я понял все: их столик не был накрыт, они уехали. Ей пришлось уехать, не
сказав ему ни слова, она не могла открыться своим домашним, вымолить у
них еще один день, хотя бы один час; ее вырвали из сладких грез и увезли
в какую-нибудь жалкую провинциальную глушь. Об этом я и не подумал. До
сих пор тяжким обвинением пронизывает меня этот ее последний взгляд,
этот взрыв гнева, муки, отчаяния и горчайшей боли, которым я - и, быть
может, надолго - потряс ее жизнь.
землю странный мерцающий свет. Казалось, что и звезды, и далекие
огоньки, и бледная гладь озера повисли между деревьями. Мы безмолвно шли
дальше. Наконец, мой спутник нарушил молчание: - Вот и все. Ну чем не
новелла?
и я сохраню ее в памяти вместе со многими другими. Я очень вам благода-
рен за ваш рассказ. Но назвать его новеллой? Это только превосходное
вступление, которое, пожалуй, можно бы развить. Ведь эти люди - они едва
только успевают соприкоснуться, характеры их не определились, это пред-
посылки к судьбам человеческим, но еще не сами судьбы. Их надо бы допи-
сать до конца.
ние в захолустный городок, глубокая трагедия будничного прозябания.
возрасте мало интересны, как бы значительны они ни казались самим себе,
все их переживания надуманны и потому однообразны. Девица в свое время
выйдет замуж за добропорядочного обывателя, а это происшествие останется
самой яркой страницей ее воспоминаний. Нет, она меня больше не занимает.
век. Такие мимолетные пламенные взоры выпадают в юности на долю каждого;
большинство этого просто не замечает, другие - скоро забывают. Надо сос-
тариться, чтобы понять, что это, быть может, и есть самое чистое, самое
прекрасное из всего, что дарит тебе жизнь, что это - самое святое право
молодости.
раз. Я думаю, что ни в каком возрасте нельзя безнаказанно писать страст-
ные письма и вживаться в воображаемую любовь. Я попытался бы изобразить,
как игра становится действительностью, как он думает, что сам управляет
игрой, на деле же игра давно уже управляет им. Расцветающая красота де-
вушки, которую он, как ему кажется, наблюдает со стороны, на самом деле
глубоко волнует и захватывает его. И в ту минуту, когда все выскальзыва-
ет у него из рук, им овладевает мучительная тоска по прерванной игре и
по... игрушке. Меня увлекло бы в этой любви то, что делает страсть пожи-
лого человека столь похожей на страсть мальчика, ибо оба не чувствуют
себя достойными любви; я заставил бы старика томиться и робеть, он у ме-
ня лишился бы покоя, поехал бы следом за ней, чтобы снова увидеть ее, -
и в последний момент все-таки не осмелился бы показаться ей на глаза; я
заставил бы его на другой год снова приехать на старое место в надежде
встретиться с ней, вымолить у судьбы счастливый случай. Но судьба, ко-
нечно, окажется неумолимой. В таком плане я представляю себе новеллу.
Это было бы даже...
меня его голос. Я еще никогда не видел своего спутника в таком волнении.
И тут меня осенило: я понял, какой раны я нечаянно коснулся. Он круто
остановился, и я с болью увидел, как серебрятся его седые волосы.
сердечно и мягко, своим спокойным и ровным голосом, окрашенным легкой
грустью.
"L amour coute cher aux viellards" [5] так, кажется, озаглавил Бальзак
самые трогательные страницы одного из своих романов, и это заглавие при-
годилось бы еще для многих историй. Но старые люди, которые лучше всех
знают, как это верно, предпочитают рассказывать о своих победах, а не о
своих слабостях. Они не хотят казаться смешными, а ведь это всего лишь
колебания маятника извечной судьбы. Неужели вы верите, что "случайно за-
терялись" именно те главы воспоминаний Казановы, где описана его ста-
рость, когда из соблазнителя он превратился в рогоносца, из обманщика в
обманутого? Может быть, у него просто духу не хватило написать об этом.
бесстрастно.
тории, да еще в летние ночи. Это внушает им сумасбродные мысли и пустые
мечты. Спокойной ночи.
ды все же успели наложить печать. Было уже поздно. Но усталость, обычно
рано овладевавшая мною в мягкой духоте ночи, не приходила сегодня из-за
волнения, которое поднимается в крови, когда столкнешься с чем-нибудь
необычным или когда в какое-то мгновение переживаешь чужие чувства, как
свои.
лестница спускается к самой воде - и сел на холодные ступени. Ночь была
чудесная. Огни Белладжио, которые раньше, словно светлячки, мерцали меж-
ду деревьями, теперь казались бесконечно далекими и один за другим мед-
ленно падали в густой мрак. Молчало озеро, сверкая, как черный алмаз,
оправленный в прибрежные огни. Плещущие волны с легким рокотом набегали
на ступени - так белые руки легко бегают по светлым клавишам. Бледная
даль неба, усеянная тысячами звезд, казалась бездонной; они сияли в тор-
жественном молчании; лишь изредка одна из них стремительно покидала иск-
рящийся хоровод и низвергалась в летнюю ночь, в темноту, в долины,
ущелья, в дальние глубокие воды, низвергалась, не ведая куда, словно че-
ловеческая жизнь, брошенная слепой силой в неизмеримую глубину неизве-
данных судеб.
спускаться по лестнице, ее охватил уже знакомый бессмысленный страх. Пе-
ред глазами замелькали черные круги, колени вдруг точно окоченели, пе-
рестали сгибаться, и ей пришлось ухватиться за перила, чтобы не упасть.
Не впервые отваживалась она на это рискованное приключение, и такая вне-
запная дрожь тоже была ей не в новинку, но всякий раз, возвращаясь до-
мой, она не могла совладать с беспричинным приступом глупого и смешного
страха. Идя на свидание, она не испытывала ничего похожего. Экипаж она
отпускала за углом, торопливо, не глядя по сторонам, проходила несколько
шагов до подъезда, взбегала по лестнице, и первый прилив страха, к кото-
рому примешивалось и нетерпение, растворялся в жарком приветственном
объятии. Но когда она собиралась домой, дрожь иного, необъяснимого ужаса
поднималась в ней, лишь смутно сочетаясь с чувством вины и нелепым опа-
сением, будто каждый прохожий на улице с одного взгляда угадает, откуда
она идет, и дерзко ухмыльнется при виде ее растерянности. Уже последние
минуты близости были отравлены нарастающей тревогой; она торопилась уй-
ти, от спешки у нее тряслись руки, она не вникала в слова возлюбленного,
нетерпеливо пресекала прощальные вспышки страсти, все в ней уже рвалось
прочь, прочь из его квартиры, из его дома, от этого похождения, обратно
в свой спокойный, устоявшийся мирок. Не понимая от волнения тех ласковых
слов, которыми возлюбленный старался ее успокоить, она на секунду зами-
рала за спасительной дверью, прислушиваясь, не идет ли кто-нибудь вверх
или вниз по лестнице. А снаружи уже караулил страх, чтобы сейчас же на-
кинуться на нее, властной рукой останавливал биение ее сердца, и она
спускалась по этой пологой лестнице, едва переводя дух.
ного вестибюля. Где-то вверху хлопнула дверь. Фрау Ирена испуганно
встрепенулась, и сбежала с последних ступенек, а руки ее сами собой еще
ниже натянули густую вуаль. Теперь оставалось еще самое жестокое испыта-
ние - необходимость выйти из чужого подъезда. Она пригнула голову, как
будто готовясь к прыжку с разбега, и решительно устремилась к полуоткры-
той двери.
видно, шла в этот дом.
ку. Но та заслонила собой дверь и уставилась на фрау Ирену злобным и
наглым взглядом.
ясно, из порядочных! У нее и муж есть, и деньги, и всего вдоволь. Так
нет, ей еще понадобилось сманить любовника у бедной девушки...
лала неловкую попытку проскользнуть мимо, но женщина всей своей громозд-
кой фигурой загородила проход и пронзительно заверещала:
идете. Наконец-то я вас застукала; теперь понятно, почему для меня у не-
го времени нет. Из-за вас, подлянка вы этакая.
и невольно отступила назад, в вестибюль. Женщина насмешливо смотрела на
нее. Этот трепет и ужас, эта явная беспомощность были ей, видимо, прият-
ны, потому что теперь она разглядывала свою жертву с самодовольной, тор-
жествующе презрительной улыбкой. А в голосе от злобного удовлетворения
появились даже фамильярно благодушные нотки.
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Акунин Борис
Контровский Владимир
Апраксина Татьяна
Афанасьев Роман