деточка. Он поднял лицо из большой тишины, Айдабела обдала его озорной
волной, и семь лет исчезли в одно мгновение.
Айдабелы к его наготе, он не мог так легко приспособиться к ситуации, как
она, вероятно, рассчитывала.
Нагишом Айдабела еще больше походила на мальчишку - по большей части она
состояла из ног, вроде журавля или человека на маленьких ходулях: а в
веснушках, обсыпавших худенькие плечи, было что-то жалостное. Однако грудь у
нее уже начала набухать, и в бедрах угадывался намек на будущую округлость.
Джоул, считавший Айдабелу угрюмой и вздорной, сейчас удивлялся тому, как она
умеет веселиться и забавлять размеренно втирая мыло ему в волосы, она не
переставала смеяться и рассказывала анекдоты, порою вполне непристойные:
"...а фермер говорит: "Понятно, что ребеночек красивый - а как же, через
шелковый платок запускали".
вздохнула она.
рассказывала она их не совсем как свои, а словно кому-то подражая - кому,
интересно?
почувствовал такую ревность.
ступала медленно и грациозно, как птица в поисках пищи. - Конечно. Он, можно
сказать, мой лучший друг. Он ужасно храбрый. Билли Боб. В четвертом классе у
нас была злая миссис Эйкенс, била его линейкой по рукам чуть не до крови - а
он ни разику не заплакал.
никому не говори, слышишь?
друг. И хотелось дотронуться до нее, обнять, - только так, казалось ему
сейчас, он мог выразить все, что чувствовал. Он придвинулся еще ближе,
вытянул шею и, перестав дышать от осторожности, поцеловал ее в щеку. Стало
очень тихо; невесомые токи света и тени пробегали между ними, подобные теням
листьев, чуть колышущимся на их телах. Потом Айдабела напряглась. Она
схватила его за волосы и стала тянуть. Джоула обожгло горьким и недоуменным
гневом. Вот - настоящее предательство. И он схватился с ней; они сплелись и
стали кататься, и небо кружилось, опрокидываясь, падало. Темные очки
свалились с Айдабелы, и Джоул, притиснутый к земле, ощутил, как они треснули
и впились ему в ягодицы.
запястья. Наклонила к нему красное, злое лицо:
деле будто не было ничего: и ни один, ни другая, конечно, никогда не смогли
бы объяснить, из-за чего подрались.
их собирать, потом передумала, бросила обратно.
выиграю.
- 8 -
нее, как быстро растущая лоза.
художником меня едва ли назовешь - то есть, если понимать под художником
того, кто видит и берет, чтобы просто передать: а у меня всегда проблемы с
искажением, я пишу не столько то, что вижу, сколько то, что думаю: например,
несколько лет назад - в Берлине это было - я писал мальчика немногим старше
тебя, а на портрете он получился древнее Джизуса Фивера, и если в жизни
глаза у него были младенчески-голубые, то я видел мутные глаза пропащего
человека. И, как выяснилось, видел правильно, потому что юный Курт - так его
звали - оказался совершенным исчадием и дважды пытался меня умертвить... в
обоих случаях, замечу, проявив удивительную изобретательность. Бедное дитя,
что-то с ним сталось?.. Да и со мной, если на то пошло? Это вот самый
интересный вопрос: что сталось со мной? - По ходу разговора, как бы отбивая
фразы, он макал кисть в банку, и в постепенно темневшей воде, посредине,
тайным цветком распускалось красное сгущение. - Очень хорошо, можешь сесть
удобнее, передохнем.
часа не успел в ней освоиться - уж больно не похожа была она на все виденное
прежде: потертое золото, потускневшие шелка, их отражения в витиеватых
зеркалах создавали такое ощущение, как будто он переел сладкого. Как ни
велика была комната, свободного пространства в ней оставалось не больше
полуметра; резные столы, бархатные кресла, канделябры, немецкая музыкальная
шкатулка, книги, картинки, казалось, перетекали друг в дружку - будто
наводнение занесло их сюда через окна и здесь оставило. За письменным
столом, формой напоминавшим печень, вся стена была под корой открыток; шесть
из них, японской печати, могли бы послужить к просвещению мальчика, хотя
Джоулу в какой-то мере был уже известен смысл того, что на них изображалось.
На длинном, черном, чудовищно тяжелом столе разместилось нечто вроде
музейной экспозиции, частично состоявшей из древних кукол: иные были без
рук, иные без ног, без голов, иные стеклянным пуговичным взглядом созерцали
собственные внутренности, соломенные и опилочные, сквозь отверстия ран; все,
однако же, были одеты - и нарядно - в бархат, кружево, полотно. А посреди
стола стояла маленькая фотография в серебряной рамке, затейливой до
нелепости, - фотография дешевая, сделанная, очевидно, среди аттракционов
заезжего цирка, ибо сфотографированные, трое мужчин и девушка, стояли перед
комическим задником с косоглазыми обезьянами и хитро косящими кенгуру;
Рандольфа Джоул узнал без труда, хотя здесь он был стройнее и красивее... да
и еще один мужчина казался знакомым... - отец? Лицо лишь отдаленно
напоминало человека из комнаты напротив. Третий, выше ростом, чем эти двое,
являл собой фигуру удивительную - крепкого сложения и, даже на этой
выцветшей карточке, очень темный, почти негроид; черные и узкие глаза хитро
блестели из-под пышных, как усы, бровей, а губы, более полные, чем у любой
женщины, застыли в дерзкой улыбке, которая еще больше усиливала впечатление
эстрадного шика, создаваемое его соломенной шляпой и тростью. Одной рукой он
обнимал девушку, анемичное, фавноподобное существо, глядевшее на него с
нескрываемым обожанием.
сигарете, - не относись серьезно к тому, что здесь видишь; это всего лишь
шутка, учиненная мной надо мною же... забавная и ужасная... весьма
аляповатый склеп, можно сказать. В этой комнате не бывает дня и ночи; не
сменяются времена года, да и годы не идут, и когда я буду умирать, - если
еще не умер, - пусть я буду мертвецки пьян и свернусь клубочком, как в
материнском чреве, омываемый теплой кровью тьмы. Не иронический ли финал для
того, кто в глубине своей проклятой души желал простой и чистой жизни? Хлеба
и воды, бедного крова, чтоб разделить его с любимым человеком, и ничего
больше? - Улыбаясь, приглаживая волосы на затылке, он загасил сигарету и
взял щетку. - Какая ирония: родившись мертвым, я еще должен умереть; да,
родился мертвым буквально: повитухе достало упрямства шлепком вернуть меня к
жизни. Преуспела ли она в этом? - Он насмешливо посмотрел на Джоула. -
Ответь мне, преуспела она в этом?
словах, казалось, Рандольф вечно вел тайный диалог с кем-то невидимым. -
Рандольф, - сказал он, - не сердись на меня, пожалуйста, но ты так странно
говоришь.
слова кажутся тебе бессмыслицей, то впоследствии они будут - чересчур ясны;
и когда это произойжет, когда сии цветы в твоих глазах увянут непоправимо,
что ж, тогда, - хоть никакие слезы не смогли растворить мой кокон, - я
все-таки всплакну о тебе. - Он встал, подошел к громадному вычурному комоду,
смочил голову лимонным одеколоном, расчесал блестящие кудри и, слегка
позируя, продолжал разглядывать себя в зеркале; повторяя его облик в общем,
зеркало это - высокое, в рост, и французских времен, - как будто высасывало
из него краски и обстругивало черты: человек в зеркале был не Рандольфом, а
любой персоной, какую угодно было воображению подставить на его место; и,
словно подтверждая это, Рандольф сказал: - Они романтизируют нас, зеркала, и
в этом их секрет; какой изощренной пыткой было бы уничтожение всех зеркал на
свете: где бы удостоверились мы тогда в существовании собственной личности?
Поверь мне, мой милый, Нарцисс не был самовлюбленным... он был всего лишь
Елманов Валерий
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Грабб Джеф
Лукин Евгений
Акунин Борис