Чтение 18–й страницы книги ~Санго из Чегема книга3~

-- Да, -- говорю, -- вот сейчас отвезу гравий, а следующим рейсом
подъеду к твоему дому и заберу мандарины.

-- Почему следующим, кацо? -- удивляется он. -- Давай сразу!

-- Это, -- говорю, -- тайна моей фирмы. Жди.

И вот, значит, я еду, загруженный гравием. Доехал до Гагры, остановился
возле телефонной будки и набрал номер поста.

-- Слушаю вас, -- говорит хохмач на том конце провода.

И я таким противным голосом стукача-пенсионера говорю, что сейчас мимо
его поста проедет грузовик с таким-то номером, в гравий которого зарыты
ящики с мандаринами. И сразу кладу трубку.

Доезжаю до поста. Вижу, он уже стоит и так небрежно подымает руку.
Торможу.

Он подходит к кабине, ставит сапог на подножку и, качая головой,
смотрит на меня.

-- Быстро же тебя, -- говорит, -- испортили наши спекули. По моим
расчетам, ты еще целую неделю должен был продержаться. Вечно я переоцениваю
людей и через это сам же страдаю.

-- В чем дело? -- говорю. -- Я вас не понимаю?

-- Давай, давай выгружай ящики, -- говорит, -- до чего же испортились
современные люди. Значит, теперь не только машины с гравием, но и машины с
цементом придется проверять? Значит, я должен дышать в респираторную маску?
А кто за вредность будет платить? Не жалеете вы нашего брата, нет, не
жалеете!

-- В чем дело, -- говорю, -- я вас совсем даже не понимаю?

-- Хватит, -- говорит, -- мозги мне пудрить! У меня, учти, везде своя
разведка. Выгружай ящики, а то сейчас акт составлю, тогда хуже будет.

-- О чем вы говорите, -- продолжаю я удивляться, -- какие ящики? Я
ничего не понимаю.

Тут он, показывая, что злится, убирает сапог с подножки.

-- Слушай, -- говорит, -- если будешь играть в несознанку, я заставлю
тебя опрокинуть кузов, и ты будешь отвечать за порчу конфискованного товара.

Я про себя смеюсь, но внешне крепко держу себя в руках.

-- Вы что-то спутали, -- говорю, -- у меня никаких ящиков не было и
нет!

И тут он окончательно рассифонился и, вытянув руку вперед, приказывает:

-- Отъезжай туда и выгружай гравий на тротуар!

Я отъезжаю метров на двадцать, разворачиваюсь, даю задний ход, въезжаю
на тротуар, включаю гидравлику, кузов подымается, и гравий грохается на
тротуар. Пыль, и сквозь пыль -- он. Лицо вытянулось. Никогда я его таким не
видел.

Минуты две рот не мог раскрыть.

-- Оказывается, меня разыграли, -- говорит он наконец, -- то-то же мне
голос показался фальшивым. Ну ничего. Я этого человека из-под земли вытащу.

-- А что мне теперь делать с гравием, -- говорю, -- кто мне его будет
загружать?

-- Езжай, -- говорит, -- это не твоя забота.

Я выехал, развернулся и чешу назад. Пока я выезжал и разворачивался, он
так и стоял на месте. Видно, старался угадать, кто его разыграл.

И вот я приезжаю на Пицунду, экскаваторщик загружает мне кузов, и я на
обратном пути останавливаюсь возле дома этого человека. Десять больших
ящиков с мандаринами мы зарываем в гравий, и я уезжаю. Мы договорились
встретиться за рекой Псоу.

Проезжаю мимо поста. Хохмач стоит на своем месте. Нарочно
притормаживаю, показываю: мол, не хочешь ли проверить мой гравий. Он махнул
рукой и даже отвернулся от меня. Наверное, все еще думал: кто посмел его
разыграть.

Одним словом, все получилось чин чинарем. Мы встретились с этим типом
за рекой Псоу, он заплатил мне деньги и взял свои ящики. А я повернул к
железной дороге и скинул там гравий.

Дней через десять моя командировка кончилась. И вот я, последний раз
проезжая мимо этого поста, остановился. Настроение имею рассказать хохмачу,
как я его употребил. Если начнет на пушку брать, свидетелей нет, скажу,
пошутил, а на самом деле ничего не было.

-- Чего стал? -- говорит он мне.

-- Нашел, -- спрашиваю, -- человека, что разыграл тебя?

-- Пока не засек, -- говорит, -- но он от меня никуда не уйдет.

Тут я не выдерживаю и подымаю хохот.

-- Он от тебя сейчас навсегда уедет! -- говорю.

-- Как так? -- спрашивает он и лицо у него балдеет, как в тот раз,
когда увидел, что в гравии нет ящиков.

Я ему открыл свой марафет. И вдруг вижу -- не обиделся, оборотку не
дает. Он даже сверкнул глазами на меня и протянул руку в кабину.

-- Молодец, -- говорит, -- дай руку! Ты первый шоферюга, который меня
перехитрил. Но дело не в этом. Ты чужак. Приехал -- уехал. Я думал -- это
наши ребята меня разыграли. Езжай! Только дай слово, что до Гудаут
включительно никому ничего не расскажешь! А дальше -- кому хочешь
рассказывай!

Я даю слово и еду дальше. Душа у меня кейфует: и деньги заработал, и
этого знаменитого хохмача перехитрил... За Гудаутой есть ресторанчик. И я
решил спокойно там пообедать и посидеть с нашими ребятами, если их там
встречу. Захожу, а там целая орава сидит. Среди них двое моих друзей.

Ребята предлагают выпить, но я на колесах никогда не пью и отказываюсь.
Мне не терпится рассказать про этот случай. И как раз в это время в ресторан
заходит местный автоинспектор и подсаживается к нам. Я думаю -- все равно
расскажу, еще смешнее будет. Я рассказываю, ребята умирают от хохота и
подначивают местного автоинспектора. Он тоже смеется. Сам абхаз, между
прочим.

А когда я кончаю, он лично подымает тост за мою находчивость и
предлагает всем выпить. Все пьют за меня, и мне, конечно, приятно. И тогда
он мне предлагает двумя-тремя стаканами отблагодарить друзей за тост,
поднятый в мою честь. Я отказываюсь, но он не отстает, говорит, что
ответственность целиком и полностью берет на себя как автоинспектор. Но я
тоже слабину не показываю.

-- Спасибо, -- говорю, -- дорогой! Но я, во-первых, на колесах вообще
никогда не пью. А во-вторых, у меня дорога и дальше тоже есть
автоинспектора.

Я еще немного посидел с ними, а потом попрощался и вышел. Вдруг этот
автоинспектор догоняет меня возле моей машины. Я что-то почувствовал, но еще
не понял что к чему.

-- Слушай, -- говорит, -- покажи мне свои права.

-- Зачем? -- удивляюсь я.

-- Надо, -- говорит, -- потом скажу.

Я за собой никакой вины не чувствую и спокойно даю ему свои права. Он
вынимает оттуда талон и вдруг делает прокол. Я балдею.

-- За что?! -- говорю.

-- Здесь, -- говорит, -- стоянка запрещена, а ты целых два часа здесь
простоял. А сам смеется.

-- Тогда оштрафовал бы, -- говорю, -- если ты такой честняга. Прокол
зачем сделал?!

-- Да, -- говорит, продолжая смеяться, -- здесь стоянка запрещена, и к
тому же ты в своем рассказе кое-что утаил.

-- Что я утаил, -- говорю, -- и какое это имеет отношение к проколу?

-- Ты утаил, -- говорит он, -- что дал слово до Гудауты включительно
никому об этом не рассказывать.

И в самом деле я об этом не говорил, не потому, что хотел скрыть, а
просто забыл, это для моего рассказа не имело значения. Но откуда он узнал
об этом? И тут я допетрил.

-- Он что, звонил? -- говорю.

-- А ты думаешь, -- смеется он, -- кроме тебя, никто не может
пользоваться телефоном.

-- Но откуда он узнал, -- говорю, -- что я остановлюсь в этом
ресторане?

-- Он все знает, -- продолжает этот автоинспектор, -- ты думал, что его
сделал, но он в конце концов тебе отомстил.

Теперь что я ему скажу? Власть! Я уже сел в машину, думая, лучше бы он
мой проклятый язык проколол, чем талон. Он, уже вижу, возвращается к
ресторану, чтобы там рассказать, как они меня сделали.

И тут я вспомнил, что я не допустил нарушения слова.

-- Стой, -- говорю, -- что-то хочу сказать!

-- Что? -- поворачивается он.

-- Я же, -- говорю, -- рассказал об этом уже здесь, за городом. Если ты
такой честный, почему ты мне прокол сделал?

-- Город растет, -- отвечает он, -- и ресторан теперь считается в черте
города. Включительно!

-- Но я же не знал! -- кричу.

-- Надо было знать, -- отвечает он и входит в ресторан.

Вот какая жизненная история со мной случилась, когда я три года назад
находился в командировке на Пицунде.

Мы посмеялись рассказу этого лихача, и он, с кротким терпением выждав,
пока мы отсмеемся, спросил у меня:

-- Вот про этот случай, который был лично со мной, ты можешь написать?

-- Попробую, -- говорю, -- не знаю, что получится. В нашей компании был
один старый рыбак. Среди таких рыбаков встречаются весьма затейливые
законотолкователи. Когда рыба не клюет, они со всех сторон обдумывают
вопросы государственного устройства и правопорядка. А так как рыба с годами
на Черном море клюет все хуже и хуже, они в толковании этих вопросов
достигают гигантских глубин.

-- Никакая цензура не пропустит, -- важно заметил он. Однако, помолчав,
обнадежил: -- Но если в конце прибавить, что всех нарушителей арестовали,
могут пропустить.