кто-нибудь даст мне или тебе десять рублей и скажет, даю, но с условием,
чтобы ты полчаса помучилась и подергалась, неужели возьмешь? И потом,
причем здесь Марина, почему Марина, зачем Марина, какие-то секреты, не
понимаю...
воздка оказалась только в деньгах, а не в чем-то другом, не в Наташкином
муже.
спросил я и передразнил Наташу. - Теперь мы знаем, какой он... А?
ешь... Даже не друг, а вроде больше... Он все обещает ей, но никак не
решится... Понимаешь?.. Жениться они должны - вот родители и купили ей
кооператив, чтобы она могла замуж выйти. Он ей все говорил, что жить им
негде. А теперь есть где, так он говорит, что на машину копить надо,
деньги нужны, а свадьба - это большие расходы... В общем, нет у нее пока
денег.
спрашивать, а не у нее. Теперь наши деньги в общем котле, разве не так?
Меня же на инвалидность перевели. Вторая группа, тридцать семь рублей в
месяц. А развод - это мое личное дело, мне и платить. Да дело вовсе не в
деньгах, их просто под рукой не оказалось, но не хотела я у тебя брать,
понимаешь? Стыдно это как-то, неудобно?.. Нельзя мне этого делать...
себе, Отелло десятирублевый. Мог бы сообразить и сам давным-давно, ни с
кем не советуясь, в сберкассу сбегать. Впредь наука будет.
Его, кстати, Пижоном кличут.
Глава двадцать первая
Глава двадцать первая
В коридорах здания районного суда пахло особым, нежилым, канцелярским запахом
- так пахнут старые полы, если их протереть мокрой тряпкой. Вдоль стен стояли
строенные деревянные стулья с откидными сиденьями - по четыре подлокотника на
три ячейки, на стенах в простых рамах под стеклом висели пожелтевшие
инструкции, образцы справок.
прием у судьи.
суда такое поле имело бы мощный отрицательный заряд мрачно-фиолетового
цвета. Пришедшие сюда, а привела их, как в песне Владимира Высоцкого,
кривая да нелегкая, либо стоя изучали висящие на стене бумаги, либо си-
дели в трехклеточных стульях, и видно было по их глазам, что они напря-
женно думают каждый о своем и время от времени с тревогой и надеждой
смотрят на дверь, за которой сидит судья. Я не мог вообразить, какой он
из себя, и мне представлялся некий абстрактный символ, неукоснительный
блюститель закона. Скорее всего, бездушный, потому что закон нарушать
нельзя, потому что какая может быть душа у закона. Как-то сложится наш
разговор?
когда в редакции пусто. И почему так? Скорее всего, начальству обидно,
что подчиненный не под рукой, а где-то. И руководить некем, и сам си-
дишь, как на цепи. Зато начальник.
чальнику в ЖЭК и сразу сюда. Звонила мне в три, что выезжает. Вот-вот
должна появиться. Пора бы уже.
женщины. Какие-то одинаковые. Молодые, но в серых пуховых старушечьих
платках, в невысоких сапожках, у обеих в руках по книжке. Сели, тут же
раскрыли книги и уткнулись в них, низко опустив головы. Читать начали
сразу, на первой попавшейся странице, будто настолько интересно, что и
не оторваться, что даже в суд зашли так, по необходимости, а главное,
самое важное - это то, что написано в книгах. Судя по всему, библиотеч-
ных. Уж слишком затрепаны. А что там может быть написано?
непривычно, кидают быстрые косые исподлобья взгляды на входную дверь.
Донесся нервный, короткий смешок, шепоток: еще не пришел, успокойся, ти-
хо ты...
института, то спокойно успела бы на электричку в три пятнадцать... А
вдруг ее отменили?.. Хотя вряд ли... До дома минут пятьдесят, в ЖЭКе
пятнадцать минут, не больше, до суда десять... Получается, что полчаса
как должна быть здесь. То есть в половине пятого.
пойдет и дальше, то у меня в запасе еще десять минут. Наташа должна
прийти не позже.
другой:
ко улыбнулся, но тут же погасил улыбку, сильно прищурившись, огляделся,
увидел моих соседок, направился было к ним, но заметил меня, круто раз-
вернулся и стал яростно прохаживаться вдоль стульев, кидая то на меня,
то на соседок презрительные, гневные взгляды. Этого еще не хватало, по-
думал я. Псих какой-то. Хотя, что делать психу в суде?
личьей шапкой в руках остановился напротив и стал меня насмешливо расс-
матривать. Чего ему надо?.. Тут до меня дошло - он, очевидно, разводится
с одной из моих соседок.
единственная подруга, которой можно доверить все. А есть ли такая подру-
га у Наташи? Я как-то прежде не думал об этом. Есть, конечно, Марина.
Мои соседки, перед тем как двинуться к судье, скорее всего долго решали,
как одеться, как вести себя, в последнюю минуту схватили первые попавши-
еся под руку книги - мы тоже образованные! - и вот сидят, делают вид,
что читают, а грозный муж в неофициальной отставке принял меня за сопер-
ника и испепеляет взглядами... Дурачок... Интересно, а как Наташкин муж
будет реагировать на ее развод?.. Тоже станет меня ненавидеть?.. Значит,
любит Наташу... И я ее люблю...
пальто и тоже прошел в кабинет судьи. Дверь закрылась неплотно, и в ко-
ридоре слышно было, как сначала потек женский, быстрый, тараторящий го-
ворок, а потом раздался мужской, бухающий, полный боли, как крик большо-
го раненого зверя, голос. Обида, горечь, желание излиться, просто хотя
бы поделиться с кем-то звучали в их диалоге одновременно. Они говорили,
не слушая друг друга, словно пели дуэт, дуэт дисгармонии из драматичес-
кой оперы, в которой звучала не музыка, а сама жизнь. Претензии к друг
другу были мелкие, пустые, неразумные: я всегда, а он никогда... это
неправда, вот помнишь тогда и тогда...
том, что уже начинаю на нее злиться, но все мгновенно улетучилось, когда
я увидел, как она запыхалась. Оказывается, ЖЭК работает только с пяти.
Да пока раскачалась ленивая сотрудница ЖЭКа, пока выписала справку, да
все выспрашивала куда, зачем... Ох, уж эти начальники!..
вращая глазами.
сияли. Чему они радовались?
из них, но осеклась, поняв, что не место здесь для триумфа, и они уже
пугливо рванули к выходу.
развод.
горелый, откуда загар в марте, парень, серый пиджак с университетским
значком, стол, телефон, чернильница, пузырек с клеем, папки, скрепки...
Возбуждаете дело о разводе?
лось, для него перестал существовать.