происходило. Оба молчали и не двигались.
я положении? Я даже с шаром контакт поддержать не могу. И я уже не боюсь
раздавать заклады.
колдун, - сказала она.
рано или поздно граница падет?
чисто теоретической отраслью магии, но его основами я никогда не
интересовался, поэтому пределов применения не знаю.
которые способны на такое, если соберутся вместе.
есть Сэд Сэливан, Мастер Истинного Прозрения и Зау Брун, Мастер Повторения
Пути.
границы, - пожал плечами Май. - Я знаю, вот и все. Пользуйся, пока я
рядом.
- Значит, стой по эту сторону границы и молчи. Когда будет надо, мы тебя
спросим. Мастер Юм, на каком месте в этом доме вы обычно рисуете
пентаграмму?
такого, чего нельзя было бы разрушить. Я придумала эту школу сама. Есть в
Цехе что-нибудь похожее?
так.
пентаграмму на досчатом полу, засыпая в стыки досок смешанную с каминной
золой соль. Пол и потолок смирно покоились на своих местах, словно
специально давая ей возможность закончить подготовку. В нетопленом доме
становилось все холоднее. Май мерз. Колдунья вытирала со лба бисеринки
пота. Она проверяла соразмерность начертанного, меряя расстояние шнурком с
узелками, наносила мылом невидимые глазу письмена, посыпала их золой,
проводила ладонью - проявлялись буковки и штрихи. Потом она расставила по
углам пентаграммы предметы: чашку с водой, солонку, кусок мыла, горсточку
золы. Но над пятым углом призадумалась.
Мая.
он.
интересно получить такую поддержку.
почти перенял у колдунов совершенно необычный для себя образ мыслей и
действия.
задумайся он над тем, что творит, счел бы лежащим за гранью разумного: сам
шагнул в свободный угол пентаграммы.
присутствовало вокруг, принизывало воздух и толщи гор, то, что он время от
времени улавливал, но для реального восприятия чего простые человеческие
чувства слишком грубы и ограниченны.
зеркалом, отражающим небо и направления ветров. Горсть золы оказалась
спящим вулканом, диким родственником спокойных гор. Солонка изображала
глубинную мощь океана, готовую превратиться в любой момент из заискивающе
лижущих берег волн во всесокрушающую водяную стену. А мыло символизировало
собой самую суть превращения, несоответствие кажущегося действительному,
зыбкость реального и реальность снов, свободно перетекающих друг в друга.
Загадкой оставалось только, что же значил сам Май. Неразрывную связь
времен, не иначе.
привычный ореол туманности. Горы без белой вуали казались темнее, круче,
много опасне и злее. В некоторых местах они были как бы помечены черным и
золотым. Май знал откуда-то, что черное - это следы прежных проломов,
остатки зарубцевавшихся попыток бежать в другую реальность или соединить
миры. Золотое было клеймом проломов будущих. Май видел Ведьмин Холм. К
некоторым золотым пометкам оттуда тянулись нити.
ее молчаливое одобрение.
от колдуньи и потому сильно волновался за исход дела. Колдунья взяла с
него залог, частицу его человеческого "Я", какие-то личные качества,
воспоминания из сокровенных глубин души, которые вряд ли и доверишь кому.
Еще Май видел, что таким же залогом колдун подчинен Цеху. Только цеховой
залог выглядел сложнее оттого, что частицы Силы многих магов оказались
перемешаны друг с другом, словно спутаны в клубок. Таким образом судьба
одного зависела от воли других. И наоборот...
не удивился тому, что понимает ее без слов. Ему казалось, что все в
пределах правил. Потом он поймал себя на том, что вновь думает ее мысли, а
не свои. "Тебе не страшно?" - спросил он ее. Она, по своему обыкновению,
хмыкнула. "Я начну бояться, когда моя оборона рухнет. Сейчас нельзя. Да и
нечего пока. Делай свое дело, ни за кого не беспокойся. Я предупрежу,
когда пора будет бояться."
метками в горах, переливались и дрожали, от них исходил низкий, зудящий,
неприятный звук. Тут же явилась чуждая познаниям Мая об устройстве этого
мира теория каких-то резонансных явлений, углубляться в которую он просто
не стал.
его месте поторапливалась. В любой момент Цех может обнаружить непорядок.
глаза от неожиданности, но они почему-то оказались уже закрыты. За
полстука сердца внизу промелькнули снега, острые ребра скал, белые фермы и
идиллические луга с овцами, море деревьев, заросший чертополохом сухой
осыпавшийся ров, замковая стена. Потом земля приблизилась. Еще доля мига,
и они с Маддаленой стоят среди деревьев в печально знакомом Маю саду,
каждый на своем месте - Май в углу пентаграммы, Маддалена в центре. Знаки,
написанные ею мылом и золой окрасили в серо-стальной цвет ухоженную
садовую травку. В руке Маддалена держала одно из гусиных перьев со стола
Юргена Юма.
каморке и поминутно оглядывался на окно - не явится ли Мастерский Совет,
не пресечет ли творящиеся в Долине безобразия? Но Мастерский Совет не
ехал. Май чувствовал его уходящий и возвращающийся тоскливый взгляд в
спину, - непонятно только, в свою или колдуньи: во-первых, Юм не привык
полагаться на других, а, во-вторых, боялся, что на парочку вроде Мая с
Маддаленой положиться и вовсе нельзя.
сказала вслух колдунья.
двадцати за низко склонившимися ветвями яблони. Его пентаграмму издалека
разглядеть было сложно, но отчего-то казалось, что она не начерчена, а
выложена небольшими камешками и песком с садовых дорожек.
запеченого таракана.
колдун. - Давай вначале поговорим.