Чтение 18–й страницы книги ~Группа ликвидации~

Потом настала моя очередь.

- Элин, это журналист Хелм, из Америки, - сказала наша хозяйка. - Герр
Хелм, фрекен фон Хоффман.

"Фрекен", как поспешила объяснить мне Лу, по-шведски означало "мисс".

Девушка протянула руку.

- Я очень ждала этой встречи с вами, герр Хелм, узнав еще в Стокгольме,
что вы приехали. Мы же родственники. Очень дальние кузены, как я думаю.

Мои родители вечно талдычили, что мне необходимо сюда приехать и повидать
родственников. Где-то здесь у меня, конечно, кто-то есть. Возможно, эта
девушка одна из них. Я не собирался отказываться от нее - это уж точно.

- Я и не знал. Но, разумеется, ни в коем случае не буду оспаривать вашу
догадку, кузина Эллен.

- Элин, - поправила она с улыбкой. - Элин. Англичане и американцы всегда
с трудом запоминают мое имя. Они называют меня то Эллен, то Эйлин, но я -
Элин.

Вошли еще новые люди, и ее увели с кем-то знакомить. Тут не было, как это
принято у нас, никакого предзастольного занудства. Все пришли точно в
назначенный час, и наша хозяйка не дала нам даже распробовать поданные так
называемые коктейли - полагаю, они были задуманы как "манхэттен". Ну, да Бог
им судья! Потом распахнулись двери столовой и нам предложили заняться
главным делом сегодняшнего вечера. В целом вся эта процедура показалась мне
гораздо более цивилизованным способом приема гостей - нам не пришлось
изнывать два часа, дожидаясь до посинения запоздавших, которые, запыхавшись,
вбегают в дом и расточают наспех придуманные оправдания.

Как и предупреждала меня Лу, досадный недолив спиртного в преддверии
ужина с лихвой был восполнен в процессе трапезы. Подали пиво и два сорта
вина, пообещав позднее дать коньяк. Стол был накрыт с таким расчетом, чтобы
сразить наповал простецкого нью-мексиканского фотографа, и я некоторое время
украдкой посматривал по сторонам, чтобы понять, кто что ест - и чем. Передо
мной развернулась такая панорама, в которой сориентироваться без
сопроводительной инструкции мне было не под силу. Посему все мое участие в
застольной беседе свелось к тому, что я с интересом внимал хозяйке,
вызвавшейся разъяснять мне шведское искусство провозглашения тостов: вы
должны смотреть прямо в глаза человеку, за которого поднимаете рюмку, а
после того как вы выпиваете, вам надо вновь устремить свой взор на него и
только потом поставить пустую рюмку на стол. Вам нельзя "тостовать" хозяина
или хозяйку, но следует дождаться, пока самый старший и важный гость проявит
инициативу, после чего вам надлежит вскоре удостоить его тостом; в то же
время любая дама за столом, исключая хозяйку, может стать объектом вашего
внимания. Раньше, как мне объяснили, дама не могла провозгласить тост -
"сколь": это можно было счесть за недопустимую развязность поведения; также
порицалась пьющая женщина, которая не имела для этого веского социального
оправдания - так что какая-нибудь маловыразительная девица могла бы умереть
от жажды, взирая на стоящий перед ней полный бокал вина.

Изучив всю эту премудрость, я решил тут же воспользоваться плодами
просвещения. Я поднял свой бокал и отсалютовал девушке напротив меня.

- Сколь, кузина Элин!

Она посмотрела мне прямо в глаза, как того и требовал обычай, и с улыбкой
сказала:

- Сколь, кузен... Мэттью? Это то же самое, что наше Матиас, да? Вы
говорите хоть немного по-шведски?

Я покачал головой.

- В детстве я знал несколько слов, но с тех пор уж все забыл.

- Жаль, - сказала она. - Я говорю по-английски очень плохо.

- Ну что вы! - воскликнул я. - Хотел бы я, чтобы половина населения
Америки говорила так же плохо по-английски, как вы. А как вы узнали о моем
приезде в Стокгольм?

- Это очень просто. Вы же любите охоту, не так ли? В Стокгольме есть
человек" который обычно устраивает выезды на охоту для иностранцев. Он
позвонил старому "overste" Стьернхьелму в Торсетере - "overste" значит
"полковник". Через неделю-другую в Торсетере будет А1е - охота. Торсетер -
имение неподалеку от Упсалы - это один из двух наших университетских
городов, в шестидесяти километрах к северу от Стокгольма, это около сорока
английских миль. "А1" - это наш шведский лось, не такой, правда, большой,
как ваша канадская разновидность...

Пока она не сообщила мне ничего существенного.

- Кузина, - заметил я, - расскажите-ка мне все по порядку от начала и до
конца. Если я не пойму какого-то слова, я вас остановлю.

Она рассмеялась.

- Ладно, но вы же сказали, что не понимаете по-шведски. Обычно в
Торсетере во время охоты бывает не так-то много иностранцев. Эта охота -
событие местного значения, но человек из Стокгольма сказал, что у него есть
американский клиент, охотник и журналист, который хотел бы описать типичную
шведскую охоту, и было бы очень мило, если бы полковник Стьернхьелм
пригласил его в гости. Полковник не проявил к этой идее особого интереса,
пока не узнал, что ваша фамилия Хелм. Он вспомнил, что его кузен много лет
назад эмигрировал в Америку и укоротил свою фамилию. Еще он вспомнил, что у
этого кузена там родился сын. Полковник, подобно многим старым отставникам,
ужасно интересуется своей генеалогией. Удостоверившись по своим записям, что
вы точно являетесь членом его клана, он попытался найти вас в Стокгольме, но
вы уже уехали. Он знал, что я собираюсь сюда приехать, - вот он и позвонил
мне и попросил с вами встретиться.

- Только встретиться? - ухмыльнулся я.

- Ну, он просто хотел, чтобы я ему рассказала, что вы за человек, -
произнесла она, смущаясь. - Так что ведите себя прилично, коль скоро я вас
изучаю, кузен Матиас, чтобы потом я смогла отправить благожелательный рапорт
полковнику. Тогда он пригласит вас приехать поохотиться к нему. Я уверена.

- Ладно, - сказал я. - Я буду паинькой. А теперь расскажите, как это мы с
вами оказались в родстве?

- Мы очень дальние родственники, - сказала она с улыбкой. - Это очень
запутанная история, но, думаю, дело было так: еще в 1652 году два брата фон
Хоффман приехали в Швецию из Германии. Один из них женился на девице
Стьернхьелм, чей брат был вашим предком по прямой линии. Второй женился на
другой шведской красавице и стал моим предком. По-моему, тут все ясно. Если
не очень, то полковник Стьернхьелм с удовольствием объяснит вам все в
подробностях, когда вы с ним увидитесь. У него в Торсетере масса
всевозможных генеалогических таблиц.

- Тысяча шестьсот пятьдесят второй, говорите? - недоверчиво переспросил
я.

- Да, - улыбнулась она. - Я же сказала вам, мы отнюдь не близкие
родственники.

Потом почему-то она чуть зарделась. Я и не помню, когда видел в последний
раз покрасневшую девушку.

Глава 15

Когда нам пришла пора отправляться восвояси, наш хозяин с ужасом узнал,
что мы с Лу приехали на машине и теперь намереваемся возвращаться в отель
тем же способом. Похоже, шведские законы, карающие за управление автомобилем
в нетрезвом состоянии, столь суровы, что никто здесь не отправляется на
званый ужин без приятеля с машиной, которому предстоит воздержаться от
участия в возлияниях. В противном случае вы не рискуете и просто берете
такси. Мы были, конечно, вполне трезвы, и языки у нас не заплетались,
согласился хозяин, но и я, и Лу приняли достаточное количество алкоголя, и
нам не следовало подвергать себя риску. Такси доставит нас к отелю, а
кто-нибудь подгонит нашу машину завтра утром.

Прибыв в отель, мы молча поднялись по лестнице и остановились у двери Лу.

- Не буду вас приглашать на рюмку, - сказала она. - Это было бы
преступлением - заливать виски то чудесное вино и коньяк. К тому же, у меня
уже глаза слипаются. Спокойной ночи, Мэтт.

- Спокойной ночи, - сказал я и отправился по коридору к своему номеру.
Войдя, закрыл за собой дверь и расплылся в кривой ухмылке. Ясное дело: она
решила попотчевать меня моим же собственным лекарством: у нее, как и у меня,
отлично получилось это безразличие. Я зевнул, разделся и отправился в
кровать.

Сон волной нахлынул на меня, и я уже терял последний контакт с окружающей
реальностью, как вдруг неясный звук заставил меня очнуться. Где-то вдали
скрипнула половица. Я навострил уши и услышал стук каблучков в коридоре. Лу
вышла из номера. Что ж, может быть, она отправилась в общественный сортир. В
ее номере, как и в моем, был крошечный отсек за занавеской, где стоял
маленький шкафчик с эмалированным белым сосудом под крышкой - для экстренных
случаев.

Я стал ожидать, но она не возвращалась. Я даже не помыслил о том, чтобы
пойти следом за ней. Мы играли в слишком сложную игру, и тем не менее я
полагал, что выиграть в ней сумеет игрок, способный на самые глупые ходы.
Черт с ней и с ее полуночными путешествиями. Я знал кое-что, чего, по ее
мнению, я знать не мог. И это знание равнялось одному очку в мою пользу. Ну,
скажем, пусть будет пол-очка. Я повернулся на другой бок и закрыл глаза.

И ничего не случилось. Но вдруг меня охватило возбуждение, которое
возникает после того, как примешь изрядную дозу алкоголя, частично
нейтрализованного изрядной дозой кофе. Сон как рукой сняло. Я терпел,
сколько мог, потом поднялся, обошел кровать, приблизился к окну и выглянул
на улицу. Окно в моем номере было створчатое, без жалюзи, как и принято в
этой стране. Неприятно и даже странновато было стоять у окна на втором
этаже, на виду у чужих глаз. Ведь настолько привыкаешь смотреть на
окружающий мир сквозь проволочную сетку, что, как только эту сетку убирают,
сразу начинаешь ощущать себя голым и беззащитным.

Хотя была уже полночь, небо казалось куда светлее, чем, скажем, в
Санта-Фе, штат Нью-Мексико: дома у нас ночное небо черно как смоль, с
ослепительными точками звезд. А тут любоваться было нечем. Мое окно выходило