Чтение 18–й страницы книги ~Светолия~

- Что же делать, батюшка, что же делать - все мы устали; но мне уж, знаю,
не заснуть. - и тихонько добавила. - Только раз, да навечно... а уж перед
вечным сном - пободрствую.

- Ну лети, доченька! - князь вздыхает. - А завтра последний бой. Пойду же
к народу своему, им в лица посмотрю. Если нужно, слово скажу... хоть, каждый
и так уже все знает...

Выбежала на площадь Ольга, в небо ласточкой взмыла: сквозь ночь быстрее
ветра ледяного летит. Под ней костров огненное море; слышит ржанье
лошадиное; слышит хохот татарский.

Но вот город Святополка; вот город Юрию отданный - стоят, к осаде
готовятся. Слышит Ольга в них говор русский; все поняла; хоть и не хочет
сердцем верить, а поняла...

Горестный вопль в звездном небе раздался: вздрогнули те воины татарские,
да люди русские, которые слышали. И шептали русские и татары:

- То не птица, не зверь, не человек - то сама смерть кричит. - и поближе
к своим огням жались. А Ольга стрелой в град к батюшке летит, ласточкой
прямо в залу ворвалась, девичий облик приняла; перед батюшкой на полу
рыдает, трясется; слова, от боли душевной, вымолвить не может.

Все и без слов понял князь.

- Что ж, за таких сынов - мне позор! А ну вести ко мне изменников!

А в это время над лесами, над полями войском татарским заполненными, заря
кровавая уж полыхала; уж полки строились. Ждали, когда ворота откроются, ну
а хан впереди всего войско на вороном коне золотым ятаганом помахивал, на
стены смотрел...

Когда влетела в терем княжеский Ольга-ласточка, когда к батюшке в ноги
пала; Святополк и Юрий уж к воротам прошли. Там, у подъемного механизма
несколько стражников стоят. Видят - княжьи сыны идут. Недолюбливали они
Святополка да Юрия, знали об их грызне, но о каком-либо предательстве и
помыслить не могли. Стоят напряженно, ждут, что князья скажут:

- Успокойтесь, пока все спокойно. - им Святополк говорит и сосем близко
подходит, уж и руку к мечу своему поднимает.

А тут со стен и кричат:

- Началось, братии! Идет на нас море нечистое!

Развернулись охранники на тот крик; ну а предателям только того и надо:
выхватили, окаянные, мечи да и порубили тех мужей в спину - никто и не ждал
такого злодейства неслыханного; никто и не понял в чем дело.

Только видят: ворота открыты и летят в них конники татарские без конца,
без края. Все люди, и князь, и Ольга - все чуют, как земля родимая под
землями трясется; все слышат, как воздух морозный криками ненавистными
полнится.

Ворвались в град татары - впереди всех хан, золотым ятаганом помахивает,
крови, волк степной, жаждет. Бегут к нему Светополк и Юрий, от страха
трясутся, каждый визжит:

- Это я ворота открыл, мне награда!

- Верю, верю! - усмехнулся хан. - Обещал я каждому награду по заслугам.
Получите же, предатели родительского дома! Вот тебе!.. Вот и тебе!

Взмахнул ятаганом - Святополка зарубил; второй взмахнул - Юрия. Те и
молвить ничего не успели - да им и нечего было говорить...

А на улицах сеча началась. На каждом шаге, на каждой пяти земли завалы
тел оставались. Каждый русский, за десятерых, за сотню дрался; жены за детей
своих дрались; дети за матерей, за отцов. Страшен был тот бой.

Летел черный ворон по небу: видел вскрылась рана - из ворот кровавые
потоки все поля окрест залили; в небе вместо света дня - кровь сгустилась...

Сталь звенит, люди зубами скрипят, в смерть бросаются, но не отступают ни
на шаг: где стояли, падают телами врагов окруженные, ятаганами изрубленные.

Великие потери несет войско татарское, рассвирепел, глядя на то хан:

- Никого не жалеть! То не люди - то все шайтаны!

Никто и не молил о пощаде; вот остались стоять перед теремом княжьим
последние бойцы; все меньше и меньше их.

Вот три фигурки, черным морем окруженные остались: старый князь, Ольга,
да еще та девочка, которую в холодную ночь согрела княжна.

Больше никого во всем городе не осталось - все иные уж кровь свою полям
родным отдали. Плачет старый князь:

- Где вы братья мои, князья! Почто не соединили свои рати супротив сего
моря черного! Вижу горе простого народа; вижу дым кровавый! По тебе, земля
родная, разъединенная, кровью затопленная, но, все ж, сынами и дочерьми
своими прекрасная - по тебе сей плач!

Трое морем окружены стоят они, и говорит князь Ольге:

- Я умру, как и все люди мои - с мечом в руках: но почто умирать тебе,
молодой! Ты ведь так много, для свободы своей стороны совершить еще можешь!
Почто умирать так скоро! Лети, ласточкой! Молю, доченька!

- Ты, батюшка, говоришь я молода, но девочка эта еще моложе. Так пусть же
она и летит!

Нагнулась к ней, в очи, взглянула; и тихо, но проникновенно той девочке
шепнула:

- Ты лети сейчас ласточкой быстрокрылой! Лети от дымов дальше; лети в
леса глухие, темные! Возьми мою силу колдовскую и вот это... - вынула Ольга
из кармана платочек, который, вышила последнем.

И на платочке том не колдовством, но силой души Олиной вышит был простор
стороны ее родной, там и поля колосистые, и реки, и леса, и горы дальние за
ним; над всем простором том небо златистое и в небе том, над всею землею
раскрыла крылья ласточка - точно живая, того и гляди слетит с платка, в небо
устремится.

Вокруг воины татарские шумят: рады, что захвачен город, а они живы. Сам
хан татарский кричит, чтоб сдавались последние трое.

- Ну, прощай, родненькая. - шепнула Ольга, поцеловала на прощанье девочку
и с поцелуем тем в уста ее колдовство свое вдохнула, отдала ей платочек:
глядь, а девочки уже и нет - маленькая, юркая ласточка в небо взметнулась,
да и затерялась сразу в выси...

А там, над главами их, уж нет крови - одна синева, да такая чистая, такая
прозрачная, что кажется; сквозь нее и иное, вечное небо видно.

Легко на душе и Ольги, обняла она отца, потом в молитве смиренной к небу
руки воздала - тут и зарубили тела их ятаганами.

Город назвали злым и дабы и памяти о нем не осталось, сожгли там все, что
можно было сжечь, а все что нельзя - разрушили, с землей сравняли.

Узнали про то жители других двух городов княжества - тех самых, где
правили когда-то Святополк, да Юрий; узнали про предательство подлое -
сместили приспешников тех князей недостойных; поставили в начальники людей
преданных.

Вспоминали про Ольгу и до последнего бились; вновь кровь поля заливала, и
вновь на каждом шагу завалы из тел вражьих громоздились.

- Шайтаны, а не люди! - неистовствовал хан и велел те два города тоже
сравнять с землей. Бывший же при хане мудрец сказал тогда:

- Через век или через два, свергнут они твоих потомков, хан; воспрянут в
новых силах, объединенные. Всегда, пока будут гореть среди них такие сердца,
как у той княжны, будет сиять славой сия земля.

Вздохнул хан, взглянул на свое обмелевшее море и ничего не сказал.

Что же касается девочки, спасенной Ольгой, то она, слушаясь совета
молодой княжны, долетела до дальних и дремучих лесов; с высоты небесной
увидела над лесными далями дымок печной, да и осталась в той деревеньке.

Вскоре стали приходить туда люди, от ига свободы ищущие; построили там
село, а потом и крепость.

Из девочки выросла прекрасная, сильная сердцем девушка. Всегда помнила
она княжну-Ольгу и платочек с ласточкой у самого сердца хранила.

Мудростью, добродетелью и отвагой заслужила она уважение, стала
правительницей в той крепости; организовала сильные отряды, во главе которых
совершила до конца своей жизни много славных деяний во благо отечества.

Но это уже другая история.

* * *

Лес шумел, со всех сторон слышалась капель. Светолия, когда ступили они
на озерный лед, под которым плавно передвигалось злато, молвила:

- Теперь до ноября не будет снегопадов; но с каждым днем все больше и
больше света из поднебесья будет литься.

- Хорошо бы... - улыбнулся солнечному ветерку Сережа. - Да, конечно, я
понимаю: в любые времена находились такие предатели, подлецы - неважно
терема их окружают иль наши домищи - все равно сердце у них подлое. И во все
времена были прекрасные люди; как Лученица, как Береза, как княжна Ольга.
Спасибо, спасибо тебе Светолия: после слов твоих - полегчало на сердце.

Поглощенный своими чувствами, Сережа и не заметил, как расступились пред
ними березы, как потом вошли они в золотое облако у корней дуба - вот уже и
прекрасный зал.

По стенам стекали резвые ручейки и по ложбинкам в светло-бирюзовом полу,
сливаясь с водами фонтана, спешили в лес.

Сережа подбежал к фонтану и испил из него, отчего за спиной его выросли
крылья и он, чирикая, пронесся по залу, и уселся на плечо Светолии.

Он не пугался, не удивлялся; просто, открывал мир почему-то скрытый от
него ранее - живущий по своим непонятным для него, но (как он чувствовал)
более гармоничным законом.

- В прошлый раз я обещала познакомить тебя со своими белыми мышами.
Хочешь ли? - спрашивала Светолия, поглаживая птичку-Сережу.

- Чик-чирик! Конечно!

По ступеням окруженным бирюзовой глубиной, Светолия опустилась в весьма
просторную залу, стены которой покрывали переплетенные корни дуба. Среди
этих корней видны были маленькие дверки, из которых сильно пахло сыром; так
же, в центре залы сияло око-озерцо, наполненное чем-то столь же ярким, как
плоть солнца.

Вот дверки стали открываться и из них выбегать белые мыши с золотыми
глазами, каждая метровых размеров, каждая стройная как голубка небесная.