образовании, - голос Виктора сочился ехидством и желчью. - Потому, что ты
читать по сию пору не научился, или глуп неописуемо... ("А почему это -
"или"?" - возмутился Антон).
траве карте. - Ее в тридцать втором году напечатали!
защиты. - Предлагаю такую программу действий. Сейчас мы трое идем к
святилищу, а Толик посещает свинооткормочный комплекс. Ему там самое
место: он худой.
противоположному берегу приметный дубочек. Ориентиров здесь и без него
было достаточно - хотя бы тоскливый рев потока беснующейся пены, в который
превратилась река, протискивающаяся между отвесным левым берегом и острым
тяжелым мысом-клыком, которым врезался в нее правый. Или сам мыс -
осыпавшийся, рухнувший в реку грудами серого каменного крошева береговой
утес. Или широкий шрам на ровной стене скал правого берега, шрам с
изломанными и острыми краями, такими неуместными здесь, в мире зализанного
дождями и ветром камня. Или, наконец, торцевая стена - все, что осталось
от маленького домишки. Стена с дверным проемом, дико и нелепо торчащая так
близко от берегового обрыва, что кажется его продолжением. Стена с дверью
в пропасть. Да, на славу поработали геологи, или кто они там на самом
деле, матери их черт...
идти куда угодно, хоть в эти просторные, плавно стекающие к обрыву луга -
лютики собирать, что-ли... Но уходить не хотелось.
тоскливой стены, хотелось смотреть вниз, всматриваться в груды
неукатанного грязного щебня, запрудившие реку. Хотелось на что-то
надеяться.
ранившего берег взрыва, и казалось, что там, внизу, все еще оседает едкий
сизый дымок, но это были, конечно, мельчайшие брызги остервенело бьющейся
о неподатливую преграду воды...
отрывисто. - Даже расписка сохранилась. Некий поручик Мусин от некого
полуполковника Голикова бочонок пороха под это дело получил. Пятьдесят
фунтов. "Дабы идолища и писаницы поганские, каковые игумен Боровского
монастыря отец Питирим укажет, с божьей помощью истребить." Вот... Я ведь
по этой расписке его и засек - святилище... Антон, левее вон того камня,
бурого, с острым краем, - видишь? Вроде трещина...
отвернулась. - А теперь еще и поручик, и отец игумен, и бочонок...
читала записки Глеба?
сама могу...
взрыв... Очень мне не нравится этот взрыв, Вить. Очень-очень не нравится.
И что взорвали именно пятнадцатого апреля - тоже не нравится. И геологи
эти, которые, может, и не геологи вовсе, которые вообще неизвестно кто...
Понимаешь, они или с взрывчаткой обращаться не умеют, или специально
пол-берега разнесли. А зачем?
взрыв этот... А может, не только этот? А может, и первый тоже, а? Который
при Петре?
непонятному разговору Антон хотел уже потребовать объяснений, но ему
помешал Толик:
за собой гремучие струи щебня. - Давай-давай! Там поймешь, зачем...
каменных осыпях; спорили неслышно за расстоянием и ревом воды, тыча
пальцами в обрыв. Наконец, все еще переговариваясь, обрываясь то и дело,
полезли обратно.
на корточки возле оставшейся от домика стены, ковырнул пальцами землю,
радостно обернулся навстречу выползшему наверх отдувающемуся Толику:
слишком сильным. Вот... Мы нашли трещину. Она поднимается по обрыву и
продолжается здесь, наверху. Вот, кстати, можете убедиться: стена тоже
треснула. Может быть, монолит береговой скалы треснул вдоль пещеры. Там,
внизу, есть место, где щель достаточно широка, и забита щебнем неплотно -
оттуда тянет сквознячком. В этом месте можно попробовать разобрать завал.
конца. Нет гарантии, что хоть что-то сохранилось внутри. Но попробовать,
по-моему, стоит...
осклизлых, тяжело нависающих стенах.
каменной серости оборачивает провалами непроницаемого мрака без дна и
предела. И крупные стылые капли, холодным обильным потом выступающие на
изломанных камнях, преображаются этими скупыми бликами то в неведомой
красоты драгоценные кристаллы, то в прозрачные звездные брызги - лишь на
миг, лишь только затем, чтобы снова кануть в оправленную в камень черноту.
сквозь эту сдавленную камнем до каменной же плотности темноту Толик,
барахтается, кромсает ее, неуступчивую, хрупким дробящимся о мокрые стены
лучом фонаря...
лишь под самым сводом остался проход. И по этому проходу они
протискиваются, почти осязая неподатливость спертого воздуха - затхлого и
промерзлого, мертвого.
сквозившая запахами разомлевших на солнце трав? Пять минут назад? Месяц?
Год? Какая разница, если завалу все нет и нет конца, если сводит руки от
сырости и бесчисленных ссадин, если осознание безнадежности происходящего
мутит рассудок тоской - холодной, беспросветной, как тьма вокруг...
Потому, что Толик со своим фонарем исчез, канул куда-то вперед и вниз. И
мрак сорвался, рухнул на плечи каменной тяжестью, засосал, как тугая
болотная грязь, стиснул горло ледяными спазмами страха, но - спокойный,
нарочито неторопливый голос оттуда, где утонули отсветы фонаря:
впереди: Толик подсвечивает спуск снизу вверх.
шумливыми потоками так давно, что страшно было думать о них; и
бледно-золотистое пятно фонарного луча плавно скользило по изгрызенному
временем и водой камню стен, высвечивая глубоко вырубленные в этих стенах
знаки - отчетливые и странные; и тени, затаившиеся в этих сплетающихся
линиях и окружностях, шевелились, то выползая, то снова втягиваясь в
камень.
знаков в другие знаки, от медленного танца теней, и Виктор, не видя,
чувствовал, что глаза Наташи полнятся все той же нечеловеческой древней
жутью, как раньше, как в тот день, когда они говорили о снах живого еще
Глеба... И Наташа сказала вдруг:
землю. И погас. И долго еще Виктор, Антон и Толик беспомощно слушали, как
рядом, в плотной траурной тьме давится слезами Наташа - почти беззвучно,
сдерживаясь изо всех сил...
жемчужными нитями и гасли где-то там, в стремительно темнеющих притихших
лесах за рекой.
но шум его тонул, растворялся в стекающих с неба прозрачных голубых
сумерках, заливающих речное ущелье. А костер потрескивал, бормотал, -
будто сам про себя, будто и не было ему дела до тех, на чьи лица ложились
Андреев Николай
Роллинс Джеймс
Круз Андрей
Посняков Андрей
Белогорский Евгений
Шилова Юлия