–й страницы книги ~Крест~

нитный цоколь пьедестала, в свое время заботливо сработанный и отполиро-
ванный мастерами своего дела.

И в октябре жажда действия неуправляемой многоголовой гидры толпы не-
долго сдерживалась - поток потек по Садовому кольцу. На Крымском мосту
притерли к перилам солдатика в бронежилете. Каску он потерял или ее сби-
ли. Его, походя, еще несильно, еще не войдя во вкус, били по русоволосой
голове, он вцепился в перила и ждал, скинут ли его вниз, в многоэтажный
провал над рекой или пронесет.

На Смоленской площади остановились, оробели - на пути стояла в грузо-
виках прекрасно вооруженная, защищенная касками, бронежилетами, автома-
тами и водометами боевая часть. Больше по инерции стали что-то жечь, ки-
дать камни и увидели, что нет не только никакого отпора, а, наоборот,
взревели моторы и часть, повинуясь чьему-то приказу, развернувшись на
марше ушла, оставив на растерзание водометы и поливальные машины.

Слились с теми, кто был у Белого Дома и ликование достигло той точки
кипения, когда обжигающий пар насилия, не встречающий никакого сопротив-
ления, вышел на следующий виток спирали.

Ворвались в здание мэрии, бывшего Совета Экономической взаимопомощи
стран соцлагеря, построенного в виде развернутой книги, и вырвали из нее
несколько страниц. Другие оседлали грузовики и двинулись к телецентру в
Останкино. По пути опять встретили бронетранспортеры, с которыми разош-
лись, не замечая друг друга в упор.

В тот мирный еще с утра воскресный вечер Москва смотрела футбол и
только когда во всем городе, в области, у пол-страны ослепли экраны те-
левизоров, забрезжило прозрение, что боевые действия между гражданами
России идут полным ходом и остановить их некому.

Около телецентра опять помитинговали с мегафонами, потом разогнали
грузовик и разнесли вдребезги витрину входа.

- Услышал, что, что-то творится, решил прийти на работу, в телецентр.
И надо же - оказался среди осаждавших. Как раз, когда грузовиком разбили
вход. Иду с ними. Они мне говорят, парень, ты бы лег, из гранатомета
стреляют. Казалось чушью ложится на грязный асфальт, но увидел упавшего
простреленного и лег. Пролежал часа полтора. Били с крыш. Выстрелы, ав-
томатные очереди, вход горит. Подъехал бронетранспортер. Еле успел отка-
титься, иначе раздавило бы меня, как кого-то лежащего рядом, не знаю был
ли он раненый или уже мертвый. Месиво мяса, кровь. В бронетранспортере
открылся люк. Спрашивают, ты кто? Что отвечать? Русский я. А вы кто? От
президента моей страны или спикера парламента? Или того, кто себя
объявил еще одним президентом? Отвечаю, я раненый. Помолчали, опять
спрашивают, ты кто? Сообразил, отвечаю, журналист. Ползи сюда. Не могу,
стреляют. Ладно, мы сейчас долбанем, а ты к нам перебирайся. Долбанули,
я успел полпути прокатиться. Попросил повторить. Долбанули еще, да пуле-
метом по верхам. Втащили в люк. Обыскивают меня, а я обмяк, улыбаюсь -
просвистела коса пустоглазой мимо.

Экраны зажглись, словно власти наконец-то очнулись, открыли глаза.
Работала запасная студия. Шел поток людей, они говорили, говорили, гово-
рили... Говорили те, кому и так ничего не оставалось, как говорить, мол-
чали те, кому было положено действовать. Кроме призыва идти к зданию
Моссовета. За кем? Кого защищать, против кого обороняться? Ходили уже
раз к Белому Дому, ждали безоружные ночью штурма и танковой атаки на
мосту. Хорошо, что армия тогда не "долбанула", как бронетранспортер у
Останкино. Казалось, победили тогда, раскрошили пьедесталы, взяли
власть, чтобы больше такого никогда не было. А теперь кто и с кем ее де-
лит? И как он силу эту непомерную употребит потом...

Утром город буднично пошел на работу, в магазины, по делам, никто не
остановил сограждан. И падали люди, от пуль, прошивающих шею, аорту,
кишки... Смерть гуляла по улицам города, настал ее час, ее время. Мать
двоих детей подошла к окну в своем доме и упала, будто всю свою жизнь
прожила в ожидании этого выстрела. Словно кролики под взглядом кобры,
шли, перебегали, лезли именно туда, где всего опасней. Особенно, моло-
дые. А потом скорая помощь отвозила раненых, убитых просто складывали в
сторонке. Молодая девчонка... парень... еще парень... Рядом шли репорте-
ры, операторы с видеокамерами, благодаря им, как в зеркале, отразился
лик столицы в кровоподтеках.

В скверике, неподалеку от Белого Дома, качаясь с похмелья, некие, по-
хожие на бомжей, деловито выстраивали рядком самодельные фауст-патроны -
бутылки с бензином, заткнутые тряпками. Подошла женщина. Простое,
крестьянское лицо, жалостливо посмотрела, спросила осторожно, как же это
вы в своих бросать будете, убьете же, не приведи, Господь, а у меня сын
в армии. Дура старая, ответили ей, иди отсюда, мы за твою же свободу бо-
ремся, против ихнего ига.

Танки, лязгая гусеницами, урча сизыми выхлопами, вышли на набережную
и на мост. В Белый Дом снаряды всаживали в упор, среди муравейника граж-
данского населения, на весь мир шла трансляция шоу-расстрела. Поначалу
валил черный дым, потом взвились языки пламени, пожар никто не тушил и
за несколько часов Белый Дом стал наполовину Черным. Словно Черная часть
человеческой души взяла верх, одолела Белую.

А граница меж Белым и Черным - тот самый рубеж, то лезвие, рассекшее
сообщество на "своих" и "чужих". Какой-то иностранный корреспондент, ко-
веркая слова, просил Леонида, скажите в микрофон, а я передам на весь
свет, что в России идет гражданская война. Леонид тогда воспротивился -
гражданской войны быть не может, Родина, значит, родные, единая по крови
и языку нация.

А позже невесело признался самому себе: если, как на исповеди, взгля-
нуть правде в глаза - все чужие друг другу. Как может быть "своим" "пре-
зидент" Борис Николаевич, в ведь он клялся сыном своим и "пацанкой"? Или
Петухов, бросивший Николая, когда к нему пришли... Тесть и теща, отняв-
шие у Леонида дочку, а потом и жену... Брат... Ерничал Николай над на-
тельным крестиком Леонида в бане с высоким гостем, а недавно крестился
всей семьей...

Октябрь, опять в октябре, как и семьдесят шесть лет без малого назад,
пирамида России треснула, отслоив на "своих" и "чужих", на тех, кто у
власти и при власти над этой землей, и тех, над кем эта власть есть. А
расстрел Белого Дома убил наивную веру в торжество истинной демократии -
да быть того не может в стране, где извечно воровали, где даже в сказках
своя мечта - чтоб рай земной чудом построился, по щучьему велению, да по
моему хотению...

Бесконечна была русская равнина, однообразны жизненные устои, обычаи
и занятия живущих на ней - так и возникло единство, приведшее к единому
государству на равнине. Единому против врагов и нашествий.

Дарий, царь персидский, собрал войско и пошел воевать наших предков -
Скифию. Но скифы не приняли бой, а отступали в глубь равнины, засыпая
колодцы и истребляя посевы. Дарий, устав от преследования, в послании
спросил: "Почему не воюешь?" Скиф ответил: "Нет у меня городов, дорогих
мне, есть только отцовские могилы".

В стране могил жили люди, привязанные к земле только памятью и
смертью. Даль равнины неброской пронзительной красоты, казавшееся неис-
черпаемым богатство недр, лесов, рек, зверя, рыбы, птицы - дар Госпо-
день. Да непросто дан - вывелась порода людей щедрая и вороватая, дикая
и возвышенная, талантливая и юродивая, мистическая и безбожная.

Мой народ, моя нация, моя Россия, что умом никогда не постигнуть...

Единство Великой равнины переросло в монархию, а потом в империю, им-
перия пала, но погибнуть ей не дано и переродилась империя в Архипелаг
Гулаг. В наших генах сидит империя, империя Великой Равнины, империя ни-
щего богача, крещеного коммуниста, убогого гения... Империстость, когда
мир так съежился от геометрически распухающего прогресса...

Чужой среди чужих, Леонид ощущал себя вдвойне чужим после Октября.
Странный ты, Ленька, вот я - крещеный, но в Бога не верю, а ты... -
признался как-то Николай. Как объяснить, кому Господом не дано, стран-
ность не только таланта, но и ощущение гармонии, единства с Создателем и
Творцом, дающее свободу Духа, что нетерпимо для непосвященных...

Даровал же Господь Отчизну,

где лесов и полей - простор,

да где праздники вроде тризны,

что богата... на воре вор,

что земному сообществу кажет,

не стыдясь, свой срам,

где стоящий у власти прикажет

расстрелять талант

иль разрушить храм,

и встает россиянин,

осеняясь крестом

от высокого лба до пупа,

от плеча до плеча,