плазмы. Движение больше не возвещало, что некая цивилизация делится с
другими богатством знаний: это был пейзаж гибели.
безжалостно разрушаемая. Из недр сжигаемой планеты огненными фонтанами
выбрасывались наружу еще недавно величаво струившиеся кентавряне. Погибая,
они стремились к своим транспортным шарам, кое-кому удавалось влиться
туда, полностью или частью, шары взлетали, отдалялись от планеты, но и в
отдалении гибли - жадное пламя превращало их в факел, несущийся в темной
пустоте; затем факел гас - лишь тусклое плазменное облачко продолжало
мчаться в космосе. А на поверхность выбрасывались все новые кентавряне; их
было много больше, чем шаров, ни один не дотекал до корабля. А еще через
какое-то время - для зрелища на экране это был интервал лишь в несколько
секунд - уже ни один не появлялся, только облачка пара вырывались из
глубин то здесь, то там - плотные, разноцветные, быстро рассеивающиеся...
И люди, остолбенело впившиеся глазами в страшную картину, понимали, что
каждое облачко, взвившееся вверх, - еще один погибший в недрах житель.
возникла планета с башнями-рогами. Взорвавшееся светило неслось на нее,
борьба между разумом и стихией продолжалась. Звезда разлеталась,
управляющая планета отчаянно пыталась ввести ее в режим. Все башни
пульсировали, быстро меняли форму. Какое-то мгновение казалось, что победа
останется за разумом и на распоясавшуюся стихию будут наконец накинуты
узы. Пульсация башен достигла предела - и все явственнее, продолжая
разлетаться, пульсировала ответно звезда. Она еще расширялась, но
медленнее и толчками; толчки постепенно впадали в ритм башен, это была уже
синхронизация. Вероятно, в этот миг Андрей и крикнул: "Помогите!"
увидели, как распадается регулирующая планета, как вся она становится
пламенем, дымом и газом. А в пламени и дыму, медленно наклоняясь и падая,
продолжали пульсировать рушащиеся башни...
долгих дней оно было лишь безжизненной маской, муляжом, окостенившим одно
из тысяч непрестанно сменяющихся выражений этого прежде удивительно
подвижного лица, - окаменевшая гримаса страдания и боли. Сейчас к щекам
возвращалась кровь, затрепетали веки, дыхание делалось глубже.
не казалась вымученной. Андрей безучастно смотрел в потолок. Во взгляде
была пустота, отрешенность от внешнего. Больной был уже в сознании, но еще
погружен в себя. Он вяло привыкал к своему телу. Он должен был раньше
осознать, что существует, потом лишь дознаваться - как и среди кого? Все
шло, как предсказывал Араки. Минут через пять Андрей повернется и узнает
Роя, нужно терпеливо ждать.
безучастностью вначале, с постепенно нарастающим интересом потом. В пустом
взгляде внезапно зажглось удивление - первое осмысленное выражение, оно
знаменовало возвращение к сознанию. Сознание пробудилось скачком. Андрей
приподнялся на кровати, Рой и Араки поспешно схватили его за плечи,
принудили снова лечь - он не должен был делать резких движений.
соблюдать объявленные ему условия. Араки хмуро усмехнулся, покачал
головой. Условия не выполнялись - слишком много радости звучало в словах
Роя, дальше будет не лучше. Араки, впрочем, уже и сам не был уверен, лучше
ли то, что раньше представлялось лучшим: возвращение больного в сознание
было неожиданно быстрым.
Но аппаратура в целости. И расшифровка сигналов продолжается. Хотя ничего
тебе не известного пока не получено, - поспешно добавил он, заметив, что
Андрей сделал новую попытку приподняться.
глаза Андрея возвращался прежний блеск.
Вот отчего аппаратура... Что-то случилось со мной... Со мной одним, так?
разговаривать:
мозга. Причины неясны, сразу хочу вас информировать. И еще одно: разрыва
клеток не было, вы скоро вернетесь в нормальное свое состояние.
приподнялся, чтобы уйти, но Андрей снова раскрыл глаза. Теперь он глядел
на Араки.
фразой он говорил ясней и тверже. - Хочу поболеть...
дело знаем, можете не сомневаться. И все, что потребуется...
не повторится!.. Рой, пойми!
делаем это гораздо тщательнее, чем когда болел Генрих. Ни одна минута
твоей болезни не была для нас потеряна.
Помнишь математические откровения Генриха...
закономерностей. Мы познакомим тебя с ними, когда ты окрепнешь. Этого уже
не так долго ждать.
быстрого возвращения здоровья. Из его то ослабевающего, то возвращающегося
к внятности шепота Араки и Рой уловили, что Андрей просит лекарства, не
подавляющего, а усиливающего бред. Он все снова повторял, что такой
редкостный случай терять нельзя: видения его порождены мощными силами, в
природу которых надо обязательно проникнуть. Его личная неудача может
явиться счастливым событием. Он требовал, чтобы ему ввели стимулятор
безумия, усиливающий болезнь, - без угрозы конечному выздоровлению,
погибать он отнюдь не хочет.
категорически объявил Араки. - Любой препарат такого рода станет для вас
смертельным ядом. Повторяю, не беспокойтесь, вы с самой первой минуты
явились для нас не только объектом лечения, но и объектом изучения.
идти с ним. Рой молча прошагал несколько помещений, примыкавших к палате,
где лежал Андрей. Приборы, записывающие работу мозга больного, были
размещены в кабинете Араки. Добрую треть стены занимал экран, изображавший
расшифрованные картинки недавнего бреда Андрея. Рой, бросив рассеянный
взгляд на пульсирующие фигурки и линии, подошел ко второму экрану,
вмонтированному в стену несколько поодаль.
полупрозрачным, полутемным листом в рамке из светлого пластика. Посредине
экрана струилась широкая серебристо-золотая река. Она бежала справа
налево: то вспыхивала яркими точками, то приглушалась, края ее изгибались,
из общего потока выдвигались заливчики, вызмеивались тонкие параллельные
ручейки - и снова возвращались в главное русло. Река неслась как бы в
постоянно меняющейся бахроме и кружевах. Удивительный поток - его открыли
три столетия назад, но долго не могли выразить формулами и кривыми; он
оставался логической категорией, общественным понятием, несомненным, но
неизученным, скорее психическим, чем физическим полем, его так и называли:
общественное пси-поле. Не прошло и двух десятилетий с того дня, как
Альберт Боячек продемонстрировал найденные им математические формулы для
пси-поля, и стало возможным моделировать творческий уровень общества.
Духовный потенциал человечества, прежде нечто неосязаемое, превратился в
предмет точного измерения. Картина на экране в кабинете Араки была копией
непрерывно фиксируемого в Управлении Государственных машин потенциала
пси-поля - Араки разрешили продублировать его у себя для исследований
психики Андрея.
человечества. На экране он менялся мало, лишь в масштабе десятилетий
обнаруживались изменения; прежде довольно частые, скачки гениальных
открытий становились все реже, подъем творческого потенциала все больше
определялся суммарным старанием всего человечества, а не вдохновенными
порывами особо одаренных одиночек. "Все общество у нас теперь одаренное",
- недавно резюмировал Боячек свои многолетние исследования. Рой так часто,
Березин Федор
Свержин Владимир
Дальский Алекс
Сертаков Виталий
Херберт Фрэнк
Пехов Алексей