Чтение 18–й страницы книги ~Дача Долгорукова (повести и рассказы)~

рассказывает спокойно и мелодично: "Через реки, горы и долины",
а на обратной стороне пластинки: "На путях на жизненных
встречается с человеком человек". Играли "На карнавале",
"Челиту", "Домино". Ставили пластинки чисто музыкальные, без
слов, одна мелодия.

Нескладный Генка Чудак серьезным взрослым взглядом
провожал проходящие мимо него танцующие пары и в такт музыке
покачивал головой. Совсем еще кнопка, десятилетняя девчушка,
упершись худенькими локоточками в перила танцплощадки, а
подбородок положив в ладони, наблюдала за танцующими, напевая:
"Маринике, Маринике..." Кто-то щелкнул ее по носу. "У,
Дурак..." - обиделась девочка, но осталась на прежнем месте.

От танцплощадки отошли две девчонки, Колькины ровесницы.
Колька видел, как они танцевали и завидовал. Он танцевал плохо
- топтался на месте.

Девчонки остановились на гаревой дорожке неподалеку от
него. Неожиданно подошел Мастюк и, показав глазами на девчат,
сказал:

- Во, классные бабы... Я их знаю. Хочешь, познакомлю? -
и Мастюк потащил Кольку к подружкам.

- Обожди, - Колька вырвался. - Ты сначала скажи, кого
из них как зовут, а потом знакомь. А то я от стеснения забуду
все.

- Вот эта, помельче - Райка Круподерова, брат у нее
старше нас, Толик. А вот та, с кудряшками, вишь, глазами
из-подо лба зыркает?.. Это Галка Бычкова. Она с матерью живет в
третьем бараке.

Кольке понравилась кудрявая.

- Ладно, пойдем!.. Которая Галка - моя, на нее не
расчитывай.

Мастюк удивленно посмотрел на Кольку, но ничего не сказал.
-

Здравствуйте. Скучаем? А мы видели, как вы танцевали. -
Да-а?.. -

девчонки делали вид, что им с ребятами не интересно. -
Да... -

Мастюк показал на Кольку. - Вот он не даст соврать. Ска
жи, Никола... О, да я забыл вас представить дамам, - Мастюк
начал копировать героя одного из кинофильмов, кажется,
"Пармская обитель". - Знакомьтесь: мой друг Николай...

Представились друг другу с пожатием рук.

Первая встреча - комом. Ходили, молчали... Мальчишки
стеснялись. Девчонки стеснялись и кокетничали. Однако, перед
расставанием на вопрос осмелевших кавалеров о дружбе девчонки
ответили согласием.

Последующие встречи были раскованней и веселей.
Разговаривали о всякой всячине. Секретничали даже. Ходили
попарно - рука в руке. Иногда собирались вместе в комнате у
тети Кати, Галкиной матери. Она их не прогоняла, ей было даже
веселей с молодежью. Нет-нет еще да и чем-нибудь угостит ребят.
А когда первой волной эпидемии по Даче Долгорукова прошли песни
из просмотренного фильма "Свадьба с приданым" (второй волной
были песни из индийского кинофильма "Бродяга"), чуть ли не
половину всего разговора мальчишек со своими подругами
составляли куплеты Николая Курочкина. Это уже походило на
баловство, на игру. Что дальше - никто из них не знал. О
поцелуях и думать не смели, а своим постоянным положением -
хождение и сидение - мальчишки тяготились. Кольку, однако,
постоянно тянуло к Галке. Мастюк как-то легко смотрел на все. В
разговорах с Колькой он смеялся над всем этим. А может быть
нарочно, для видимости? Этого Колька не знал.

Время шло. Девчонки скоро превратились в девушек, а
мальчишки все еще оставались на положении "гадких утят". Их
время еще не приспело.

Да, время на месте не стояло. Шли своим ходом дела в
барачном поселке Дача Долгорукова. Неожиданно куда-то выехала
Литвиниха со своей дочкой. К Сегиной поселилась сестра Ивана
Клепова - Нина. Выехали также и "тлидцать тли" с супругой.
Этим обстоятельством не замедлила воспользоваться Колькина
мать. Она, следуя многочисленным советам соседей, заняла с
детьми высвободившуюся комнату. А Тамара с двумя детьми
несколько позже "переехала" ближе к кухне, заняв комнату
поменьше между Шаровыми и Куданковой. В их же большую комнату
вселилась семья демобилизованного моряка Анищенко, самого
первого обладателя телевизора в их секции. На интересные
передачи у Анищенков собиралось до пятнадцати человек.

Так что переселения были. И новоселья справлялись. Хотя бы
внутри секции.

Самым памятным для всех было переселение Колькиной семьи,
вернее, не переселение, а попытка выселения. Пришел управдом
Шабасов с каким-то мужиком, который в этом процессе ни слова не
проронил, и предложил Александре Николаевне выселиться из
самовольно занятой комнаты. Колькина мать отказалась это
сделать под одобрение собравшихся в коридоре соседей.

- Чтобы в двадцать четыре часа оставили эту жилплощадь,
- командирским голосом говорил высокий, в офицерской шинели
без погон, Володя Шабасов.

- И не подумаю, - отвечала Колькина мать. - Сколько же
можно мучиться в одной комнате двум семьям?

- Кроме вас есть другие желающие получить эту комнату.

- Желающих может быть много. А мы живем уже не первый год
две семьи в одной комнате. А вы обещали при первой возможности
нас расселить.

- Да, обещали. Но сейчас этой возможности нет.

- Как это нет?.. Освободилась же комната... - Колькина
мать постепенно переходила в наступление. Весь разговор явился
"солью на рану", освежил все "прелести" скотской жизни - семь
человек на восемнадцать квадратных метров.

- Как это нет?.. А кому вы вознамерились эту комнату
отдать?..

- Это не ваше дело. Кому надо, тому и дадим. Мы расселяем
многосемейные комнаты из другого барака.

Тут все зашумели. Людям не нравилось, что сюда будут
вселять из другого барака, когда есть свои нуждающиеся. Они
знали, что ни в одном бараке не было комнат с таким количеством
людей, как у Михиных и Григорьевых. Да и ждали улучшения
условий они дольше других. В этом многоголосье управдому
приходилось туго, но он не сдавался и временами даже
перекрикивал толпу жильцов.

- Все равно они не имеют право самовольно занимать жилье.
Больше

Шабасова уже никто не слышал. Александра Николаевна, до
этого

старавшаяся держаться спокойно, сорвалась с места и,
наскакивая на управдома, вроде наседки, защищавшей гнездо от
коршуна, угрожающе закричала:

- Это кто жулье?! Это я жулье? Честно и терпеливо
ожидающая своей очереди на расселение?.. Да не найдется
человек, который мог бы что плохое сказать обо мне. Словами бы
поаккуратнее бросались, товарищ управдом. А то я найду управу и
на управдома. Ишь ты... Власть, значит, можно жульем
обзывать... Вы мне еще ответите за "жулье".

Несчастный управдом, пытавшийся возразить, что он сказал
не "жулье", а "жилье", совсем не был слышен за шумом
сочувствующик Колькиной матери соседей. Наконец, уразумев, что
ему лучше ретироваться, он так и поступил, махнув рукой. Вслед
за ним удалился и его молчаливый спутник. Через день Колькина
семья была уже официально прописана в отдельной комнате.
управдом их больше не беспокоил.

Это уже была своя комната, а не общая. Окно комнаты
выходило не на улицу, а на "зады". Из него виднелось хозяйство
четырнадцатого барака, стоявшего на отшибе. Жильцов этого
барака знали хуже, чем жителей других бараков. Среди пацанов
были известны Леша Дмитриев, Эдик Капустин и уже знакомый нам
Масло. Леша был из переростков и "добивал" седьмой класс, чтобы
получить семилетнее образование и пойти работать. Это был
человек с юмором. Мог при случае посмеяться и над собой.
Страстный охотник, мог и приврать в разговоре про охоту. Любил
иностранные слова, и на обертке учебника по физике надписывал
не "Физика", а "Фюзис".

Эдик Капустин был известен в поселке и в школе: однажды,
наученный Вовкой Потемой (один из детей Потемкиных, живших в
своем доме по соседству с бараками) он покупал в школьном
буфете сто граммов "сифилисных конфеток".

Масло, можно сказать, даже был знаменит. Проиграв в карты,