кулачищем по столу как грохнет и орет на меня, аж кровью налился: мол, ты ничего
не понимаешь и не суйся. - Мать, рассказывая, разволновалась, на скулах пятна
проступили. Сигизмунд даже подивился: столько лет прошло, а она все переживает
давний разговор. Будто вчера было.
- А что он орать-то начал? - спросил Сигизмунд. - Ну, не было машины... Ну,
купили...
- То-то и оно! А как купили - знаешь? Дед, между прочим, твоего отца на дух не
выносил. Три года, как мы поженились, вообще с ним не разговаривал. И после за
глаза знаешь как называл? Chlapacz!
Сигизмунд знал слово "хлапач". Дед, не любя новомодного слова "алкаш", именовал
так пьяных. Отец Сигизмунда, избывая флотскую молодость, иной раз крепко
принимал.
К старости дед вообще стал довольно часто переходить на польский. Ругался, что
внука польскому не выучили, на родном языке поговорить не с кем. А мать
по-польски почти не говорила.
- Что, настолько не любил? - спросил Сигизмунд.
Мать только рукой махнула.
- Не знаю, как и глаза не выплакала! Одно только и спасло: если бы развелись,
неприятности были бы по партийной линии. У обоих. Дед это, конечно, тоже
понимал. А тут вдруг машину Борису купить вознамерился! Я, дескать, и на очереди
стою. Я старый большевик.
- Старый мудак, - пробормотал Сигизмунд.
Мать расслышала - еще больше покраснела, вскрикнула:
- Не смей так про деда!
- Да я так просто...
- А ты никак! - И успокоившись, продолжила: - Машину он в том же году купил,
совсем незадолго до смерти. На Бориса оформил.
Машину дед взял, что и говорить, знатную. В те годы только-только начали
выпускать "жигули". "Фиат" "фиатом", все комплектующие шли итальянские. Сносу
"итальянке" не было, хоть и выглядела теперь вконец непрезентабельно. Да и фиг с
ней, презентабельностью, - гаишники реже останавливают.
- Борис так воспринял, что дед перед смертью помириться с ним хочет.
Рассиропился весь, отцом в первый раз назвал... Да я-то знала, что у деда на
уме. Гараж у него на уме.
- Да что он к этому гаражу-то прилепился? - спросил Сигизмунд. - Клад у него там
зарыт, что ли?
- Не знаю, какой у него там клад... - Мать тяжко вздохнула. - Сама поначалу так
думала. Может, думаю, золото...
При слове "золото" Сигизмунду вдруг стало нехорошо. Сокровища Рюрика, блин, клад
Нибелунгов... в гараже у полковника Стрыйковского. Приехали, что называется...
- Ты слушай, Гоша, что тогда-то у нас с дедом вышло. Я говорю: делай, отец, как
знаешь. Ты никогда ни с кем не считался, советов не слушал, и сейчас поступай
как хочешь. Он будто бы успокоился. Говорит: когда, мол, гараж строили, я
настоял, чтоб фундамент заглубили. Землица дрянь, сама знаешь. Тогда на ту трубу
и напоролись.
- На какую трубу?
- Вот и я деду: какая труба? А он: ты слушай, слушай... Труба под гаражом
проходит. Сточная. А по трубе мерзость течет какая-то.
- Какая мерзость? Мать, ты можешь говорить яснее!
- Не перебивай! Не знаю я, какая мерзость! Он называл, да я забыла!
- Радиоактивные отходы, что ли?
- Ой, не знаю. Больничное что-то. Из института какого-то. Где флигель - там,
вроде бы, коллектор какой-то, так труба туда уходит. Дед говорит: институт этот,
мол, секретный какой-то, с улицы не зайдешь, и вывески не имеет. И трубы, что
под гаражом, тоже ни на одном плане города нет.
- А дед откуда столько подробностей вызнал?
- Дед много чего знал, да не все нам рассказывал... В общем, он мне так сказал:
гараж я вам устрою, машину туда поставлю - не Борису, так Гошке пригодится. А
ты, Ангелина, приглядывай, чтобы не потравились из-за этой трубы. Запашок может
пойти такой, лабораторный. В исполкоме про эту клятую трубу не знают, жаловаться
бесполезно. Да и в горкоме не все в курсе. Я тебе телефончики оставлю, ежели что
- позвонишь товарищам. Они все сделают. Я его спрашиваю: что ж ты, отец, на
таком плохом месте гараж поставил? Он разозлился. Ты, мол, еще поучи меня! Брал,
что дают. Знаешь, какое время было!
- Бред какой-то, - сказал Сигизмунд. - Труба, лабораторный запах, гараж, старые
большевики... охтинский изверг...
- Какой еще изверг? - насторожилась мать.
- Да нет, это я так... - Сигизмунд подумал, что изверг с восхитительной
легкостью вписывается в эту абсурдную цепочку. Семейное это у них, что ли?
- А больше дед ничего не говорил?
- Ну, сказал, если трудности возникнут по части гаража или квартиры - этим же
товарищам звонить. Они устроют.
- Что за "товарищи" такие?
- Не знаю, горкомовские какие-то...
- А депутат? - спросил Сигизмунд. - Помнишь, депутат хотел наш гараж купить?
Твоя работа? Или "товарищей"?
- Товарищей, - сказала мать.
- Тогда получается, что "товарищи" не горкомовские... Партия-то тогда уже
того... кони двинула.
- Двинула или не двинула, а сработало. - Мать помолчала и заговорила другим
тоном: - Я, Гошка, в твои дела не лезу. Ты скрытный. Весь в деда пошел. Только
по-польски не говоришь.
- Аттила хайта мик Сигизмунд Борисович, - сказал Сигизмунд.
Мать покосилась на него с несчастным видом.
- Слушай, мать, а ты действительно веришь, что под гаражом проходит какая-то
таинственная труба и что "товарищи" из горкома могут ее заткнуть? Может быть,
это утонченное польское остроумие пана Стрыйковского?
- С депутатом-то помогли... Позвонил бы ты им, Гоша. Можешь не рассказывать мне
про свою кикимору, где ты там ее подобрал и куда она сгинула.
- Она не кикимора, - сказал Сигизмунд. - Она перед иконой Божьей Матери
молилась.
- Иная нечисть и к иконам нечувствительна.
- Ты еще "Вия" мне начни пересказывать. Господи, мать, как тебя в партии-то
держали!
- Ты перед матерью не умничай! Мы в другое время росли! Это у вас телевизоры! А
мы с шестнадцати лет у станка!.. И вот что я тебе еще скажу: дед мне велел не
болтать о трубе и о прочем. Секретно это все. Можешь сколько угодно не верить -
просто позвони. Сделай это для меня.
- А при чем тут гараж?.. - начал Сигизмунд и запнулся. Он вдруг понял, что связь
есть. Какая-то. Сам тщился разгадать, когда чертил план двора.
- Ох, чуяло мое сердце, что добром все эти секреты не кончатся, - проговорила
мать. - Позарился дед на казенное, а нам теперь расхлебывай. И ты с кикиморой
этой связался. Напасть на нашу голову... Ох, Господи! Столько лет прошло... Деда
уж давно нет... Думала, все грехи его замолила...
- Да подожди ты!.. То "грехи", то "кикимора"...
- Ушла от тебя, говоришь? А ты видел, как она ушла? Может, она не ушла вовсе.
Может, она под асфальтом сгинула... Город-то на болоте стоит да на костях...
Мать вручила ему конверт и отвернулась.
Сигизмунд тут же вытащил сложенный пополам листок. Пять телефонных номеров с
именами-отчествами. Номера были семизначные.
- А дед у нас что, пророком был?
- В каком смысле? - напряглась мать.
- Номера-то современные. А дед когда умер?
- Не умничай. Несколько лет назад приезжал один...
- "Товарищ", да?
- Ничего смешного. Товарищ. Александр Данилович. Привез новые номера. И раньше
он раз приезжал. Когда номера меняли, в семидесятом. Дед только-только умер, и
года не прошло...
- Мать, а какой он из себя? Ну, товарищ? Александр Данилович? На Меншикова
похож?
Мать не поддержала шутки.
- Приличный мужчина. Он на похоронах деда был. Я его вспомнила.
- А кто он?
- Не знаю, кто он. Это дедовы дела, не мои и не твои. И не вздумай болтать.
Никому. Понял? Все. Поехали. Вези меня домой. Отец заждался.
- Да позвоню я, позвоню. Только не гони волну, - сказал Сигизмунд недовольно.
* * *
Когда Сигизмунд приехал домой, настроение у него испортилось окончательно.
Досадовал на деда с его тайнами, на мать с ее дурацкими суевериями,
католичеством и партийной дисциплиной - на все. Под конец решил никуда не
звонить и послать все подальше. Скомкал листок с телефонами и сунул кобелю в
услужливо подставленную зубастую пасть. Кобель листок помусолил и выронил.
Попятился, отступил на несколько шагов и залег, поглядывая на Сигизмунда
печальным коричневым глазом.
- А ну тебя, - сказал Сигизмунд. Подобрал листок, расправил. Тяжко вздохнул.
Права Виктория. Настоящий Генеральный Директор в подобные истории не
вляпывается. Настоящий Генеральный Директор сидит в дорогом кабаке и лапает
дорогих девочек. Потому что не вляпывается, мать его ети, в подобные истории, а
делает деньги.
Для начала позвонил минхерц-товарищу Александру Данилычу. Этого, по крайней
мере, мать видела. Во плоти.
Скрипучий старушечий голос осведомился:
- А вы Алексашу по делу или как?
- По делу, - сказал Сигизмунд.
- А вы Алексаше кто?
- Сослуживец, - соврал Сигизмунд.
Там помолчали. Слышно было, как орет кошка. Сигизмунду даже показалось вдруг,
что он чует едкий кошачий запах.
Потом бабка спросила:
- Сослуживец - это по какой линии?