образующими как бы загон для колонны. Бежал он легкий, земли не чувствуя, и
не помолился еще раз, с благодарностью, потому что некогда было, да уже и
некстати.
дорогу для конвоя мехзавода, и ждал только своего начальника. Дрова все,
брошенные их колонной до шмона, конвоиры собрали себе, а дрова, отобранные
на самом шмоне надзирателями, собраны были в кучу у вахты.
четыреста шестьдесят три головы, поговорил с Пряхой, помощником Волкового, и
тот крикнул:
переводине. Он так же все голову держал поникшей и в плечи вобранной.
три роста человеческих раскрылись медленно, и послышалась команда:
всегда внутрь зоны открываются, чтоб, если зэки и толпой изнутри на них
наперли, не могли бы высадить.) Первая! Вторая! Третья!...
зэк за весь день более всего обветрен, вымерз, выголодал -- и черпак
обжигающих вечерних пустых щей для него сейчас, что дождь в сухмень, --
разом втянет он их начисто. Этот черпак для него сейчас дороже воли, дороже
жизни всей прежней и всей будущей жизни.
кованы, размашисты -- па'-сторонись!
дали звонок на развод, зэк становится свободным человеком. Прошли большие
ворота зоны, прошли малые ворота предзонника, по линейке еще меж двух прясел
прошли -- и теперь рассыпайся кто куда.
себя не роняя, размеренно, в другую сторону, где вокруг столба уже кишмя
кишело, а на столбе была прибита фанерная дощечка и на ней карандашом
химическим написаны все, кому сегодня посылка.
тверже, вернее -- на доске. На ней и вертухаи и нарядчики счет головам
ведут. А назавтра соскоблил -- и снова пиши. Экономия.
посылка, встречают его тут, на линейке, сразу и номер сообщают. Много не
много, а сигаретку и такому дадут.
еще прилепили тамбур. Тамбур снаружи без двери, свободно холод ходит, -- а в
нем все ж будто обжитей, ведь под крышею.
впереди, это больше часу, как раз до отбоя. А уж кто из тэцовской колонны
пошел список смотреть, те позади Шухова будут. И мехзаводские все. Им за
посылкой как бы не второй раз приходить, завтра с утра.
этом лагере еще ни разу не получал, но по разговорам), вскрывают ящик
посылочный топориком, надзиратель все своими руками вынимает, просматривает.
Что разрежет, что переломит, что прощупает, пересыплет. Если жидкость какая,
в банках стеклянных или жестяных, откупорят и выливают тебе, хоть руки
подставляй, хоть полотенце кулечком. А банок не отдают, боятся чего-то. Если
из пирогов, сладостей подиковинней что или колбаса, рыбка, так надзиратель и
откусит. (А качни права попробуй -- сейчас придерется, что' запрещено, а
что' не положено -- и не выдаст. С надзирателя начиная, кто посылку
получает, должен давать, давать и давать.) А когда посылку кончат шмонать,
опять же и ящика посылочного не дают, а сметай себе все в торбочку, хоть в
полу бушлатную -- и отваливай, следующий. Так заторопят иного, что он и
забудет чего на стойке. За этим не возвращайся. Нету.
написал: впустую, мол, проходят, не шли, не отрывай от ребятишек.
себя, но знал он, чего те передачи стоят, и знал, что десять лет с семьи их
не потянешь. Так лучше без них.
бараке близко получал посылку (то есть почти каждый день), щемило его, что
не ему посылка. И хоть он накрепко запретил жене даже к пасхе присылать и
никогда не ходил к столбу со списком, разве что для богатого бригадника, --
он почему-то ждал иногда, что прибегут и скажут:
поводов... Здешняя жизнь трепала его от подъема и до отбоя, не оставляя
праздных воспоминаний.
зубами в сало, намазать хлеб маслом или усластить сахарком кружку, Шухов
держался на одном только желании: успеть в столовую со своей бригадой и
баланду съесть горячей, а не холодной. Холодная и полцены не имела против
горячей.
давно он в бараке и умывается. А если фамилия нашлась, так он мешочки теперь
собирает, кружки пластмассовые, тару. Для того десять минут и пообещался
Шухов ждать.
этой неделе, опять зажиливают воскресенье. Так он и ждал, и все ждали так:
если пять воскресений в месяце, то три дают, а два на работу гонят. Так он и
ждал, а услышал -- повело всю душу, перекривило: воскресеньице-то кровное
кому не жалко? Ну да правильно в очереди говорят: выходной и в зоне
надсадить умеют, чего-нибудь изобретут -- или баню пристраивать, или стену
городить, чтобы проходу не было, или расчистку двора. А то смену матрасов,
вытряхивание, да клопов морить на вагонках. Или проверку личности по
карточкам затеют. Или инвентаризацию: выходи со всеми вещами во двор, сиди
полдня.
спросясь, оттолкнув переднего, -- парикмахер один, один бухгалтер и один из
КВЧ. Но это были не серые зэки, а твердые лагерные придурки, первые сволочи,
сидевшие в зоне. Людей этих работяги считали ниже дерьма (как и те ставили
работяг). Но спорить с ними было бесполезно: у [придурни] меж собой спайка и
с надзирателями тоже.
набежало -- и тут-то в пролом двери, нагибаясь, вошел Цезарь в своей меховой
новой шапке, присланной с воли. (Тоже вот и шапка. Кому-то Цезарь подмазал,
и разрешили ему носить чистую новую городскую шапку. А с других даже
обтрепанные фронтовые посдирали и дали лагерные, свинячьего меха.)
все газету читал:
слепенькая-слепенькая, чего там можно мелкими буквами разобрать?
обнюхиваются, обнюхиваются по-своему. И лопочут быстро-быстро, кто больше
слов скажет. И когда так лопочут, так редко русские слова попадаются,
слушать их -- все равно как латышей или румын.
значит, за кем я? Кто за мной?
вспомнит, спросил:
много было приказов. Ловят, и на землю из котелка выливают, и в карцеры
сажают -- и все равно носят и будут носить, потому что у кого дела, тот
никогда с бригадой в столовую не поспеет).
будешь? Ужина мне не подаришь? Ведь на ужин каши нет, баланда одна
голая!..."
из-под тамбурной крыши -- и по зоне, и по зоне!
издал: никаким заключенным в одиночку по зоне не ходить. А куда можно --
вести всю бригаду одним строем. А куда всей бригаде сразу никак не надо --
скажем, в санчасть или в уборную, -- то сколачивать группы по четыре-пять
человек, и старшего из них назначать, и чтобы вел своих строем туда, и там
дожидался, и назад -- тоже строем.
Надзиратели хватали одиночек, и номера писали, и в БУР таскали -- а
Посняков Андрей
Контровский Владимир
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Елманов Валерий