сказал я. - А теперь подумайте повнимательнее, может, все-таки припомни-
те.
радством.
пошел, не оглядываясь.
ную картину. В коридоре стояла фрау Бендер, медсестра по уходу за мла-
денцами, в окружении всех дам нашего пансиона.
примерно полугода. Фрау Бендер привезла его в детской коляске. Это было
вполне нормальное дитя; но женщины склонились над ним с выражением тако-
го безумного восторга, будто перед ними оказался первый младенец, наро-
дившийся на свет божий. Они издавали звуки, напоминающие кудахтанье,
прищелкивали пальцами перед глазами этого крохотного создания, вытягива-
ли губы трубочкой. Даже Эрна Бениг в своем кимоно с драконами и та вов-
леклась в эту оргию платонического материнства.
расплылось от умиления.
цать - тридцать, - сказал я и покосился на телефон. Только бы мне не
позвонили теперь, когда все тут собрались.
ко мне фрау Хассе.
жить не мог. Разве что страшно маленькие ручонки. Было странно подумать,
что когда-то и я был таким крохотным.
ждет. Хотел бы я знать, к какой войне он поспеет.
бесчувственный человек?
мысль просто не пришла бы мне в голову.
вышел в коридор. Конечно, все общество еще было там! Дамы и не подумали
разойтись, когда я приложил трубку к уху и услышал голос Патриции
Хольман, благодарившей меня за цветы. И вдруг младенец, сытый по горло
этим сюсюканьем и кривляньем и, видимо, самый разумный из всех, огласил
коридор душераздирающим ревом.
один младенец, но он не мой.
мирить разоравшегося сосунка. Только сейчас я заметил, что малютка и в
самом деле особенный: его легкие, вероятно, простирались до бедер - ина-
че нельзя было объяснить прямо-таки оглушительную громкость его голоса.
Я оказался в трудном положении: с бешенством глядел на моих соседок, ох-
ваченных неодолимым комплексом материнства, и одновременно пытался про-
износить в трубку приветливее слова. От пробора до кончика носа я был
сама гроза, а от носа до подбородка - мирным пейзажем под весенним сол-
нышком. Я так и не понял, каким образом, несмотря ни на что, я ухитрился
назначить ей свидание на следующий вечер.
ку, - сказал я фрау Залевски.
ровала она.
в которой пробудились материнские чувства. На ее стороне вся мораль ми-
ра.
ресторане, я отправился к нему. По пути зашел в один из самых дорогих
магазинов мужских мод и купил себе роскошный галстук. Мне казалось
странным, что все прошло так гладко, и я дал себе слово быть на следую-
щий день не менее серьезным, чем, скажем, генеральный директор погре-
бальной конторы.
было сплошь увешано сувенирами, собранными им во время скитаний по Южной
Америке. Пестрые циновки на стенах, несколько масок, засушенный челове-
ческий череп, причудливые глиняные горшки, копья и - самое главное - ве-
ликолепная коллекция фотографий, занимавшая целую стену. Со снимков на
вас смотрели юные индианки и креолки - красивые, смуглые и гибкие девуш-
ки, непостижимо очаровательные и непринужденные.
человек с загорелой, медноцветной плешью, примостившись на спинке дива-
на, восторженно разглядывал фотографическую коллекцию Готтфрида. Гонщик
одной автомобильной фирмы, он уже давно дружил с Кестером. Шестого числа
ему предстояло участвовать в гонке, на которую Отто записал "Карла".
сидел за столом. Он среб меня своей здоровенной лапой и прижал к себе.
щих? Нечего тебе тут делать. Уходи отсюда! Спасайся! Ты еще не погиб!
дорогую покойницу. Продал ее портрет и сразу получил гонорар.
не его особая специализация: по заказам благочестивых родственников он
писал с фотографий умерших замечательные по сходству портреты. Этим он
жил, и совсем неплохо. Но его отличные пейзажи не покупал никто. Может,
поэтому в словах Фердинанда всегда слышался оттенок пессимизма.
тирщик, который получил наследство от тетки, торговавшей оливковым мас-
лом и уксусом. - Его передернуло. - Просто ужасно!
ния? Разве тебя не кормит самое прекрасное из человеческих качеств -
благочестие?
иногда пробуждается сознание собственной вины. А благочестие - это как
раз и есть сознание своей вины. Человеку хочется оправдаться перед самим
собой за то, что он причинил или пожелал тому или другому дорогому по-
койнику. - Он медленно провел ладонью по разгоряченному лицу. - Ты и не
подозреваешь, сколько раз мой трактирщик желал своей тетушке сыграть в
ящик. Зато теперь он заказывает ее портрет в самых изысканных тонах и
вешает этот портрет над диваном. Так она ему больше нравится. Благочес-
тие! Обычно человек вспоминает о своих добрых свойствах, когда уже слиш-
ком поздно. Но он все равно растроган - вот, мол, каким благородным мог
бы я быть. Он умилен, кажется себе добродетельным. Добродетель, доброта,
благородство, - он махнул своей огромной ручищей, - пусть все это будет
у других. Тогда их легче обвести вокруг пальца.
щества, - ответил Грау. - Человек зол, но он любит добро... когда его
творят другие... - Он протянул Ленцу свой стакан. - Вот, а теперь налей
мне и перестань болтать. Дай и другим вставить словечко.
лак".
танцовщицы, которую уже давно и усердно сверлил взглядом.
залось, что ты можешь ехать только прямо, да и то, если кто-то ведет ма-
шину вместо тебя.
сделаем из тебя котлету.
Проеду всего лишь несколько километров по городу.
спросил подошедший к нам Ленц.
ликолепно. Наш ребеночек в роли жиголо - наемного танцора. Ты, видать,
собрался на смотрины.
форматор!
оживился. - Так и сделай, Робби. Это тебе вполне подходит. Для любви
нужна известная наивность. Она тебе свойственна. Сохрани ее и впредь.
Это поистине дар божий. А лишишься его - никогда не вернешь.
диться дураком не позор. А вот умереть дураком стыдно.
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Корнев Павел
Зыков Виталий
Сертаков Виталий
Шилова Юлия