думайте, дураков нет верить в эту ахинею, а если кто ахает и всплескива-
ет руками, так это ахают над тем, какие зверства в принципе возможны на
белом свете и как хорошо, что никто из нас на такое не способен.
ма ест что получше, а мужу ввинчивает что похуже - да половина ахальщиц
так делали если не сами, так дочки ихние, не то сестры... Не жди
Единства без мелодрамы: "Ему холодных макарон накладет, да еще плюнет
туда, а себе наварит сисек..."
пической фигуре, в одном ослепительном Случае - ведь и у нас все замет-
ное имелось в единственном экземпляре. Один завод (просто Мехзавод),
один просто Гастроном, одна просто Милиция, один "Голубой Дунай" (ка-
бак).
дебелый Володин ("У Володина брали?"), Милиционер - это был Вирьясов,
усатый и пузатый, как киногородовой. Распевали даже песенку:
взяли и отобрали на танцах у Вирьяса наган, им чего - в армию же! Вирьяс
ныл, ныл, они пожалели и закинули пушку в кусты - целый час на карачках
лазил с пузом, весь мундир ободрал. Мне плохо запомнилось, как Вирьясов,
сурово откинувшись на подушку (некстати разрезвившаяся память подклады-
вает туда же милицейский свисток), в гробу, кумачовом, как пионерский
галстук, величаво отплывал в Лету, - духовой оркестр всегда отшибал у
меня память.
понятные буквы, тоже сказывается моя чуждость: у нас в Эдеме почитались
неприличными лишь половые отправления, а кишечные (и их продукты) имено-
вались как есть), дребезжавший в телеге по нашим кочкам, расплескивая
зловоние. Его даже не дразнили - настолько он был чужак. Говорили, что
он и ест, не слезая со своего вонючего облучка, чуть ли не горбушку в
бочку свою обмакивает. Даже эту жалчайшую фигуру мы шлифовали до совер-
шенства.
дая мамаша заходилась над сосунком: "А вот как Андрюшенька вырастет
большой, да как пойдет в школу, да как скажет: Яков Абрамович, возьмите
меня в школу". Яков Абрамович был не директор, не завуч, но символ.
го фольклора типа: "Жаров ему в "Голубом Дунае" при народе заделал". Для
педиков даже других слов не осталось: "Ты что, Жаров?" или "Под Жарова
захотел?" - и со значением похлопывали правой ладонью по тыльной стороне
левой.
ровым. Я приглядывался к нему из угла с вполне понятным обеспокоенным
интересом - старался найти в его органах зла и порока некие тайные приз-
наки... иначе с чего он такой дурью увлекается? Кое-что я углядел, но
пусть это останется тайной нас двоих - Жаров тоже имеет право на интим-
ность. В предбаннике Жаров заговорил со мной по-хорошему, а у меня пога-
ный язык чесался рассказать ему анекдот про двух педиков в бане: "Вы че-
го не моетесь?" - "Мыло упало", - каждый, понимаете ли, боялся наг-
нуться.
ные. Так и стоит перед глазами его доброе, нездоровое, раскрасневшееся,
пожилое, расстроенное лицо...
самом деле - "самое дело" интересно только чужакам, для которых сущест-
вует какой-то еще мир вне Единства с народом.
Национальная рознь ни при чем - избивавшие тоже были казахи (один в ми-
лицейской форме, но вряд ли при исполнении обязанностей). В каком-то
беззвучном кошмаре они по очереди разбегались и изо всех сил, как по
футбольному мячу, лупасили старика в макушку. Мы стыли в отдалении. Ког-
да они утомились и ушли, юноша-казах в белой рубашке (он все время был
рядом, но я сумел разглядеть его, только когда кошмар стал походить на
что-то реальное) начал поднимать своего деда - типичного старого казаха,
с редкой седой бороденкой, в вельветовом чапане, что ли, в мягких сапо-
гах с остроносыми галошами. Все эти человеческие пустяки немедленно сде-
лались ужасающе пронзительными. И старик, тоже будто во сне, медленно
поднялся (невозможно было поверить, что он живой, и крови вытекло на ди-
во мало - будто из прищемленного пальца) и, поддерживаемый внуком, опи-
раясь на кнут, медленно двинулся...
нус-кулек с серым сухим киселем - и тот с благодарностью принял. Этот
кисель меня и доконал - ведь люди только-то и хотели полакоми... Ладно,
лучше не размазывать.
не тем, чтобы найти причину зла, а наоборот, сделать его побеспричиннее,
чтобы оно стало совсем уж нечеловеческим. Тут же выяснилось, что старик
всего-то и поднял какую-то бумажку (документ!), которую у милиционера
(представитель власти!) ветром вырвало, - и с необычайной кротостью
спросил легавого: "Простите, пожалуйста, это не вы обронили?" - а в от-
вет началось избиение.
потеряешь, направо - голову, а с чего, почему - с того, потому.
подшутить: помочиться на подсолнух и бросить на дороге - пусть кто-ни-
будь полузгает.
- одни и те же фильмы, по пальцам счесть, разом смотрела вся страна:
"Свадьба с приданым", "Кубанские казаки" вливались в наше единство пес-
нями на гулянках ("Каким ты был...") и такими народными героями, как Ку-
рочкин и Похлебкина. Дети от пяти до восьмидесяти лет обсуждали фильм
"Бродяга" с одинаковым захлебом: бабушка ругала водовоза Джагой, а меня,
когда я ленился вставать, - Обломовым.
всегда действовал на пару с Пушкиным. Пушкин и Лермонтов - это были
страшно находчивые ребята, хоть сейчас к нам на танцы. Особенно Пушкин -
он и в одиночку не терялся, по любому поводу тут же сочинял стишок.
лить. А место открытое. Он застеснялся, залез на дерево и, прячась в
роскошной кроне, пустил струю. И надобно ж такой беде случиться, что в
это самое время под деревом проходил император Николай. Взбешенный нео-
жиданным поэтическим душем, самодержец вытащил пистолет и наставил его
на Пушкина: "Сочиняй стих - а то застрелю!" На что Пушкин, ни секунды не
промешкав, выпалил: "Как у берега Дуная Пушкин сс... на Николая".
господа сговорились против него: чего он все время про нас стихи сочиня-
ет - давайте, он придет на бал, а мы его не будем замечать. Пушкин при-
шел, заговорил с одним, с другим - а его никто не замечает. Ах, не заме-
чаете? Пушкин залез на стол, наворотил вот такую кучу и ушел.
вильно. Опять, стало быть, его верх вышел. Светские дамы и господа посо-
вещались вокруг кучи и решили послать к Пушкину парламентера, чтобы он
отплатил Пушкину той же валютой.
"Вот мой стол - клади. Но имей в виду: тебя послали ср..., а не сс...
Если насс...шь хоть каплю - сразу сажаю тебе пулю в лоб", - и показывает
ему пистолет (пистолеты там у всех под рукой). Парламентер повертел-
ся-повертелся, - а что делать? Справить большую нужду без участия малой
умел только один парень с Ирмовки по имени Молдахан, а светская чернь
обратиться к Молдахану не догадалась. Так парламентер с чем пришел, с
тем и ушел.
ные экспромты. Раз играли в прятки, а он с девушкой Бусей спрятался под
столом. Его ищут: где Пушкин, где Пушкин, а он отвечает: "Я и Буся под
столом".
винская?) конструкция: у одной бабы было две дочери - Уся и Руся - и два
сына: Жид (не ищите юдофобии - здесь все для поэзии) и Ким. Как-то баба
зовет их с улицы нараспев: "Уся-Руся, Жид-Ким, усяруся жидким"...
достоверными, как Пушкин и Николай. Когда врезал дуба тов. Сталин, я на-
пыщенно возгласил: "Лучше бы я умер!" - это тоже было очень большое
(массовое) искусство. Ух, как бабушка заплевалась и замахала руками -
откуда ей знать, что всякое искусство условно.
щепенецу могли понадобиться доказательства. Хоть мы и впервые о нем ус-
лышали, это не мешало нам с полной отдачей распевать: "Берия, Берия, по-
терял доверие, а товарищ Маленков насажал ему пинков", - мы и Маленкова
полюбили в ту же секунду, когда впервые про него услыхали: народ и пар-
тия и в самом деле были едины. Эдем - единство народа и вождя, мяса и
скелета.
Маленков сидят на совещании. Вдруг смотрят - Берия с автоматом ползет".
проблемы: "Чего арабы смотрят? Евреев пять миллионов - арабов сто милли-
Русанов Владислав
Посняков Андрей
Гюго Виктор
Посняков Андрей
Ильин Андрей
Куликов Роман